Тринокуляр. Фильм № 8. Юрий Кузин. СПБ 2024
__________________________________________________________
4. Субъект — тот, кто детерминирует свой индетерминизм.
4.1 Субъект и акушерский стол, и купель, и одр.
4.12 Субъект знает, чьи крошки со стола он смахнул в кулак и сунул в рот. Но что или кто делает меня субъектом знания и полагания? Что или кто является собственником моей субстантивности? Что или кто является субъектом моего субъекта?
4.121 Субъект заперт на засовы априори. Однако субъектность не привносится в вещь извне, из Ничто. Субъектность не предзадана, беспредпосылочна и возникает на стыке сущего, не-сущего и вещи, как их обоюдное сознание и полагание. Субъектность, таким образом, есть своё иное триады, вдруг повернувшей глаза зрачками внутрь, чтобы столкнуться нос к носу со своим Ино-Ничто, Ино-Умом, Ино-Бытием.
4.122 Вещь, волеющая к слому сценария, к вспышке индетерминизма, становится мыслью в-себе.
4.123 Субъектность не имеет локации в пространстве-времени, субстантивно нейтральна, и помещается в зазоре между формами и идеями вещей.
4.124 Субъектность различает «моё», «чужое», «обоюдное» посредством «тавро», которым клеймят вещи. Этой горячей печатью субъектности я прижигаю феномены, чтобы: 1) то, что дано, взять, как «своё»; 2) того, кто схватывает, наречь [мной], но прежде демаркировать границы, отделяющие видимое от увиденного, умопостигаемое — от умопостигающего.
Я в сознании. Но как мне понять, что оно «моё»? Внутри есть инстанция, различающая «моё» и «чужое». Это «Тавро». Этой горячей печатью субъектности я прижигаю феномены, чтобы то, что дано, взять, как своё. Это «своё» — субъект моего субъекта. Может показаться, что «тавро» — qualia, субъективные качества сознания (experience), но это не так. «Тавро» не только привносит экзистенциальную подоплёку в психическую жизнь, унифицируя её для нужд Я, не только маркирует чувственность как «свою», но и активно и агрессивно завоёвывает ареопаг доминант. «Тавро» и воля — одно. В qualia субъектность спущена сверху, в «Тавро» субъектность восходит из глубин психического.
4.125 «Тавро» клеймит феномены, тем самым прошивая толстой стёжкой самости всю психическую ткань. «Тавро» и имя — одно. «Тавро» выкрикивает меня из толпы актов, не давая затеряться в гуле голосов.
4.13 Неверно, что головы мыслят. Головы представительствуют от имени идей.
И в самом деле, как возможен опыт само-схватывания поли-морфичным субъектом Sо субъектов S1, S2, S3…, расквартированных в сознании, и производящих в сознании же (как в объекте, на который направлены их акты) рефлексию — как на свои акты, так и на акты моего схватывания? Вопросы множатся. И среди прочих: как соседствовать с «чужаками» на территории моей речевой личности? Как возможно различение своего и чужого, и как, понимая своеобразие ума, не увидеть в полифонии психоз или иной вид расстройства идентичности? «Тавро» даёт ответы. Но не на все вопросы.
4.131 Допустив, что Я — континуум доминант, не уйти от вопроса: кто собственник моего qualia?
4.132 Не очаг, созданный причудливой игрой обусловленностей, устойчиво длит возбуждение, а весь человек, вся его целостность, всё его «внешнее» и «внутреннее» взгромождаются на кончик языка/пера, вершину доминанты, овладев которой, он пишет самоотчёт о борьбе за субъектность.
4.2 Доминанта приводит сознание к единству, руководствуясь, случаем, роком или своеволием товарок.
Термин «доминанта» (от лат. dominans, dominantis — господствующий) впервые употребил русский физиолог Алексей Алексеевич Ухтомский. Хотя «свои» доминанты были и у И. Сеченова, и у В.Бехтерева, и у И.Павлова.
Доминанта трансформируется в любое «индивидуальное психическое содержание», оставаясь общим свойством всей центральной нервной системы, полагал А.Ухтомский. Физиолог различал «низшие» и «высшие» доминанты. Первые — физиологические, вторые, возникая в коре головного мозга, структурируют «акт внимания и предметное мышление».
В отличие от школы А.Ухтомского, я понимаю доминанту непростительно шире, как всеохватывающее единство физической, органической, биологической, психической, кросс-культурной и экзистенциальной подоплёки.
4.22 Чтобы стать альфа («калифом на час») доминанта узурпирует власть над ареопагом физических, физиологических, психических, кросс-культурных и экзистенциальных обусловленностей.
«Я» ищет и находит ядро приватности, то неделимое, что принадлежит ему по праву первородства. Кто этот «первородный» загадка, но ум догадывается, что речь идёт о месте в Ничтó, на котором укреплён флагшток, — вожделенная цель завоевателей, мечтающих водрузить на него свои штандарты. Флаги реют. Их срывают. Водружают новые. И каждая persona, присваивающая себе право представительствовать от моего имени, обзаводится стягом, который рвёт в клочья и полощет суховей.
4.221 Доминанты автономны, субстантивны, но могут носить и черты субъектов, принятых на постой в форме идей, чувственных образов, моделей поведения.
4.222 Став паттернами «чужих» восприятий, доминанты коррелируют сенсорные процессы и накладывают незримую патину чужих «тавро» на наши перцепцию и апперцепцию.
4.223 Доминанта своенравна, разборчива и подчиняет себе только те биологические, психические и ментальные процессы, которые сочтёт актуальными «здесь» и «теперь».
4.224 Всё, что не попало в круг интересов доминанты, ставится «на паузу» или и вовсе теряет право голоса.
Так, видимая мной неоднократно кофейная чашечка, будет восприниматься по-разному в зависимости от ситуаций. Всякий раз, вращая чашечку в ладонях, я буду различать эмоциональный контекст, медиатором которого выступил тактильный образ чашечки, переданный мне ареопагом. Первый «иноагент» увязал с чашечкой удачный брак. Второго заставили из неё пить на поминках. Третий хранил в чашечке таблетки, а, узнав, что неизлечимо болен, расколотил прибор об пол. Все три ситуации, став паттернами чужих восприятий, коррелируют мои сенсорные процессы.
4.225 Тавро «чужих» квалиа, прорвав нашу экзистенциальную дрёму, делает восприятие дискретным. Порой, изучая скол на рукоятке фарфоровой чашечки, прослеживая изгиб её золотого ободка, мы испытываем смятение чувств и впадаем в прострацию. Так нас обжигает горячая печать чужого квалиа, — то заглушая, вдруг притупившуюся восприимчивость (эффект слепого зрения, тугоухости), то — награждая инсайтом.
4.23 «Данность» без «взятия» не приводит к «схватыванию».
Но что значит «дано»? Кем дано? Как? Здесь следует оговориться. В тринокулярной гносеологии и теории субъекта есть «предъявление» и нет «данности». Это значит, что вещь «предъявляет» себя, но «возьмёт» ли ум явление, и как: нежно или грубо, целиком или фрагментарно? Ведь одни явления я не замечаю; другие — ставлю «на паузу»; третьим — даю от ворот поворот.
4.231 Исходя из гипотезы, что вещи умны, и что ум, — одна из умничающих вещей, — феноменология восприятия складывается из пазлов:
1) предъявление, когда вещь является, а доминанта решает: что впустить на «суверенную» территорию субъекта, что придержать, а что выдворить как persona non grata;
2) взятие, когда вещь, явившуюся в чувственно-конкретном обличье, ум берёт, превращая в предмет; при этом вещь клеймят горячей печатью, ставят «тавро», что завершает взятие, а вещь из области сырца переводится в мир, в то, что поименовано мной и присвоено мне, что стало субъективной реальностью.
3) воспроизведение, когда «взятое» и «присвоенное» повторно изымается из памяти.
Важно, что вещь предъявляет себя избирательно.
4.232 Вещь мыслит причудливой игрой индетерминант.
Вещь и дана и даётся, претерпевает судьбу и полагает своё бытие абсолютно, она и раба и госпожа своего рабства, умна и обидчива, находчива и прижимиста. Но и ум/нус берёт вещь не целиком, а частично.
4.2331 В итоге со-бытия, вещь ставит себя перед представлением, как его представляемое, но и представление, т.е. мой ум, ставится перед вещью, как явление, которое ей предстоит опредметить. И в этом стоянии на Калке — вещи перед сознанием и сознания — перед вещью, кроется невероятное допущение, что и ум и вещь фундируют друг друга.
Таким образом, моё «взятие» не дано мне как бытие взятия, а есть свобода, которая не явлена мне ни a priori, ни в опыте, ни в качестве видимости (Schein), но есть моё становление как со-глядатая. Явление (Erscheinung), как объективное обнаружение (проявление) сущности, предполагает, что бытие, в котором вещь предстаёт уму, есть бытие «взятия», что без всё-хватающей-пятерни-интенции, которую ум выбрасывает перед собой, вещь не ухвачена, и не опознана как присутствующая.
4.2332 Будучи старой девой, которой не чужды предрассудки, вещь нуждается в том, кто бы воззрился на её «срамоту».
4.24 Флирт вещей нельзя доказать, как нельзя и опровергнуть, в противном случае каждый бы знал место, с которого ум умничает.
4.241 И верно, умы бытия и Ничто́ нельзя рассматривать в зеркале анимизма. Как же тогда их рассматривать? Как события, которые имеют причину в-себе. И даже в рутине повседневности нельзя не заметить находчивости Ничтó в способах умыкания вещей из сущего, в изъятиях и в смертях, в удерживании за засовами априоризма инобытия, потенциально-сущего, которым не стать пропозициями, и чей удел — томиться в застенке для пресуппозиций.
4.2411 У череды коллапсов своя логика, грамматика и прагматика. Ум Ничтó не уложить на прокрустово ложе категорий Аристотеля. Итак, Непредставимое/Невыразимое нельзя помыслить, но можно исследовать мысль о Ничто, которая суть Ино- Ничто, как мысль о Бытии — Ино-бытие.
4.242 Но как не-сущее мыслит? Ничтó судит и рядит, когда прибегает к тектонике плит, к квантовым парадоксам и флуктуациям, к череде катастроф и катаклизмов, к детерминизму и индетерминизму, к каузации и казуации. Ничтó использует весь этот набор «слов» в «языковых играх», в которые вовлекает и Ум/Нус, и Бытие.
4.2421 Чтобы Бытие, Ничто и Ум/Нус стали субъектами опыта, необходимо, чтобы интуиция о себе стала понятием о себе, т.е. различением и различанием себя, в-себе и для-себя. Речь о рефлексии над собой и над актами этой рефлексии. Скажут: но разве Ум/Нус не рефлексирует над Бытием, Ничто и самим собой? Зачем субъектность Бытию и Ничто? Не довольно ли обоим полагания? Не довольно. Ведь, будучи, запертыми в-себе, вещи и идеи, обречены на рутину повторов и циклов. И только в со-пологании, в тринокулярном узрении и усмотрении вещи познают, что они суть.
4.2422 Верно, что Бытие не мыслит, что Ничто не мыслит, что Ум/Нус не мыслит, как взятые сами по себе, как акциденция, случайное, а, следовательно, — не законосообразное. И верно, что каждый член триады мыслит в со-полагающем единстве тринокулярного субъекта, что бытие/ничтожение последнего есть объективная необходимость, поскольку мир, как субстанция, развивается от простогог к сложному, от сырца к разуму, от слов-субъектов к речи, доносящейся из молнии, бъющей в шпиль собора, из Мира Дольнего и Мира Горнего.
4.24223 Субъектность – награда «калифу на час» за доменирование над ареопагом. Прежде субъект таскал в-себе орудия племени: каменные скребки, копья с наконечниками из кости, нормы поведения, ритуалы, табу, а теперь он использует континуум доминант (ареопаг) как инструмент мышления. Отныне доминанты — скребки и копья. С помощью этих орудий трансцендентальное Я узурпирует власть в сознании — моём, чужом, племенном. 4.25 Субъектность — награда «калифу на час» за доминирование над ареопагом. Прежде субъект таскал в-себе орудия племени: каменные скребки, копья с наконечниками
В современной англо-американской философии сознания идентичность устанавливается по двум критериям: «аргументу тела», когда само-тождество увязывается субъектом с его телесностью (Шумейкер, Перри, Куинтон, Грайс); «аргументу памяти», когда идентичность строится на биографии, событиях личной жизни, воспоминаниях и ретроспекциях (Уильямс, Парфит).
Недостаток обоих подходов — статуарность. Идентичность здесь понимают как результат, но не как процесс. В противоположность этим воззрениям, я ввожу аргумент «дорожной карты». Важно понять, как ум районирует сущее/не-сущее, как изменяет ментальный пейзаж, как торил тропы в чужие умы. Важно, чтобы квалиа, идеи и интуиции не были свалены у камина чужих сознаний как вязанки дров для их растопки. Такой утилитарный подход неприемлем.
4.251 Следует выработать правила общежития идей, доминант, монад. Пусть займётся этим ментальная этика.
Поли-субъектность не имеет ничего общего с (split brain) расщеплением мозга, «бредм Катара» (самоотрицание, отказ от собственного «я»), и синдром интерметаморфоза («метаболический бред»), при котором пациент верит в трансформацию окружающих его предметов, посторонних лиц и даже в превращение себя в другого человека — телом и душой.
4.26 Верно, что борьба за доминирование закончена, когда сущности усмотрены. Тогда говорят: in sede vacante fuerit concessa Regi. Anulum piscatoris sedet firmiter in digito («Вакансия предоставлена королю. Кольцо рыбака прочно сидит на пальце»).
Как работает доминанта? Вот кондитер. Возвращаясь с работы, он сбегает по лестнице цеха, ощущая игру мышц и урчание в животе; мысленно пикируется с мастером, окуная в воображаемую воду и угощая оплеухами. Морок рассеивается, и кондитер воображает сынишку, которому несёт конфеты, припрятанные в карманах. Пострел уминает сладости за обе щеки. Продолжая путь по фабричной территории, кондитер вспоминает мать, её похороны, и свою нелюбовь к родительнице, не забыв упрекнуть мужчину, который, подарив кондитеру свои ДНК, так и не удостоил сына визитом. Кондитер ударяется о дверной косяк цеха, ругается, подсчитывает аванс, который ему вот-вот переведут на банковскую карту; просачивается сквозь турникет бюро пропусков, подобрав живот, чтобы выглядеть стройнее в глазах юной охранницы; дарит ей воображаемый букет и приводит в квартиру в отсутствие жены. Кондитер раздевает охранницу, чувствуя прилив сил, но что-то происходит, какой-то запрет велит ему остановиться, вспомнить о своей постаревшей, ворчливой супруге, которая в муках родила ему единственного ребёнка, и с которой он век уже не живёт интимной жизнью. Что-то, обретаясь внутри кондитера, приказывает ему одеть недоумевающую вертихвостку и выставить за дверь, — разумеется, всё это происходит в разгорячённом воображении, в костёр которого начальник подбросил дюжину дровишек: несправедливые и обидные упрёки в адрес работника. Все эти сюжеты перемешиваются в сознании кондитера с тем, что он видит, слышит и осязает на самом деле. Перцепция и апперцепция идут рука об руку. И хотя, как кажется, кондитер возвращается домой привычным маршрутом, на самом деле он совершает вылазки в прошлое и будущее. Полагая, что он суверенен, что психика и высшие функции коры подчинены исключительно ему одному, субъект обнаруживает, что он поли-субъектный-поли-субстрат. Открытие это приводит одних в замешательство, служит причиной всевозможных стрессов и расстройств, других — воодушевляет на философический поиск. О том, каково это, таскать в себе континуум доминант, Джеймс Джойс поведал в романе-эпопее «Улисс», где в стремнину под названием «поток сознания» угодил рекламный агент Леопольд Блум.
4.3 Работа с предложением — путь к его уяснению/до-уяснению.
Возьмём фразу Жака Лакана «Le sujet hallucine son monde», — «субъект галлюцинирует свой мир» (перевод В.П.Руднева), «мир субъекта является его собственной галлюцинацией» (перевод А.К.Черноглазова)¹.
Чтобы понять, что Лакан огласил, на что намекнул, и что высказало себя, прибегнув к речи, разберём каждый член предложения... Le sujet — то, что принадлежит мне лишь номинально. Как собственник «моего» порыва, экзистенциальной подоплёки, Le sujet арендует площади моего «Я» под свои нужды, не удостоив, однако, перечнем доминант, чьи штабеля складированы в моём уме. Согласно тринокулярной гносеологии сознание кишит альфа доминатами, — как лицедействующими, так и сошедшими с подмостков трансцендентального Я. Доминанты — ино-агенты, использующие идеи, образы, символы, императивы долженствования как транспорт и орудия господства. Пути внедрения «чужаков» различны: 1) посредством кодов, по которым интеллект собирает объекты из «местных комплектующих»: моего квалиа и памяти; 2) посредством догм/докс и продуктов воображения, которые неделимы, цельны, и присоединяются к интеллигибельному как субъекты с правом голоса.
Субъектность не монополия некоей приватности, которую я числю за собой, а престол («sede vacante») будущего понтифика, и за престол этот борются кардиналы из числа конклава — доминанты… hallucine — собственно, сама галлюцинация, которая повторно воспроизводит (Retention — удержание, Э.Гуссерль) прежде воспринятое, но прибавляет к объекту «внутреннего опыта» (Ж.Батай) каприз альфа-доминанты, произвольно извлекающей психическое в логике фантазма, которой этот «калиф на час» обзавёлся не в корпении над учебниками, а в силу онтологической природы идеального — быть пересмешником сущего и наперсником несущего.
Галлюцинация воспроизводит пережитое, но не механически, а в творческом пересоздании. Галлюцинация цензурирует травмы и переписывает на новый лад их сюжеты. Но что она делает? Чтобы понять, швырнём воображаемое на холодный хирургический стол, возьмём ланцет и «разрежем» фантазм вдоль и поперёк. Но прежде, чем скальпировать галлюцинацию, извлечём из походного саквояжа аналитика инструменты, и среди прочих: 1) умвельт (Umwelt), — то, что увязывает химеру, собранную из блоков памяти, и кванторы всеобщности и существования с их причудливой игрой опосредований; 2) тавро, — то, как дано явление в пространстве и времени; какие субъективные причины наложили печать своеобразия («тавро») на восприятие и квалиа; 3) знаки (signs): а) иконические (icon), — содержат образ предмета, который был «явлен» и «взят» (опредмечен) субъектом; б) индексы (index), — указывающие на предмет посредством стимулов; в) символы (symbol), — то, что в результате конвенций обозначает предмет в тексте/контексте; 4) каналы информации: а) язык (la langue); б) речь (la parole).
Но прежде зададимся вопросом: что извлекло кошмар из медвежьего угла? Как взаимодействуют в структуре фантазма воображение и память, ум и воля? Наконец, предстоит выяснить к какому психическому содержанию (доминанте) адресованы эти зрительные, слуховые, тактильные, обонятельные, вкусовые, вестибулярные, висцеральные (соматические), проприоцептивные (моторные) или комплексные галлюцинации?
Достанем скальпели тоньше тех, что притупились. Моё «Я» ропщет и строит козни той части души, которую Жак Лакан назвал «инстанцией буквы в бессознательном». Ножи разложены. Первым скальпируем обозначающее (имя), вторым — обозначаемое (референт). Последний требует ещё более тонких лезвий, поскольку распадается на смысл (интенсионал, десигнат, сигнификат, коннотация) и значение (экстенсионал, денотат). Проделав всё это, убеждаемся, что сущности усмотрены и выбросом адреналина в кровь награждаем себя за долготерпение…son — увы, но, в отличие от русского языка, во французском нет понятия «свой». Вместо этого указывается, кому принадлежит оговариваемое: «J’adore ma maison», — я люблю [свой] дом. Если используется притяжательное прилагательное, артикль перед существительным не употребляется. Опять же пресловутый вопрос о собственности — действительно ли то, что я собой представляю, есть МОЁ? Налицо складчина, долевое владение, когда субъектность не локализована в теле, а рассована по карманам бытия-ума-небытия. Это значит, что моё принципиально не-моё.
Химера, которую я назвал тринокулярным субъектом, напоминает трёх сварливых Грай (Дейно, Пемфредо и Энио), у которых Персей похитил глаз. Если верить Эсхилу, ловкач вырвал око из рук одной из старух в миг передачи глаза сестре и зашвырнул его в Тритоново болото. За обещание вернуть похищенное бестии указали герою дорогу к Медузе Горгоне. Персей символизирует то, чего не достаёт бытию и Ничто́ — субъектность. И эту субъектность бытию и небытию возвращает ум/нус... monde — Мiр не дан априори, а возникает в тринокулярном единстве бытия, ума и небытия. Но субъекту, как миру, расширившему себя до размера сущего, мало постичь триединство Полноты, Любови и Агапэ. Субъекту подавай индетерминизм в структуре детерминизма, т.е. божественные прерогативы.
Таким образом, мысль, обличённая в слова «Le sujet hallucine son monde», не принадлежит одному лишь автору «Инстанции буквы в бессознательном…», но есть собственность события, в которое вовлечён и Лакан, и читатели, и ландшафт внутреннего/внешнего, и придорожная пыль…Так на что же указал жестом Кратила Лакан, произнеся: «субъект галлюцинирует свой мир»? Очевидно, ответ не стоит искать в герменевтическом, символическом, семиотическом, прагматическом, семантическом истолковании этой фразы. Но и означаемое лежит за пределами означающего, разложено по карманам субъектов акта чтения, коих легион… Ведь, когда я читаю книгу, мной перечитывают её все, кто когда-либо читал/писал, но, если бы только эти книгочеи, квартирующие в моём сознании в качестве доминант (чужих квалиа, установок, моделей поведения), в дело вступают бытие и небытие, причастные актам письма/чтения акциденциально и эссенциально. Чтение — шестоднев в обратную сторону, в реверс мира из сущего в не-сущее, в смысл, в до-когитальное, где читанное ещё не стало прочитанным, а прожитое — пережитым, в чтении Мiр взбирается на кончик языка/пера, с которого ещё не сорвалось плодоносящее СЛОВО... В чтении все «МЫ», — речь о тринокулярных субъектах, — миротворим и боготворим.