Представьте себе поздний Советский Союз. Серость панелек, одинаковые пальто, общая усталость от дефицита всего, включая цвет. И вот на телеэкране, куда его пускали с боем и неохотой, появляется он. В блестках, с клипсами размером с абрикос, с макияжем и прической, цвету которой позавидовала бы райская птица. Пока страна пыталась понять, что это — мужчина, женщина, инопланетянин? — он просто открывал рот и пел. И пел так, что вопросы отпадали сами собой.
Сергей Пенкин не просто ворвался на советскую, а затем и российскую эстраду. Он взорвал ее изнутри, устроив фейерверк из страз, перьев и бархата. Он был первым. Точка.
Эффект разорвавшейся блестки
Давайте по-честному: до Пенкина эпатаж на нашей сцене был явлением скорее случайным, чем системным. А он превратил его в искусство. Когда молодой Филипп Киркоров еще только примерял скромные пиджаки, а Николай Басков оттачивал оперные рулады, Пенкин уже выходил на сцену в костюмах, которые весили под 40 килограммов и стоили как новенький «Москвич». Он сам называл их своими «учениками», и в этом не было хвастовства — лишь констатация факта.
Он был пионером, которому всегда труднее. В начале карьеры, работая дворником в Москве, он скупал на барахолках одежду и сам обшивал ее всем, что блестело. Даже Виктор Цой, легенда рока, однажды помогал ему пришивать пайетки к штанам перед концертом — вот такой культурный кроссовер. Пенкин сам придумывал эскизы для своих нарядов, которых у него скопилось больше двух тысяч. Он не просто носил костюмы — он в них жил.
«Просто я родился не в той стране и не в то время. Скажем, в каком-нибудь XVIII веке мужчина в кружевах и расшитом золотом камзоле ни у кого не вызывал удивления».
- Сергей Пенкин
И в этой фразе — вся суть. Он не играл фрика. Он чувствовал себя аристократом духа, случайно заброшенным в эпоху тотального упрощения.
Андрогинность, когда это не было мейнстримом
Но дело было не только в блестках. Пенкин принес на нашу сцену то, что на Западе уже вовсю эксплуатировали Бой Джордж и Элтон Джон — квир-эстетику, игру с гендерными ролями. Он делал это задолго до Бориса Моисеева и Шуры, но делал иначе: без надрыва, с какой-то аристократической томностью.
Покачивание бедрами, томный шепот, макияж — он не пытался выдать себя за женщину. Он создавал третий пол — сценический. Существо из другого мира, где главное — красота, а не паспортные данные. И это работало, потому что за всей этой мишурой стоял колоссальный талант — голос в четыре октавы, который с одинаковой легкостью брал и оперные арии, и западные хиты. Образ интриговал, а голос — припечатывал.
Его долго не пускали на телевидение, считая слишком вызывающим. Но когда все-таки прорвался, стало ясно: серая масса проиграла. Зритель хотел этого праздника, этого вызова обыденности.
Наследники по прямой (блестящей) линии
Сегодня мужчина в стразах на российской поп-сцене — это почти униформа. Этим уже не удивить и точно не шокировать. Пенкин открыл этот ящик Пандоры, и оттуда посыпались десятки его последователей — кто-то более талантливый, кто-то менее. Он проломил стену, показав, что можно быть другим и успешным.
Что сделало его феноменом?
- Смелость. Он был первым, кто сделал эпатаж своей визитной карточкой.
- Вкус. При всей яркости, его образы были продуманы. Он черпал вдохновение у Элтона Джона, но не копировал его вслепую.
- Талант. Без его уникального голоса все это было бы просто карнавалом. Голос был его главным аргументом.
- Ирония. Он всегда понимал, что делает, и относился к своему образу с долей юмора.
Сейчас Сергей Пенкин стал солиднее, спокойнее. Он говорит, что «блестящее и шокирующее уже в прошлом». Его невероятные костюмы хранятся в подвале загородного дома, как экспонаты в музее одной яркой эпохи.
Но каждый раз, когда мы видим на сцене очередного «короля гламура», стоит вспоминать того самого парня из Пензы. Того, кто однажды решил, что серому миру отчаянно не хватает блеска, и взял эту миссию на себя. И, черт возьми, у него получилось.