Аромат свежесваренного кофе и теплых булочек витал на кухне, как заклинание спокойствия. Десять лет с Андреем. Десять лет тихой пристани и счастья. Ольга радовалась новому утру – солнечные зайчики на столе, сонное сопение дочери Лизы в спальне. Мир и благодать.
Звонок в дверь прозвучал слишком резко. На пороге стоял Артем, сын от первого брака мужа Андрея. Глаза его горели непривычным возбуждением, щеки пылали.
– Пап! – выдохнул он, едва переступив порог. – Она вернулась! Мама! Вчера! Снимает апартаменты в центре... Говорит, соскучилась по нам!
Имя «Светлана» повисло в воздухе тяжело и незвано, как стук в дверь посреди ночи. Та самая. Которая пятнадцать лет назад растворилась в «счастливом будущем» с итальянцем, оставив шестилетнего Артема на руках растерянного отца и пожилых бабушки с дедушкой. «Насовсем!» – значилось в том единственном, прощальном письме. Теперь она вернулась. С пустыми руками, но не с пустыми надеждами, подумала Ольга с ледяной тяжестью под сердцем.
Встреча в пафосном ресторане была спектаклем в одном акте. Светлана ворвалась розовым облаком шифона и тяжелого, приторного парфюма.
Она рассыпала жемчужины страданий: «Ужасный брак!», «Он оказался чудовищем!», «Я так тосковала по сыночку!».
Ее пальцы, унизанные кольцами, то и дело тянулись к руке Андрея. «Андрюша, помнишь, как мы...?» Он отодвинулся едва заметно, лицо – вежливая маска, но Ольга уловила, как он напрягся. Артем же смотрел на мать, как зачарованный, ловя каждое слово, каждую слезинку, навернувшуюся на ее накрашенные ресницы.
Первая атака манипуляций бывшей пришла глубокой ночью. Телефонный звонок разорвал сон. Светлана на том конце рыдала, заглушаемая шумом воды:
– Андрюша! Помоги! Кран... сорвало! Вода хлещет! Я одна... Я не знаю, что делать!
Андрей молча встал, оделся. Ольга лежала, глядя в темноту, слушая его шаги. Он вернулся через пару часов, пахнущий холодом и сыростью.
– Починил? – тихо спросила Ольга.
– Прокладка. Ерунда. – Он сбросил куртку, сел на край кровати. – Она... в одном полотенце встретила. Говорит, вода залила весь гардероб. – В его голосе не было ни волнения, ни смущения. Только усталая досада. – Знакомый трюк.
Потом была «темнота». Звонок днем, голос Светланы, тонкий и испуганный:
– Андрюша, в подъезде... свет мигает! Как в фильме ужасов! Я боюсь выйти! Артем на учебе... Хлеба купить не могу!
Он поехал. Купил хлеб. Лампа в подъезде действительно мигала. Он вкрутил новую. Дверь ее апартаментов распахнулась. Она стояла в полупрозрачном пеньюаре, томно опершись о косяк.
– Мой спаситель! – прошептала она сладким голосом. – Зайдешь? Кофе сварим... Поболтаем... Как раньше?
Андрей вежливо, но твердо покачал головой:
– Поздно. Оля ждет. И без кофеина мне хватает бодрости.
Он ушел, оставив ее в дверях, лицо ее на миг исказила злобная гримаса, быстро смененная привычной маской беспомощности.
Кульминацией стал звонок Артема, срывающийся от паники:
– Пап! Срочно! Маме плохо! Упала... Говорит, темнеет в глазах! Дышит тяжело!
Андрей вскочил, но в его движениях не было прежней тревоги. Он приехал. Светлана лежала на диване в позе рафаэлевской Мадонны, одна рука драматично прикрывала лоб, другая – небрежно отбрасывала край шелкового халата.
– Андрюша... – прошептала она, открывая глаза. – Я так испугалась... Одна…
Он не подошёл. Взглянул на валявшуюся на полу пустую бутылку. Вызвал скорую. Пока ждали, спросил у Артема, спокойно, как о погоде:
– Что ели? Пили?
– Мама сказала, что это от стресса... – смущенно пробормотал сын.
Приехавшие врачи констатировали банальное легкое отравление. Светлана пыталась уцепиться за рукав Андрея, когда он уходил:
– Не бросай меня... Мне так страшно…
Он аккуратно освободил руку.
В его глазах, когда он встретился с Ольгой дома, она прочла не сострадание, а усталое, горькое презрение к этому дешевому водевилю. «Знакомая пьеса, – сказал он позже, сидя на кухне. – Только декорации другие. Она всегда играла в беспомощность, когда ей что-то было нужно. Помнишь, я рассказывал, как перед отъездом к тому итальянцу она вдруг «заболела» и «не могла без моей поддержки»? А потом – бац, письмо. Я был костылем. Сломался костыль – нашла новый. Но я не костыль, Оль. Не хочу и не буду им. Особенно для нее.
Потерпев фиаско с Андреем, Светлана обратила всё свое внимание на Артема.
Ее жалобы стали громче, слезы – обильнее, особенно когда сын был рядом. «Твой отец меня бросил, как тряпку!», «Она его накрутила против нас!», «Мы же родные люди! Она здесь чужая!». Слова, как ядовитые шипы, впивались в сознание юноши. Артем начал огрызаться на Ольгу, его визиты домой к отцу стали редкими и напряжёнными. Однажды он громко хлопнул дверью, услышав от отца очередной вежливый отказ помочь Светлане с «срочным» переводом каких-то документов.
– Почему ты такой жестокий?! – крикнул Артем, его лицо было искажено обидой. – Ей плохо! Она одна! Она плачет!
Андрей встал. Он казался выше и твёрже обычного. Спокойствие его голоса было страшнее крика.
– Артем. Я помогаю твоей матери, когда помощь реально нужна. Я не обязан быть ее мужем, психотерапевтом или слугой. У меня есть семья. Здесь. Ты. Ольга. Лиза. И Ольга здесь не «чужая». Она моя жена. Я ее люблю и уважаю. И требую того же от тебя. Что же до слез... – он сделал паузу, глядя сыну прямо в глаза. – Ей плохо, потому что мир не крутится вокруг ее желаний. Она сделала выбор пятнадцать лет назад. Теперь время жить с ним. Не разрушая чужое. Я не вернусь к ней. Никогда. Заруби это на носу.
Финальный акт разыгрался на дне рождения Андрея. Светлана явилась без приглашения, как призрак прошлого, в платье, слишком молодом и слишком открытом. В руках – дорогая коробка. Часы. Те самые, о которых он когда-то, в другой жизни, безуспешно мечтал. Она ловила его взгляд, томно улыбалась, шептала что-то Артему. Андрей видел, как Ольга напряглась, как побелели ее костяшки на бокале. Он подошёл к караоке, взял микрофон. Шум стих.
– Спасибо всем, – его голос был ровным, но заполнил комнату. – Особенно моим любимым и близким– Ольге, Лизе, Артему. – Он обвел их взглядом, тепло остановившись на Ольге.
Потом повернулся к Светлане.
Его взгляд стал холодным и острым, как лед.
– Светлана. Ты не была приглашена. Эти часы... – он кивнул на коробку в ее руках, – память о пустых мечтах прошлого. Мне они не нужны. Как не нужно и твое присутствие здесь. Ты – мать моего сына. И только по вопросам, касающимся Артема, я готов с тобой говорить. Все. Пожалуйста, уйди.
В зале повисла тишина. Светлана замерла. Румянец на щеках сменился мертвенной бледностью, потом багровыми пятнами гнева. Глаза метнулись к Артему, ища опоры, но сын смотрел на отца с неожиданным пониманием и... стыдом. Он наконец увидел не страдалицу, а расчетливую актрису, играющую на его чувствах.
– Ты... ты... – прошипела она, голос сорвался. Вся напускная слабость испарилась, осталась лишь голая злоба. Она швырнула коробку на паркет. Хрупкое стекло циферблата звонко треснуло. – Ничтожество! – выкрикнула она, уже не скрывая ненависти, и выбежала, хлопнув дверью так, что задрожали стены.
Андрей не стал смотреть на разбитые часы. Он подошёл к Ольге и крепко обнял за плечи.
Артем молча поднял коробку.
– Пап... – голос его дрогнул. – Прости. И... Ольга, простите. Я... я не видел. Как она играла. Использовала меня. Чтобы добраться до тебя.
– Она пыталась использовать всех, сынок, – тихо сказал Андрей. – Главное, что ты прозрел. Давай забудем этот фарс. И будем жить дальше.
Ольга прижалась к мужу, вдыхая знакомый запах его рубашки. Победа была не в громких словах и не в эффектных жестах. Она была в этой тихой твердости, в этом ясном взгляде мужа, который распознал старую игру и отказался в нее играть. Андрей сам, без подсказок, выбрал их мир, их настоящее. Выбрал ее. А тень «европейской принцессы», вернувшейся с пустыми чемоданами и полным арсеналом старых трюков, навсегда осталась за порогом их дома.