Она замерла в дверном проеме, телефон в руке напоминал билет на уходящий поезд. На столе дымились ее любимые сырники, пахло свежей заваркой, а в пакете ждал подарок – плед, тот самый, согревавший ее в детские вечера. Но ее взгляд скользил поверх всего, будто я превратилась в пыльную вазу на полке, пережившую не одну перестановку.
– Мам, – голос звучал неожиданно ровно, – я не хочу повторить твой путь. Ты... ты как будто мимо жизни прошла. Вечно на второй роли. Работа, терпение, отказ от себя – и все это под флагом любви. Мне это чуждо.
Воздух застыл. Мед в ложке перестал стекать. Сначала – непонимание. Потом тихий вопрос:
– Мимо жизни?
– Да, – выдохнула она. – Где ты была? Сначала – для мужа. Потом – для меня. Потом – для моих детей. А где твои мечты? Твои "хочу"?
Слова застряли в горле. Какие слова? О тех зимах, когда сапоги были роскошью, но ее ноги всегда были в тепле? О бесконечных авоськах и ночных бдениях над карнавальными костюмами, над "солнышком" в тетрадке по ее просьбе? Я была *здесь*. В каждой ее улыбке, в каждом вздохе. Разве это – "мимо"?
Дверь захлопнулась. Сырники остывали. Я убрала плед в шкаф, к старым альбомам. Туда, где жила наша "несостоявшаяся" жизнь.
Дни после были наполнены вопросами. Может, она права? Не сверкнула карьерой, не рванула навстречу ветру, не была "сильной и независимой" по меркам нового времени. Но я жила. Как дышала. Не лгала. Не сбежала. Просто любила. Эпоха была иной. И выбор... он ведь был. Я выбрала ее. Тепло дома. Надежность очага.
В памяти всплывали ее детские бронхиты, мои дрожащие руки под окном больницы. Сломанная заколка в кармане – утешение для ее слез. Уроки готовки, глажки. Мы были единым целым. "Ты – моя супер-мама!" – звучало тогда. Теперь – "мимо жизни".
Через неделю позвонила. Голос бодрый, поток новостей, прошлое – табу. Я молча кивала в трубку. Потом прозвучало: "Мам, ты же не в обиде? Сейчас другие ценности. Женщина не должна терять себя в других. Себя надо ценить".
– Конечно, не в обиде, – ответила я. А внутри – не обида, не боль. Пустота. Тишина. Будто выключили радио, годами игравшее в душе.
Позже открыла шкатулку. Письма. Лагерь, институт. "Мамуля, ты у меня одна! Обнимаю крепко-крепко!" Пальцы скользили по шершавой бумаге, словно по детским волосам. В каждой строчке – искреннее тепло. То, что было *до*.
Письма вернулись в шкатулку. Рядом – нераспакованный плед. Пусть ждет. Вдруг когда-нибудь ей понадобится это тепло. Или память о нем.
В мой день она не приехала. "Проект горит, ты же понимаешь..." Я "поняла". Налила чай, нарезала торт. Себе. На экране ноутбука – она, лет семь, в косичках, тянется для поцелуя. "Буду как ты!" – обещало эхо.
Теперь – не хочет.
Смотрю на снимок и думаю: пусть. Пусть будет сильной. Успешной. Свободной. Лишь бы не очерствело сердце. Лишь бы помнила: любовь – не поражение. Жертва – не всегда от бессилия. А жизнь ради близких – не провал. Это иной путь. Негромкий.
Я не претендую на идеал. Жила как вело сердце. Не для признания. Ради нее. Если это путь "мимо" – что ж. Но я прошла бы его снова. Без колебаний. Ради этого смеха на экране.
