Детство... Оно должно пахнуть тёплым хлебом, сладкими пирогами и мамиными духами.
Но моё детство пахло пустыми кастрюлями, дешёвым самогоном и слезами, которые мама старательно вытирала, поворачиваясь к плите.
Я отчётливо помню тот вечер. Декабрь 1998 года. Наш посёлок завалило снегом, превратив в белую пустыню.
Дома стоял такой холод, что дыхание превращалось в пар ещё до того, как покидало рот. Мы с братишкой Мишкой сидели на печке - единственном тёплом месте в доме - и играли в "угадай, что на ужин".
-Сегодня будет... манная каша! - радостно кричал четырёхлетний Мишка.
-Нет, сегодня царский пир - хлеб с чаем, - отвечал я, уже понимавший, что шутки шутками, а живот болит от голода.
Мама стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюле. Её худые плечи вздрагивали под стареньким свитером.
-Мам, а папа скоро придёт? - спросил я.
-Скоро, сынок, - ответила она, но глаза её смотрели куда-то в сторону.
Когда отчим наконец ввалился в дом, от него разило перегаром и табаком. Он шумно сбросил сапоги, швырнул куртку на стул и уселся за стол.
-Деньги есть? - тихо спросила мама.
Отчим медленно достал из кармана толстую пачку купюр и начал пересчитывать, умышленно громко шурша деньгами.
-Саша, ну хоть немного... Дети... - канючила мама.
-А я что, в ресторане ел? - он громко рассмеялся, размахивая купюрами перед её лицом. - Ищите себе пропитание сами!
Мишка испуганно прижался ко мне. Я чувствовал, как дрожит его маленькое тельце.
-Но дети голодные! - в голосе мамы впервые зазвучали нотки отчаяния.
Отчим встал и опрокидывая стул. Его лицо стало пунцовым.
-Ты мне тут не устраивай! - он ударил кулаком по столу, отчего затряслись тарелки в шкафу. - Не нравится - вали на все четыре стороны!
Мама опустила голову и молча пошла к плите, где варилась картошка "в мундире" - наш ужин. Вода в кастрюле бурлила, как и мои детские обиды.
На следующий день мама отвела меня в сарай. В полумраке, среди паутины и старых вещей, она достала жестяную банку из-под чая.
-Это будет наш секрет, - прошептала она, открывая крышку. Внутри лежало несколько монет. - Я подрабатываю уборкой у тёти Гали. Ты будешь моим главным помощником? Хорошо?
Я кивнул, чувствуя, как на меня возлагают огромную ответственность.
С этого дня я стал следить за Мишкой, пока мама ходила на подработки. Иногда она приносила нам по кусочку сахара, и мы с братом рассасывали его, представляя, что это конфета.
Однажды зимним утром, когда отчим ушёл на работу, мама разбудила меня:
-Вставай, сынок, пойдём в магазин.
Она протянула мне пять рублей - целое состояние!
-Купи хлеб и молоко для Мишки. И... - она замялась, - возьми одну конфету. Для вас двоих.
Я бежал по снегу, сжимая в руке деньги, боясь их потерять. В магазине тётя Зина, продавщица, вздохнула, увидев меня:
-Опять один, бедолага?
-Хлеб и молоко, пожалуйста, - стараясь казаться взрослым, положил я деньги на прилавок.
Тётя Зина налила молока в бидон, завернула хлеб и... положила сверху две карамельки.
-Это тебе, - сказала она. - Не говори только маме, а то ругаться будет.
Я побежал домой, чувствуя себя настоящим добытчиком. В тот день мы с Мишкой пили молоко с хлебом и делили одну карамельку пополам. Вторая осталась про запас - на чёрный день.
Прошло двадцать лет.
Теперь я стою в том же магазине. Вместо тёти Зины за прилавком молодая девушка, а в моём кошельке не пять рублей, а кредитная карта.
-Шоколад "Алёнка", зефир в шоколаде, пастилу, - перечисляю я. - И вот этот торт, пожалуйста.
-К празднику? - улыбается продавщица.
-Нет, - задумчиво отвечаю я. - Просто что могу позволить.
Дом отчима почти не изменился. Те же облупившиеся обои, скрипучие половицы. Только печку разобрали, поставили газовый котёл.
-Приехал! - мама бросается ко мне, обнимая так, будто боится, что я исчезну.
Мишка, теперь уже высокий парень с тёмной бородкой, хватает пакеты с гостинцами.
-Спрячем? - шепчет он, подмигивая.
-Обязательно, - улыбаюсь я.
Мы быстро перекладываем сладости в мамину тумбочку, пока отчим копается в гараже. Мама нервно поглядывает в окно.
-Он всё такой же? - спрашиваю я, когда дверь закрывается.
-Хуже, - вздыхает мама. - Теперь и мою пенсию забирает. Говорит, на лекарства ему.
Мишка сжимает кулаки:
-Скоро я заберу тебя к себе. Хватит это терпеть.
Мама гладит его по голове, как когда-то маленького:
-Куда мне от дома-то...
За ужином отчим хмуро ковыряет вилкой в тарелке. Он сильно постарел - волосы поседели, лицо покрылось морщинами. Но глаза... Глаза остались прежними - холодными, оценивающими.
-А где торт? - вдруг спрашивает он, бросая вилку.
-Какой торт? - невинно переспрашивает мама.
-Не ври! Я видел, он пакеты нёс!
Я медленно встаю из-за стола. В груди бушует ураган, который копился двадцать лет.
-Торт есть, - говорю я. - Но не для тебя.
Его лицо начинает багроветь, как тогда, двадцать лет назад:
-Это ещё что за...
-Помнишь, как ты говорил: "Ищите себе пропитание сами"? - перебиваю я. - Вот мы и ищем. Без тебя. И ты себе ищи сам!
Мишка уже несёт торт, мама достаёт спрятанные конфеты. Отчим смотрит на наш маленький пир, и в его глазах появляется что-то новое - может быть, стыд.
-Вы... вы... - он не находит слов.
Я отрезаю большой кусок торта и кладу маме:
-Мы семья. А ты так и не понял, что это значит.
Мы едим торт, смеёмся, вспоминаем детство. Отчим сидит в углу, отвернувшись к окну.
И мне совсем не стыдно. Потому, что справедливость иногда бывает сладкой, как торт, который мы едим, глядя в глаза тому, кто нас оставил голодными.
А завтра я повезу маму смотреть квартиру, которую купил для неё в городе. Без отчима. Без того, кто оставлял нас голодными.
А он пусть живёт один и сам себя содержит.