Проснулась Василиса от чувства, что сейчас лопнет мочевой.
Вот же ещё! А вчера она в туалет ни разу не сходила. Почему? Да не важно, почему. Главное — сейчас надо бежать. Куда бежать, тело уж само разберётся.
Только вот блин… А как она это будет делать? Она же… Нет, она теперь — он. И в туалет ходить придётся по-мужски.
Эх, как же здорово было мушкетёрам! Любили, сражались, с коней не слазили и даже не задумывались о том, что штаны надо периодически снимать. Надо.
Но Василиса — не в книжке. Фу! Это же надо руками держать!
На удивление, тело справилось само. Василиса просто зажмурилась и ни о чём не думала.
Мимолётно лишь заметила, что туалет чистенький. Да, на улице, да, деревянный — но не с дырой в полу, как любят описывать в деревенских историях.
Вместо этого — аккуратно сколоченное подобие унитаза. Удобно. Рядом с сиденьем лежала большая кучка сена, стояла крынка с водой и стопка сложенных тряпиц.
Сделав своё дело, Акинфий подтёрся тряпицей, зачерпнул воды, сполоснул тряпочку и повесил её на сучок. В отверстие кинул пучок сена, прикрыв отходы.
На улице, в стоящей бочке, помыл руки. Гигиена — на уровне.
И тут снова невыносимо зачесалась спина. Василиса вспомнила, как вчера уговаривала мать наложить на раны отвар, приготовленный домовым.
Та долго отнекивалась, крестилась и твердила, что это грех. «Незнамо чем тело мочить!»
Кое-как Акинфий уговорил её сделать примочки. Мать тихо плакала, шептала, что люди правы: «Изменился Акинфюшка сильно… Видно, бесы всё же стороной сына не обошли».
Уговаривала сходить в церковь. И когда Василиса согласилась — немного успокоилась.
От воспоминаний её отвлёк отец, стоявший на крыльце. Борода взъерошена, видно, ещё не умывался. Как со вчерашнего дня прилипла каша к бороде, так и торчит. Нет, Василиса точно бороду отращивать не будет, вернее, Акинфий, неприятное зрелище.
— Ну, ты как? Работать сегодня идёшь? — поинтересовался он.
— Да. Сейчас соберусь и пойду. — согласилась Василиса. Очень надеясь, что тело само знает, что делать.
— Ну и отлично. — потёр руки отец. — Мать сейчас поснедать соберёт, и двинем. А то завал без тебя, сын. — И он довольный хлопнул Акинфия по спине. Больно! Так делать точно не надо. А отец, не обратив никакого внимания на гримасу боли у сына, что-то бормоча, двинулся в сторону туалета.
Ели простоквашу, обильно сдобренную зеленью, с чёрным хлебом. Сытно. Запили завтрак кисленькой водичкой, обалденно пахнущей клубникой.
Василиса решила, что это компот. Только без сахара.
— А сладенького ничего нет? —поинтересовалась она, прихлёбывая компот. Попыталась вспомнить, есть ли сахар в этом столетии. Не припомнила. — Ну, мёд там. — сказала она, вспомнив, что вроде как наши предки мёд пихали кругом.
Только никто не объяснял, где они его брали.
— Чёй-то тебя, словно девку, на сладости потянуло? — прыснул Григорий.
— А он нынче, словно девка, и живёт, — отозвался Прохор, — ест да в постели нежится.
— А ну, цыц вы! — хлопнул ладонью по столу отец. Нет, не будет Василиса позволять Акинфию бороду растить. У Прошки его куцая бородёнка в кефире. Словно птицы нагадили. — Идёт в кузню Акишка, поздоровел уже.
—Полежать бы ему ещё, — робко вставила слово мать.
— Цыц сказал! — сердито глянул на жену Никита. — Тебе дай волю, квашню из сынов сделаешь. — проговорил отец и зачем-то отвесил Григорию подзатыльник. — Не суй свой нос в мужские дела. Твоё дело вон, корову за титьки подёргать. Да портки постирать. Молчи! — Никита показал Авдотье кулак. Та испуганно притихла. — Ты вот что, — полез за пазуху Никита. — Приказчик сегодня от барина зайдёт. — Никита, развязав висевший на шее мешочек, достал две монеты. — Отдашь ему. Оброк платить пора. И вот это, — Никита положил ещё одну монету, — приказчику отдашь. Помнишь его-то хоть? — Авдотья быстро закивала головой. — Ему только и отдай! — погрозил он пальцем. — Кузню ещё одну хочу открыть. Людишек уже приметил. И с барином уговорился. Да не перепутай ничего! Ох! Самому бы сделать, да к волчьей яме надо (раскоп, где добывали железную руду. Крыницу). Людишки бают, ещё луговое железо нашли. Вот глянуть надо, стоит ли оно того. В болоте всё же легче крыницу добыть. Так что ты сама.
— Да не беспокойся ты так, Никитушка, — сгребая монетки со стола, отмахнулась мать, — всё, как наказал, сделаю. А те, что на оброк отложил, серебрушки, за иконкой пусть так и лежат? — поинтересовалась она.
—Надёжней место найди. Пусть на чёрный день припрятаны будут. — приказал Никита и вышел за дверь. Следом поспешила и Василиса.
Где находится кузня, она понятия не имела, а злоупотреблять телесной памятью не хотелось. Мало ли. Иссякнет. И что она тогда делать будет?
Тело топало в направлении дымящихся труб, а Василиса размышляла, «оброк», насколько она помнила, оброк барину платили крепостные, которые уходили на заработки. Это что же получается, Демидовы крепостные? Владельцы заводов, пароходов крепостные?! Ни фига себе.
— Акинфка! — вывел из размышлений Василису голос Никиты. — Куда тебя черти понесли? Не достроил Щука ещё домну. Неча там делать! Знаешь же, не любит он, когда его отвлекают. А ну как бросит?! Сам будешь печь выкладывать?! — ругался отец.
"Куда тебя понесло", —возмутилась Василиса на тело. "Совсем отвлекаться нельзя. Иди, увалень, работать надо".
Ничего не говоря отцу, Акинфий ввалился в кузню.
Низкое тёмное помещение, в самом центре которого стояла круглая железяка, вделанная в толстенный чурбак. Рядом с чурбаком стояла бочка с водой. Чуть в стороне была открытая печь, клещи, молот, молотки лежали рядом. Худой чумазый мальчишка тягал за верёвку какую-то гармонь. Или не гармонь.
О! Точно, это, кажется, меха называется, а печь горном. Вот оно, значит, как выглядит. Василиса немного не так себе представляла кузню. Да и кузнец в кино —это всегда высокий голубоглазый накаченный блондин. Раздетый по пояс. В кожаном фартуке. А уж Никита точно на киношного кузнеца не тянул. Особенно борода. Да и Акинфий далёк от идеала.
Акинфий двинулся за печку, там оказалась небольшая дверца. В неё действительно надо было протиснуться, а не просто наклонится. За дверкой оказался навес. Под навесом стол, а на столе лежало ружьё.
—Ну, долго тебе ещё с фузеей то возиться? — поинтересовался Никита, выглядывая из-за плеча сына.
Это фузея! Тьфу ты. В общем, ружьё, — обрадовалась Василиса, что познания в истории её не подвели, и тут же задумалась. И в ружьях она совершенно не разбиралась. А чего обрадовалась?
Так. Эту фузею надо ремонтировать. А сделать новую не лучше? Вспомнив, как она доверилась телу в туалете, Василиса проделала и сейчас то же самое. Зажмурилась и постаралась ни о чём не думать. А то уже погрузилась в свои мысли, тело чуть не туда утопало.
Акинфий чем-то занимался. Василиса лишь изредка открывала глаз, если так можно выразиться, чтобы подсмотреть. Несколько минут она наблюдала, как Акинфий из горячего, почти жидкого железа, ловко скрутил трубку. Потом понаблюдала, как к этой трубке толстые пальцы Акинфия виртуозно приделывают какие-то крючочки и полочки. Вместе с кузнецом долго смотрела в дуло ружья. Осталась довольна. К вечеру включилась в работу и она. Когда Акинфий шлифовал приклад фузеи. Василиса решила украсить приклад, как она видела в кино. Правда, в каком не помнит, но там кто-то кому-то дарил красиво украшенные пистолеты. Ну, а фузея чем хуже? Пусть тоже будет украшенная.
Закончил Акинфий работу уже, когда совсем стемнело. Протянул фузею отцу.
—Славная, сын, работа. Не стыдно Шафирову-то показывать. И его фузею отремонтировал, и новую, ещё краше сделал. Ты домой иди, мать пусть на стол собирает, а я к Шафирову. На постоялом дворе он остановился. Не стыдно отдать, не стыдно.
Разойдясь с отцом на развилке, Акинфий отправился в сторону дома. Василиса пыталась просто смотреть по сторонам, чтобы её мысли не сбивали с толку тело. И не сразу поняла, что Акинфий стоит возле двухэтажного дома. Первый этаж дома был каменный, второй из огромных брёвен. Где они такие брали? Разве деревья такими растут?
В одном из окон второго этажа стояла барышня. Акинфий не сводил с неё глаз.
До Василисы наконец дошло, что она слышит тяжело ворочающиеся мысли Акинфия. «Стащу у купца дочку. Стащу. Вот бате скажу и стащу».
— Эй! Эй! — забеспокоилась она. — Я тебе стащу! Ишь ты. А у девушки спросить? А ты ей, может, не нравишься! А ну, домой пошли. Жених, блин. Мне домой надо! Твою идею до Петра Первого как-то донести, а он про женитьбу. Да и замахнулся. На дочь купца. Губа не дура.— Василиса ещё раз глянула на девушку, красовавшуюся в окне. Вроде ничего так. Толстовата немного. А так симпатичная.
Глубоко вздохнув, Акинфий затопал домой.