Иногда человек не сам выбирает свой путь: родители, обстоятельства в приёмной комиссии, решения руководства – бросают в неизвестность и оставляют на волю судьбе. Но как человек поведёт себя на этом пути выбирает уже только он сам. Каков был путь преподавателя русского языка, риторики и культуры речи Наталии Анатольевны Романовой, кандидата филологических наук, а также про тенденции языка, трудности преподавания и расширение кругозора.
– Начнем с детства: о чем Вы мечтали в детстве и как литература и языки, возможно, повлияли на Ваши мечты?
– Могу сказать, что я не хотела быть филологом, об этом не мечтала совсем. Училась я хорошо, у меня, в принципе, были пятерки по всем предметам, и я закончила школу с золотой медалью. Наверное, я бы могла быть кем угодно, но мои родители посчитали, что у меня все-таки склонность к русскому языку и литературе, к языкам. Мы рассматривали вариант поступления на лингвистику (английский язык), но, к сожалению, в тот период на эту специальность был высокий конкурс, и оказалось проще поступить на филологию, где медалистов принимали без экзаменов, по результатам собеседования. Ну вот, собственно, так и решилась моя судьба. Это больше даже не мой выбор, а стечение обстоятельств.
– А когда Вы поступили на филологию, какие дисциплины вас вдохновляли? Что привело Вас к тому, чтобы потом преподавать дисциплины филологического профиля?
– Я сразу поняла, что история языка – это не мое, я бы не хотела заниматься изучением языка в диахронии, интересовало только современное его состояние. Морфемика и словообразование – это направление стало для меня ведущим. Курсовые, дипломная работа – все с этим связано.
– С какими науками Вы пересекаетесь в своей филологической практике? Я видела на сайте ВолГУ Ваши научные работы, в которых анализируются клинические рекомендации, технологии, военная присяга, терминология в целом.
– То, что обозначено на сайте, это действительно проблематика, которой я занималась, но чаще всего она продиктована тематикой курсовых и дипломных работ моих студентов. Мне приходится осваивать и чужие темы. А так мой профиль – это документная лингвистика, анализ языковых особенностей документных текстов.
– А какие именно документные тексты? И почему?
– Сейчас я занимаюсь клиническими рекомендациями. Это медицинскийдокумент, анализу подвергаются его композиционные и речевые особенности, текст рассматривается с позиции категорий информативности, тем, тональности, адресации т.д. Выбор материала – опять же дело случая, несколько текстов клинических рекомендаций попались на глаза, я поняла, что они очень разнородны по форме и содержанию, и они никем не исследованы. В разных странах различаются подходы к оформлению этих документов, их язык и стиль неоднородны.
– Ваша специализация на языкознании как-то пересекается с вашим хобби и свободным временем?
– Если считать написание статей или выступление на конференциях моим хобби, то, наверное, да, пересекается, связано напрямую.
– Как филолог и языковед, какие Вы можете выделить тенденции, наблюдающиеся в русском языке, наиболее тревожные в Вашем понимании? Например, упрощение языка, использование сленгизмов, феминитивов или заимствований?
– Вы знаете, все эти процессы, конечно, наблюдаются в языке 21 века, мы не можем отрицать этот факт. Я не могу сказать, что негативно отношусь ко всем этим явлениям. Скорее всего, они закономерны и отвечают современным запросам общества. Это процессы, которые связаны с экстралингвистическими факторами. Они так воздействуют на язык, что он трансформируется. Наверное, больше всего беспокоит упрощение языка. Связано это, мы знаем, с коммуникацией посредством мессенджеров и социальных сетей, когда скорость диктует использование «пжлт» вместо «пожалуйста», «спс» вместо «спасибо» и так далее. От слова буквально ничего не остается. И это неблагозвучно. Наш язык другой, он красивый.
– Наша речь зависит от того, что мы читаем, но современная молодежь больше склонна к чтению современной литературы. Как Вы вообще относитесь к ней? Есть ли авторы, которых Вы могли бы посоветовать молодежи, чтобы можно было поднять уровень русского языка?
— Вы знаете, к современной литературе я отношусь не очень хорошо, читаю, наверное, больше классику. Хотя недавно я посмотрела фильм, экранизацию произведения Кэтрин Стоккет «Прислуга», и сейчас хотела бы прочитать саму книгу. Её я бы посоветовала студентам.
– Как Вы считаете, какова тогда роль филологии в современном мире? Вы сказали о том, что сейчас происходит упрощение языка, какие аспекты лингвистики важны сейчас для молодежи?
— Я думаю, что самое актуальное сейчас – это коммуникативная сторона. С этим у нас действительно сложно. Общение между студентами, например, внутри группы, между студентами и преподавателями сейчас претерпевает огромные изменения. Мне бывает крайне сложно налаживать контакт, так как работаю в основном со студентами-математиками, информатиками и физиками, а они закрытые. Не то что о какой-то конкретной проблематике, просто поговорить с ними не всегда представляется возможным. И это огромная проблема сейчас. Поэтому да, коммуникация.
– А как Вы поддерживаете интерес студентов-математиков к своему предмету? Есть ли сложность в обучении людей, чья специальность отдалена от гуманитарной области?
– С ними очень сложно работать. Иногда я вообще на свой вопрос не слышу никакого ответа. Идем от простого к сложному: сегодня дополнил, завтра сказал чуть больше, послезавтра развернуто ответил на вопрос. И даже с ними занятия не обходятся без интерактива. Студентам приходится на семинарских занятиях преодолевать себя. Если получается, некоторые мне говорят, например, «спасибо, я действительно впервые в жизни смог выступить публично». Они понимают, что без языка никуда, что этот навык им пригодится на защите курсовых и дипломных работ, конференциях и так далее…
– Чему можно научиться у молодого поколения?
– Я думаю, непосредственности и, может быть, креативности. Иногда мы уже в силу своего возраста подходим к каким-то ситуациям стандартно, а они все время находят какой-то новый вариант, новый подход.
– Как вы считаете, человеку нужно быть разносторонним или все-таки сосредоточиться в конкретной области?
– Быть разносторонним. Мне кажется, что развиваться только в одном направлении – это неправильно. Образование, которое дает наш вуз, предполагает освоение разных сфер деятельности. Нужен баланс во всем, и в изучении наук тоже.
– Помимо написания научных филологических статей на разнообразные темы, как ещё вы расширяете свой кругозор? Путешествия может быть?
– Да, я была в нескольких странах Европы, по России ездила, была в Америке.
– Что в Европе вам больше всего понравилось?
– А, да, вы знаете, как филолог я, конечно, интересовалась такими местами, которые связаны с литературой, например, я была на Кей-Весте (США), в доме, где жил Э. Хемингуэй, это было невероятно. Мне посчастливилось побывать в Нотр-Дам-де-Пари в Париже, после этого я перечитала «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. То есть да, локации оказывали влияние на мои профессиональные интересы, они открывали новые прочтения известных ранее произведений. Вообще, мой самый любимый город в Европе – это Брюгге (Бельгия).
– А почему?
– Это связано с романтическими отношениями (легкая улыбка и смех).
– Хорошо (улыбается и смеётся вместе с преподавателем), а как Вы считаете, человеку нужно путешествовать для того, чтобы больше проникнуться своей наукой, своим делом?
– Я думаю, да. Это развивает и общий кругозор. И, конечно, примеры, которые я Вам приводила до этого, они повлияли, в том числе, и на формирование меня как специалиста.
– Ну и наконец, какие у вас вообще есть планы на будущее?
– Я бы хотела написать докторскую диссертацию и продолжать расти как специалист в Волгоградском государственном университете. Я почему-то вижу себя только здесь, наверное, потому что я здесь училась, это моя alma mater, и с каждым коллегой меня многое связывает.
Беседовала Ларина Анастасия, Жб-221