Эту историю я слышала от своей мамы, а она — от своей бабушки. По прошествии многих лет она звучит по-прежнему столь дивно, что невольно задаёшься вопросом: возможно ли было такому случиться? Однако главный герой, о котором далее пойдёт речь, хоть и слыл знатным болтуном, но даже и он не мог бы придумать такое.
Фёдор с молодости коварно покорял женские сердца и разбил не одно из них, заставляя девиц ронять горькие слёзы. Красивый, кучерявый блондин с небесно-голубыми глазами. Ласковые речи его сводили с ума. А уж стоило ему взять в руки баян, когда чарующая музыка разлеталась по деревне и с уст срывались слова мелодичной песни, как влюблённые девки буквально окружали парня на лавочке.
И так долго, избалованный женским вниманием, Фёдор выбирал будущую жену, что и сам не заметил, как подошёл к четвёртому десятку. Молодость быстротечна, от былой красоты мало что осталось. Местные девки больше не висли на шее, не смотрели томно в глаза. Замуж повыскакивали, а молодым на кой он нужен? Всё, что и было у Фёдора, так это его былая красота. За эти годы толком и не работал он, всё гулял да балагурил.
Состарившаяся мать и так и сяк просила: «Одумайся, сынок! Найди себе хорошую женщину. Женись, порадуй на старость лет внуками!»
Потому-то, когда в посёлок приехала одинокая вдова, женщина с сыном пяти лет, она быстро сосватала непутёвого сына. Тот, впрочем, не сопротивлялся. Скоро расписались и стали жить в доме, выданном от колхоза. Через девять месяцев в семье родилась дочь.
Клава, так звали новоиспечённую супругу, была женщиной привлекательной. Длинная коса до пояса, умилительные ямочки на щеках. И телесами, что надо! А уж как глянет большими карими глазами, так и не оторвать взгляд. Было ей немного за тридцать, в самом соку, так сказать. Работящая, не крикливая. Последнее особенно нравилось Фёдору. Молчит и не пилит. А что ему, тунеядцу, ещё надо? Пока жена работает, по дому управляется и детей нянчит, Фёдор то на печи валяется, то по посёлку без дела шастает. Да всё с баяном своим, с рук не спускает. Играет местным бабам, а те всё умиляются, хохочут, а потом домой к мужьям бегут.
«Эх, Фёдор, как был бездельником, так и остался!» — качают они головами за его спиной.
Время бежало, и ничего не менялось в жизни Фёдора.
Однажды он непрошеным гостем явился на свадьбу, которую справляли молодые. И там до глубокой ночи играл на баяне и песни горланил, в то время как супруга с детьми одни пребывали.
Довольный, слегка навеселе, явился Фёдор домой. Да и замер у порога. А баян его рухнул на землю.
На старых серых ступенях лежали собранные вещи. Его вещи! Брюки, рубашки... И даже парадно-выходные туфли, купленные женой, натёртые до блеска, аккуратно стояли рядом с узлом.
В следующий миг дверь распахнулась, и на пороге возникла супруга. Ничего не говоря, лишь окинула холодным взглядом.
— Клава, ты что надумала? — закричал он.
И услышал в ответ полный холода голос Клавы:
— Уходи, Федя! Нет сил моих теперь. Уж бабы шушукаются за моей спиной. Насмехаются! Какой нам с детьми прок от тебя? Ежели гуляешь, как в поле ветер! Всё играешь, да песни свои поёшь. Не работаешь, и пользы от тебя никакой. Устала я так жить. Ступай к матери, а мы без тебя проживём!
Опешил Фёдор от таких слов. Было пробовал уговорить жену одуматься, но та и слушать не пожелала. Ушла в дом, прикрыв дверь перед его носом.
Тишина воцарилась внутри избы. Серые тучи затянули ночное небо, и на землю обрушился прохладный дождь. Потоптался Фёдор на месте, затем направился к калитке. Заскрипела она, будто взвыла печально. И так тошно стало мужику на душе. Стыдно к старой матери идти. Поэтому развернулся он и зашагал прямиком к бане. Оказавшись внутри, зажёг керосиновую лампу и растянулся на пологе. К тому времени баня уже остыла, но по-прежнему сохраняла приятное тепло. Фёдор сомкнул глаза и погрузился в дремоту. Снились ему дети, супруга. Они весело распивали чай, а ему всё, что оставалось, — наблюдать за ними через окно.
Кажется, он проспал всего мгновение, как вновь открыл глаза. И тоска его взяла. Злость с обидой смешались. Ему бы на себя гневаться, а он Клаву винит. Эка невидаль, такого красавца и весельчака из дому прогнала!
«Вот же глупая баба. Поглядим, как ты без мужика в доме проживёшь!» — сердился он.
И вдруг пришла Фёдору в голову шальная мысль. Страшная и грешная, будто сам Лукавый на ухо шептал. Вышел мужчина в предбанник, взял в руки толстую верёвку и давай петлю вязать. Надумал, значит, удавиться.
«Посмотрим, кто из нас двоих поплачет. Ох, пожалеешь ты, Клавка, о своих словах. Слезами умоешься! Будешь на моей могиле горько причитать, молить о прощении и каяться. Поймёшь, какого мужика погубила из-за своей гордыни!» — бормочет Фёдор.
И будто наваждение, не наяву, а во сне. Злость усиливается, обида крепчает. Накинул верёвку на шею и вдруг замечает в маленьком оконце бани, как дивное чудо-юдо за ним наблюдает.
Замер Фёдор, не моргает и едва дышит. А тот, снаружи, с него глаз не сводит. Лохматый, рыжий, так и сверкает очами в темноте. Ждёт, значит, когда Фёдор сделает то, что задумал. Взгляд нетерпеливый и жадный, так и прямо испепеляет. Неожиданно оскалился в насмешке, дескать: «Слабо? Струсил завершить начатое? Давай уж, не томи, поторапливайся!» Требует значит зрелища.
Присмотрелся Федор к незнакомцу. Мужик вроде, но шибко страшный. Не лицо, а прямо-таки рыло! Или так в потёмках мерещится?
«Откуда он взялся? — размышляет Федор, — Неужто к жёнушке моей пожаловал? Меня выходит за дверь, а чужого мужика в дом?»
От этих мыслей рассердился мужчина и с криком: «Не бывать этому!» Бросил верёвку и выскочил на улицу. Ненависть придала силы.
Завидев в мраке силуэт незнакомца, схватил того за грудки: «Пошёл прочь отсюда! А ещё раз увижу, собственными руками прибью!»
Развернул и в догонку отвесил крепкого пинка. Тот трусливо взвизгнул и растворился в ночной мгле.
Федор же стремительным шагом направился в избу. В груди горело, от негодования пересохло в горле. Он было хотел разразиться бранными словами, но, войдя в дом и увидев жену, мирно спящую вместе с детьми, не произнес ни слова. Тихо прошмыгнул на печку, где и пролежал в тяжёлых раздумьях до самого рассвета.
«Права выходит Клавдия, непутёвый я мужик», — впервые за свою жизнь призадумался Федор.
Утром встал ни свет ни заря. Наколол дров, отвёл коров на пастбище. А вернувшись, решил натаскать воды в баню. Приблизившись, оторопел. На земле, точно под окнами и дверью, на размякшей под ночным дождём земле виднелись следы копыт. Широкие, глубокие, будто здоровенный козёл скакал на двух копытах. Одного не понимает: не козла он за грудки держал! Кем же был лохматый рыжий незнакомец? Огляделся Федор, а вот и его собственные следы.
«Что же это получается? Сам чёрт приходил и искушал меня на тяжкий грех?» — осенило его.
Побледнел он, вскинул руку в крестном знамении. Страшной участи давеча ночью избежал. А иначе вариться бы ему в адском котле на веки вечные.
Проснувшаяся Клава молчала, но и не гнала из дома. Чему несказанно радовался супруг. Был тихим и покладистым.
... Не так, чтобы скоро и легко, но жизнь семьи с той ночи наладилась. Фёдор взялся за ум. Работал, жене с детьми помогал. Нет-да-нет, играл на баяне. Да только стоило Клаве окликнуть, как он быстро сворачивался и спешил домой.
А про ту жуткую ночь и встречу с чёртом, что пытался искусить Фёдора, долго ещё болтали люди. Обросла она разными слухами, и так ли всё происходило или чуть иначе, теперь никто и не скажет.
