- «Носферату, симфония ужаса» - Фридрих Вильгельм Мурнау, 1922 год.
«Деянье любви и деянье смерти суть одно»
Коль вышло так, что Роберт Эггерс решил потрогать «Носферату», для справедливой (более-менее) оценки его усилий, нужен экскурс в историю.
Всякого рода упыри да вурдалаки функционируют в мифологиях народов мира уже не первую тысячу лет. Даже в литературе Брэм Стокер первопроходцем жанра не стал (по одной из версий первым был Байрон, но может и тут врут). Однако, неисповедимы пути человеческой культуры, вампиры и эстетика романтизма оказались буквально созданы друг для друга. Дремучее деревенское суеверие обрело второе дыхание в городе, в умах томно скучающих декадентов, произведших с ним довольно странную трансмутацию. Масштабная утрата трансцендентного, божественного, произошедшая в европейском обществе на переломе веков и во многих аспектах его дезориентировавшая, в том числе привела и к появлению перверсивных представлений о смерти, о процессе умирания, его агентах и последствиях. Позже анекдот ушел в народ, где и кончил опусами Энн Райс и «Сумерками».
Но тем не менее, «вампирское кино», между желаем секса и желанием смерти, можно считать одним из самых долгоиграющих поджанров в кинематографе ужасов.
«Носферату, симфония ужаса» - не первый фильм о вампирах, просто первый сохранившийся, успешно дошедший до нас. За основу Вильгельм Фридрих Мурнау взял готический роман ужасов Брэма Стокера «Дракула» (тут стоит для справедливости заметить - книгу я не читала), несомненно самое популярное сочинение про вампиров. Получить официально право на экранизацию «Дракулы» Мурнау не смог, возможно оно и к лучшему, юридическая связь диктовала бы большее точное следование оригиналу, чего в данном случае явно не требовалось.
Лотте Х. Айснер в своей книге «Демонический экран» предваряет рассказ о фильме Мурнау следующими словами Гейне: «Оставим нам, немцам, все ужасы безумия, горячечного бреда и мира духов. Германия - лучшее место для старых ведьм, шкур мертвых медведей, Големов обоего пола… Только по ту сторону Рейна и могут процветать подобные призраки…»
Мурнау внес в сюжет большое количество изменений, некоторых персонажей исключил, оставшимся поменял имена. Ну и поселил главных героев в вымышленном немецком городке Висборге, где-то на мрачных берегах седого Балтийского моря. На выходе получилось совершенно самостоятельное в художественном плане произведение немецкого киноэкспрессионизма, имеющее с исходным текстом Стокера не так уж и много общего.
Рука Мурнау онемечила историю, привнесла в нее сумеречный германский фатализм, в противовес английскому рационализму оригинала. Герои «Носферату» оказываются во власти сверхъестественных сил, рассеять которые может только предписанное жертвоприношение.
Веймарская республика, эфемерное государство, созданное на руинах уничтоженного Второго Рейха. Позорное поражение в Первой мировой войне, политическая нестабильность, гиперинфляция, нарушение привычных связей во всех сферах общественной жизни. Травма войны многих немцев лишила моральных ориентиров, мир сделался зыбок, люди ощущали тревогу и беспомощность перед лицом безжалостных и непонятных им сил истории. Модерная вера во всесилие разума и науки как будто не окупила себя, силы хаоса и потаенного зла захлестнули окружающий мир, заставив искать утешение в оккультизме и мистике, словно тайные знания древних могли помочь вновь обрести контроль над своей судьбой. Хаос и мрак постигшие Висборг с приходом вампира во многом вторят состоянию Германии времен интербеллума.
Самая радикальная трансформация постигла, несомненно, самого вампира. У Орлока и Дракулы почти нет общих черт, если не считать острого желания кусать барышень за интересные места. Дракула в романе Стокера подлинный аристократ и ловкий манипулятор, он идеально маскируется под человека и способен располагать к себе, очаровывать. В первую очередь читателя, разуемся, иначе откуда бы вырос образ томного красавца-кривопийцы с нежной и страдающей от одиночества душой, воспетый в романах Энн Райс и Стефани Майер и оказывающий столь мощное воздействие на неокрепшие умы юных дев, едва ступивших в пору полового созревания. С точки зрения экономики - золотая жила.
Мурнау от такой дешевой манипуляции отказался. Орлок у Мурнау нарочитый монстр, он недвусмысленно связан с самыми отвратительными сторонами бытия и эстетически отталкивает. Его сходство с человеком весьма условно, словно плохо пошитый костюм не по размеру оно мало кого может обмануть. Он противен всему человеческому и его взаимодействия с девушкой носят откровенно перверсивный характер. Перверсия и философия, вот что сделало Дракулу условно мейнстримом, а Орлока - арт-хаусом.
Конечно, современного человека «Носферату» напугать ничем не может, а во многих моментах так и вовсе - рассмешит. Курьезно выглядит сцена, в которой граф Орлок сходит посреди ночи с корабля, на котором прибыл в Висборг, и с гробом подмышкой начинает бегать по улицам городка в поисках дома семейства Хуттеров. Тем не менее выразительная сила многих кадров и сцен справедливо превратила фильм в мем, в научном понимании этого слова. Ремейк, сделанный Эггерсом в 2024 году, на 102-м году существования оригинального фильма это лишний раз подтверждает.
Впрочем, о хтонической мощи немецкого довоенного кинематографа (до Второй Мировой войны, естественно) много рассказано в романе Томаса Пинчона «Радуга тяготения», но эти размышления слишком глубоки и отнюдь не радужны для того, чтобы приводить их здесь, кроме разве что указания на то, что немецкий экспрессионизм имеет самое непосредственное отношение к становлению немецкого фашизма в том смысле, что растет с ним от общего корня, а понимание одного приведет и к пониманию другого (но к этому я еще вернусь).
Ну и на последок. В отличие от многих фильмов немецкого экспрессионизма, создававшихся в павильонах на фоне часто авангардных ирреальных декораций, «Носферату, симфония ужаса» содержит большое количество натурных съемок. Вроде бы дело в скромном бюджете, Мурнау снимал на натуре, потому на декорации не хватало денег. Однако, именно подчеркнутая реальность окружения, гор и лесов, моря и города, придают дополнительную глубину сверхъестественному, ничто не обрамляет ужас лучше обыденности.
Ну и конечно, я не могу не отметить вставленные кадры с живыми объектами: съемку питающейся гидры и венериной мухоловки, тоже питающейся. Весьма необычно и должно быть поражало зрителей, не видавших подобного прежде.
2. «Носферату: Призрак ночи» - Вернер Херцог, 1978 год.
Шли годы. И вот, за ремейк немого фильма Мурнау взялся другой немец, Вернер Херцог.
Херцог, хоть и вернул героям их книжные имена, опирался все же на фильм Мурнау, а не на книгу Стокера. Многие сцены из немой картины, перекочевали в новый фильм практически без изменений. Серьезной переработке подвергся только третий акт, касающийся событий, произошедших после прибытия Дракулы в город. Но это все еще очень немецкое кино.
Вот к примеру, картина Каспара Давида Фридриха, одного из ведущих представителей немецкого романтизма в живописи, «Ночь в гавани. Сёстры» (1818-1820 гг.). Легко себе представить, как именно в эту гавань входит корабль-призрак и из его трюма на узкие улочки изливается целая лавина зачумленных крыс. И город, и все его жители оказываются во власти безумия и смерти, по Ту Сторону Занавеса, где им весьма бы пригодилась вера предков, их потаенное, интуитивное знание мира, ныне, в век просвещения и технического прогресса, с презрением отвергнутое.
Смерть демонстрирует человеку его ничтожность, тщету усилий. В мире, где смерть абсолютна невозможен выход за рамки изолированной индивидуальности, невозможна мораль, невозможно будущее, невозможно все то, что лежит за границей собственного физического существования. Но все это делается доступным, если смерть преодолеть. Человек, преодолевая власть смерти и приобщаясь к трансцендентному, примиряется с собственной телесной бренностью. Когда нет трансцендентного, появляется страх перед смертью и его оборотной стороной становится стремление к индивидуальному бессмертию, сколь бы упадочным и паскудным оно ни было. Вечная жизнь возможна только как победа над смертью, а стало быть бессмертие будет лишь формой вечной смерти. Так из страха смерти появляется ее культ. Искусство отвечает на это, в том числе, создавая образы вампиров.
Так же как и у Мурнау, у Херцога вторжение вампира - это вторжение иррационального зла, стремительно и неуклонно разрушающего привычный уклад жизни, на поверку оказывающийся зыбким и непрочным. Жители города даже не пытаются осмыслить или организовать коллективное сопротивление. Тема смерти столь табуирована в буржуазном либеральном обществе, что столкнувшись с ней лицом к лицу люди ее игнорируют, а когда игнорировать становится невозможно - сходят с ума, отчего город погружается в атмосферу сюрреалистического кошмара.
Граф Дракула - это буквально аватар Смерти, через него она входит в наш мир, чтобы править им. Однако, явившись к юной Люси Харкер вампир заверяет, что есть вещи пострашнее смерти. Например, ее отсутствие. Хотя тут уместнее было бы говорить об отсутствии жизни, ведь именно оно и имеется ввиду. Вампир не живет, так какая же тут может быть смерть. Дракула в исполнении Клауса Кински существо трагическое, он болезненно переживает свое бессмертие и искренне завидует людям еще способным любить, жить и умирать, хоть это и не мешает ему сеять хаос и смерть на каждом шагу. Девушка и монстр, на фоне города, охваченного чумой и безумием. Героиня в полном одиночестве, в борьбе с потусторонним существом и ни полуобморочных жених, ни рациональный профессор Ван Хельсинг не могут ей помочь. Она бродит по сюрреальному, охваченному пляской смерти городу одна.
А теперь музыкальная пауза.
Херцог завершает свой фильм оригинальным эпилогом, в котором Джонатан Харкер, после смерти Люси и графа становится новым вампиром, новым воплощением смерти, как бы обесценивая принесенную девушкой жертву. Или нет? Индивидуальное спасение достигнуто, а ответственность за коллективное едва ли возможно возлагать на одного человека.
3. «Тень вампира» - Э. Элиас Мэридж, 2000 год.
И было бы странно, если бы постмодернизм не обратил свое деконструирующие око на «Носферату».
Фильм Мурнау оказывал на своих первых зрителей столь сильное воздействие, что даже родился слух, будто бы Макс Шрек, столь убедительно игравший Орлока и в самом деле вампир. И вот, на основе этой байки в 2000 году родился фильм «Тень вампира», по сюжету которого Мурнау снимает свой свой шедевр с самым настоящим вампиром в главной роли. В целях обретения совершенного реализма.
Название отсылает к платоновскому мифу о пещере, хотя миф этот трактуется в несколько неожиданном ключе. Трактовка раскрывается в диалоге между Шреком и белокурой бестией по имени Фриц, оператором фильма. Фриц, восхищаясь выразительной силой кинематографа заявляет, что инструментами кино, которые суть есть игра теней, можно создавать иллюзии столь реалистичные, что они заменят саму реальность. В ответ на это вампир упрекает оператора в софистике, заявляя, что никакая тень не может существовать без предмета, который бы ее отбрасывал. В принципе он прав, ведь Фриц заблуждается, полагая будто перед ним пугающе реалистичная иллюзия вампира, тень без предмета.
Именно этот спор возвращает нас к Томасу Пинчону и его «Радуге тяготения». В построении концепции романа кинематограф (именно немецкий экспрессионизм) как явление играет одну из ключевых ролей. И там то демонический экран вполне способен не только затуманить, но и подменить собой реальность, принудив людей обитать в мире оживших теней. Кинематограф у Пинчона выступает средством обретения некоего зловещего бессмертия. Бессмертие внутри иллюзии, то же самое к чему Мурнау призывает Шрека, уверяя, что бессмертие кинематографического образа может превзойти даже бессмертие подлинно сверхъестественной твари.
Так же в «Тени вампира» проскакивают отсылки к нацизму.
Собственно, «Тень вампира» - это то случай, когда постмодернистский каламбур работает именно так, как должен. Раскладывает сюжет модерна таким образом, чтобы все внутренние механизмы, до того скрытые, выступили на поверхность. Это своего рода разоблачение фокуса.
4. «Носферату» - Роберт Эггерс, 2024 год.
Эггерс снял, несомненно, самую попсовую версию «Носферату».
Фильм изрядно поругали и для этого есть основания. Но основная проблема тут вовсе не во вторичности. Почему бы и нет, у Шекспира вообще половина сюжетов вторичны и ничего.
Самое обидное, наверное, что «Носферату» Эггерса не подарил зрителю новую впечатляющую актерскую работу. Образ вампира тут создан кинематографическими эффектами и пластическим гримом, а не актерской игрой Билла Скарсгарда. Хотя выглядит, конечно, очень даже толково.
В плане повествования Эггерс попытался вернуться к традициям модерна и классического готического хоррора. С Юнгом и Фрейдом. В центре сюжета оказывается психосексуальное влечение героини к смерти, выраженное в ее сложных отношениях с вампиром, от которого она хочет сбежать, но в то же время и не хочет. У девушки, как у героя Лавкрафта, еще в юности проявляется врожденная патологическая тяга к сверхъестественному ужасу (отнюдь не в литературе), она пытается пытается глушить ее браком с милым мальчиком, но ничего, ясное дело не выходит. Нельзя сказать, что Эггерс в этом аспекте показал нам что-то принципиально новое. Хотя героиня Изабель Аджани в фильме Херцога подобных нездоровых наклонностей не проявляла, являя собой практически образец христианской чистоты и добродетели (собственно, поэтому так велика ценность ее жертвы). В фильме Мурнау такого тоже не было. Эггерс прописывая для девушки и вампира некую предысторию нарушает принцип неизбирательного злого рока, свойственного изначальной истории, в которой Хуттеры ничего не делали, чтобы навлечь на себя беду. На их месте могла оказаться любая другая семья. Дурная звезда в этот раз взошла над именно их домом, хотя могла появиться где угодно. Вот так, просто и рандомно.
Но некоторые сцены и сюжетные повороты вышли очень даже хорошо. Сцены в Трансильвании, например, получились по атмосфере сродни гоголевской хуторской мистике, хотя сомнительно, чтобы Эггерс был знаком с творчеством Николая Васильевича.
Но особенно удалась сюжетная линия друга семьи, которому отбывающий в Трансильванию Хуттер поручает заботу о своей жене. Это эталонный преуспевающий бюргер. У него все такое приторно-идеально-пряничное, что аж подташнивает. И бизнес процветает, и дом шикарный, и жена умница-красавица, и дочки-ангелочки. И сам он такой лицемерно-поверхностный, убогий мелочный обыватель. С каким же треском рушится его мир! Этот персонаж, по мере того как в его жизнь понемногу просачивается древнее зло, уничтожая все так же неизбежно, как ржа железо, демонстрирует весь спектр реакций. Он пытается игнорировать, рационализировать, отрицать, предавать, требовать, торговаться, закатывать истерики, плакать, бояться, бороться, а в конце сходит с ума, совершает акт некрофилии с трупом жены и умирает от чумы прям на месте преступления. Жуткий финал. Прям, бе-е.
Ругают кино зря, тут далеко не все так плохо, как могло бы быть. Фильм - дань эпохе, в которую создан, когда поиск нового заменяет постоянный перебор старого, а табуирование многих тем сильно как никогда.
Кстати, Уиллем Дефо, сыгравший в «Носферату» местный аналог профессора Ван Хелсинга, в «Тени вампира» сыграл Макса Шрека, актера, исполнившего роль графа Орлока в фильме Мурнау (эта роль писалась под Дефо). А Николас Холт, сыгравший Томаса Хуттера, до этого сыграл Рэнфилда в одноименном фильме, где Дракулой побыл невыносимо талантливый Николас Кейдж. Такие вот хитросплетения.