20 июня 2025 года многолетнему лидеру и создателю Национального фронта Жану-Мари Ле Пену исполнилось бы 97 лет. Он не дожил полгода, уйдя из жизни 7 января.
2025 год для семьи Ле Пен начался весьма прескверно. Вскоре после смерти Жана-Мари Ле Пена его дочь Марин по заказу подлого любителя старушек-трансгендеров, молодых негров и персонально кокаинового карлика, который и сам, как выяснилось, любит побаловаться «белой субстанцией», причём в компании двух других клоунов, чьи фамилии даже противно писать, признали виновной не пойми в чём и лишили возможности участвовать в президентских выборах 2027 года. Это откровенно политическое решение французского суда, не имеющее ничего общего с правосудием, осудил даже вице-президент США Джей-Ди Вэнс, но для марксистко-масонской нечисти, которая ныне захватила власть в Западной Европе и которую совершенно неправомерно называют «либеральной», хотя к этому гордо звучащему слову она не имеет ни малейшего отношения, это дело привычное. Так везде и всюду они устраняют неугодных – Молдавия, Румыния, попытки в Германии…
Марин Ле Пен, будучи самым популярным политиком Франции, являлась явным претендентом на победу на предстоящих через два года президентских выборах. Впрочем, борьба ещё не закончена, в том числе и в судах, но в случае, если правосудие не восторжествует, Марин, наверняка, сможет заменить нынешний лидер французского Национального объединения, как теперь называется созданный Жаном-Мари Ле Пеном Национальный фронт, Жордан Барделла. Возможно, его шансы даже выше, чем у Марин, ведь он не принадлежит к семье Ле Пен, по крайней мере, по крови. Он молод, умён, амбициозен, он – мужчина и это, скорее, плюс, ведь в истории республиканской Франции (как в общем-то и СССР, и постсоветской России) страну никогда не возглавляла женщина. К тому же Барделла, мать которого итальянка, а отец алжирского происхождения (хотя сам он настоящий француз), может быть более привлекателен для не белых французов. Можно сказать Барделла – это развенчание мифа о «фашизме» Национального фронта, запущенного марксистского-масонской элитой и лично кровавым вдохновителем всякой мерзости Бернаром Анри Левú, о котором речь пойдёт в другой раз.
С клеймом «фашиста» Жану-Мари Ле Пену и его дочерям приходилось бороться практически всю политическую карьеру, причём обвинение это было абсолютно ничем не обосновано. Национальный фронт – партия, жизнь которой дал Жан-Мари Ле Пен, никогда не имела ничего общего с «фашизмом». Но такова политическая культура марксистско-масонской «толерантности» - обвинять всех, кто не с ними, в «фашизме» и прочих страшных грехах, придумывая на ходу новые и новые страшилки, даже не заботясь об их хоть какой-то правдоподобности.
О создании Национального фронта речь пойдёт в следующей части серии публикаций, посвящённых памяти выдающегося французского политика и друга русского народа Жана-Мари Ле Пена. А пока о событиях, которые сильно повлияли на центральную идею будущей партии и её многолетнего лидера.
В первой части речь шла о начальных шагах патриарха французских правых в политике. И хотя Жану-Мари Ле Пену удалось даже побыть депутатом, в целом, они были не очень удачными. И этому способствовало время – в смысле эпоха. Послевоенная Франция 50-х-60-х годов с каждым годом двигалась влево. Не только Франция.
Ужасы Второй мировой войны заставили человечество задуматься о своём выживании в глобальном смысле этого слова. Всё более мощное и смертоносное оружие и непрекращающиеся локальные войны неизбежно вели к росту пацифистских настроений, особенно среди молодёжи, студентов.
Европейская молодёжь, поколение, чьи юные и молодые годы пришлись на середину 50-х – 60-е годы, уже не хотели жить, как жили их отцы и деды; стремились к лучшей и более безопасной жизни, отказывались от глобальных «великих» национальных идей, которые странам и народам, среди коих они воплощались власть имущими, как правило, не несли ничего, кроме горя и страданий. Как следствие, помимо пацифизма, росла также популярность космополитизма и идей борьбы за равноправие всех людей, вне зависимости от пола, расы, национальности, вероисповедания, социального происхождения и т.п. Рок-н-ролл, более откровенная мода, мини-юбки, свободные нравы, сексуальная революция, свободная любовь, движение хиппи, антиклерикализм … - всё это стало символом той эпохи. Молодёжь бунтовала против косности старой, давно изжившей себя патриархальной системы, которая, по их мнению, ни к чему хорошему, кроме новых войн и эксплуатации бедных богатыми, вести не могла. Но главное – в сером бесперспективном обществе молодые люди вдруг поняли, что можно радоваться жизни, не обязательно при этом принадлежа к богатым и знаменитым. Выходцы из мелкой буржуазии, из рабочих слоев тоже могут пожить в своё удовольствие, а не выполнять некие предписанные им государством и церковью социально-религиозные функции.
Пионером, как всегда, выступала Англии. Именно здесь творилась настоящая культурная революция (не путать с китайской). Разумеется, очень скоро идеи английской культурной революции, которая во многом способствовала становлению Западного общества 60-70-80-х годов, где уровень жизни в среднем был намного выше, чем когда-либо и где-либо, распространились и на континент, в том числе и на Францию.
Конечно, не все было так радужно. Тут вам и наркотическая зависимость и алкоголизм (сколько известных людей шоу-бизнеса пострадали от этих бед) и рост венерических заболеваний…
И всё же, пожалуй, молодёжь Западной Европы второй половины 50-х – 60-х годов, те, кто родился в самом конце 30-х – 40-х годах, кого страшная война застала ещё в несознательном возрасте или не застала вовсе, можно в некотором роде назвать самым счастливым поколением. Хотя во всём были нюансы. Например, над молодыми французами постоянно нависала опасность не по своей воле оказаться втянутыми в колониальные войны – Индокитай, Алжир – за земли, которые они уже не считали своими.
Естественно, идеи социалистов и вообще левых, которые в те годы считалось, что выступают за мир и равноправие во всём мире и против любых войн, набирали среди французской молодёжи всё бóльшую популярность. Казалось бы, европейские левые выступают «за всё хорошее против всего плохого», но в реальности всё было далеко не так однозначно.
Идеями борьбы за равноправие, против эксплуатации, капитализма, в действительности, подменялись истинные цели этой будущей марксистско-масонской элиты – создать нового европейца, без пола, расы, национальности, какой-либо адекватной идентичности, который будет среди всех чужим и соответственно станет основным электоратом левых. Для этого белую европейскую молодёжь убеждали для начала бороться за расовое равноправие, прививали чувство исторической вины белого человека, дабы в последующем создать почву для того, чтобы межрасовые браки стали не просто нормой, а приоритетом, чтобы европейцы перестали быть белыми. Для этого в Европу нужно было завезти как можно больше выходцев из Африки, Азии и Латинской Америки, а заодно внушить молодым европейцам чувство вины за то, чего они лично никогда не делали.
Жан-Мари Ле Пен одним из первых осознал опасность этих идей. И это был никакой не расизм и, тем более, не фашизм или нацизм. Это было элементарное чувство самосохранения.
«Я всегда с подозрением отношусь к людям, которые каются в чужих грехах», - говорил Ле Пен (цит. по: Большаков В.В. Зачем России Марин Ле Пен. – М. Алгоритм, 2012, с. 60).
Ле Пен понимал, что противостоять этой угрозе можно только, если объединить все здравые правые силы, стремительно теряющие после войны популярность. Первые его попытки оказались неудачными (о чём писалось в предыдущей части) – уж больно разношерстными были представители разных правых движений. Многие, действительно, дискредитировали себя в годы войны сотрудничеством с немецкими оккупантами (хотя для Франции такое сотрудничество, скорее, было нормой, о чём, безусловно, предпочитают не вспоминать). Другие призывали бороться за французские колонии (в первую очередь, Алжир), что, разумеется, не вызывало никакого энтузиазма у молодых людей, не желавших умирать за чужую землю.
Ситуация во Франции накалялась и в первую очередь из-за войны в Алжире, где Франция была вынуждена держать войска численностью до 500 тысяч, что негативно влияло на социально-экономическое положение в метрополии.
10 мая 1958 года французские генералы выдвинули ультиматум президенту Рене Коти с целью не допустить отказа от французского Алжира. 13 мая начался путч, который фактически вернул к власти генерала де Голля. Несмотря на сопротивление коммунистов и социалистов, Шарль де Голль был назначен главой правительства.
Де Голль предложил провести Конституционную реформу с передачей более широких полномочий президенту, которого теперь стали выбирать коллегией выборщиков, а не парламентом. Народ на референдуме его поддержал. Четвёртая Республика сменилась Пятой.
21 декабря 1958 года де Голля выбрали президентом, но бороться во что бы то ни стало за французский Алжир он не собирался.
Военные почувствовали себя преданными. В ответ на политику де Голля, ведущую к самоопределению Алжира, 3 декабря 1960 года военные и бывшие военные во главе с генералом Раулем Соланом, студенческими лидерами - участниками антидеголлевского восстания в Алжире 1960 года, получившего название «неделя баррикад», Жан-Жаком Сюзини, бежавшим из французской тюрьмы (где его навещал Ле Пен), и Пьером Лагайярдом в Мадриде создали ОАС - Секретную армейскую организацию (Organisation de l’armée secrète). В метрополии организацию возглавил капитан Пьер Сержан, впоследствии член Национального фронта. Своим девизом ОАС провозгласила лозунг «Алжир принадлежит Франции – так будет и впредь».
Любопытно, что ещё в 1958 году Салан поддерживал де Голля, а тот считал его своим соратником. Но разногласия относительно судьбы Алжира навсегда их рассорили и сделали смертельными врагами.
21 апреля 1961 года Салан и ко организовали очередной путч в Алжире, где ситуация была далеко неоднозначной.
Коммунисты и прочие левые традиционно представляли (и продолжают) европейцев исключительно колонизаторам, однако надо признать, что французы подняли уровень жизни в Алжире довольно высоко – до уровня, до которого, например, недотягивала Испания. При этом все алжирцы в метрополии имели французское гражданство. Представители так называемого Фронта национального освобождения Алжира – разношерстной организации, которая якобы боролась за независимость, объединявшей разного рода террористов, местный криминал и сомнительные политические движения, вовсе не собирались лишать алжирцев французского гражданства после обретения Алжиром независимости. Но и этого алжирским сепаратистам было мало. Они хотели, чтобы арабы в метрополии, сохраняя все права, присущие французским гражданам, имели особый статус, жили по шариату, были подсудны только шариатским судам, учились в арабских школах, которые почему-то должны были финансироваться министерством образования Франции. Живущим же в Алжире французам никаких прав предоставлять они не собирались.
Разумеется, де Голль не готов был идти на такие уступки. Его аргументы в пользу предоставления независимости Алжиру звучали довольно логично: «У арабов высокая рождаемость. Поэтому, если Алжир останется французским, то президентом Франции однажды станет араб. Вам нравится такая перспектива? Если мы не можем дать Алжиру равноправие, то можем дать независимость» (цит. по: Большаков В.В. Зачем России Марин Ле Пен, с. 96-97).
Однако такие доводы не убедили восставших военных, которые были в шаге от разгрома террористов ФНО и чувствовали себя преданными де Голлем. Но французы не захотели отдавать свои жизни за французский Алжир. 18 марта 1962 года 91% жителей Франции проголосовал на референдуме за независимость Алжира.
Французское правительство в Эвиане подписало мирное соглашение с алжирскими сепаратистами в значительной части на их условиях. По крайней мере, в той, которая касалась прав живущих в Алжире французов. Они никак не были защищены, большинство вынуждено было бежать, бросив свои дома и всё имущество. Участь оставшихся была весьма печальна – их безнаказанно убивали, насиловали, грабили (о резне в Оране в июле 1962 года я писал в первой части).
ОАС ещё какое-то время продолжало сопротивление и даже организовало несколько неудачных покушений на де Голля (хотя на этот счёт есть и альтернативное мнение некоторых историков и политиков, согласно которому «покушения» на де Голля могли быть провокациями французских спецслужб с целью дискредитировать ОАС и обеспечить нужный де Голлю результат). ОАС было обезглавлено французскими спецслужбами, большинство лидеров было арестовано, некоторых казнили, других отправили по тюрьмам. Борьбу за французский Алжир продолжал только Пьер Сержан, но его невысокое воинское звание отталкивало от него высокопоставленных военных. ОАС было обречено на поражение и отторжение во французском обществе. Де Голль победил, но победила ли Франция?
По этому поводу есть разные точки зрения, в том числе и в России. Многие считают, что де Голль дал Франции отсрочку от наплыва мигрантов из арабского мира. Дескать, если бы де Голль не предоставил Алжиру независимость, то Франция бы уже давно стала арабской страной и жила по законам шариата – собственно говоря, это повторение аргументов де Голля. Утверждение спорное, хотя и не лишённое логики. Характерными примерами, подтверждающими эту точку зрения, являются некогда сербское Косово (а ведь ещё в 1945-м сербов в Косове жило больше половины, но уже к 1991-му из-за высокой рождаемости албанцы в исконно сербском крае составляли 90 %) и Южная Африка, где вопреки всеобщему заблуждению, к которому были причастны в том числе и идеологии СССР, коренным населением негры никогда не являлись, в отличие от белых – африканеров. Попытки южноафриканских властей в 70-80-х годах предоставить независимость бантустанам наткнулись на яростное противодействие Советского Союза и ряда других стран, в первую очередь Скандинавии. К чему это привело современную Южную Африку, которая при белых по уровню развития опережала большинство стран Западной Европы, мы прекрасно знаем. (И не без повода Трамп вводит против нынешней Южной Африки, где грубо попираются права белого населения, различные ограничительные меры и даже отказывается посылать делегацию на саммит G-20.)
Возможно, де Голль был прав. Но что в итоге дала эта «отсрочка»? Переписанную историю, где белые – исключительно исчадия ада, а небелые – белые (пардон, за каламбур) и пушистые, ни слова о резне в Оране, ни слова о зверских убийствах белых, ни слова о реальном уровне жизни в Алжире при французах. Современным французам марксистско-масонская элита, повторюсь, внушает чувство ложной вины за то, что они лично никогда не совершали. Нет, я не хочу сказать, что французские колонизаторы имели нимб над головой и крылышки за спиной – и работорговля когда-то была, и жестокое обращение с местным населением, и кровавое подавление алжирского восстания 1945 года, но реальная история куда более многогранна, чем та, которую нынче навязывает европейская «толерантность».
Жан-Мари Ле Пен был одним из первых, кто это осознал ещё тогда, в 50-х-60-х годах ХХ века, и последовательно продолжал развивать на протяжении всей своей политической карьеры.
Вот его слова, произнесённые в ходе президентской кампании 2002 года: «Посчитайте, сколько в Европе темнокожих граждан, и вам откроется истина. Где вы здесь находите расизм? Кто кого дискриминирует? Через 10 лет во Франции будут жить люди любого цвета кожи, кроме белых. У нас миллион безработных французов, а число приезжих всё растёт и растёт. Они пользуются всеми социальными правами и мало-помалу превращают нашу цивилизацию и культуру, весь наш быт во что-то совершенно новое и непривычное. Франция теряет свою идентичность, перестаёт быть самою собой. Я часто вслух говорю о том, о чём миллионы французов только думают про себя: дверь в наш национальный дом не должна быть открыта настежь перед каждым, кто захочет войти» (цит. по Большаков В.В. Зачем России Марин Ле Пен, с. 97).
Понять это французы могли ещё тогда, во время событий 50-60-х годов. Уже тогда арабские экстремисты показали, что ждёт французов в будущем.
17 октября 1961 года французские арабы устроили в Париже демонстрацию, далеко не мирную. В ней приняло участие более 40 тысяч человек. У многих было оружие, а шли они с лозунгами: «Франция – это Алжир», «Бей франков!», «Эйфелева башня станет минаретом», «Французские шлюхи! Где ваш хиджаб?» «Прекрасная Франции! Когда ты сдохнешь?».
Я замечу, речь не о Франции «макарона», а о той самой Франции, которая была так любима советскими гражданами по замечательным французским фильмам, Франции де Голля – друга Советского Союза. Но французские коммунисты при этом поддерживали протестующих, а троцкисты и вовсе помогали совершать им теракты.
Протестующие мусульмане и поддерживающие их леваки пошли на обострение ситуации, начались погромы и нападения на полицию. В итоге демонстрация была жёстко подавлена.
В 2001 году тогдашний мэр Парижа Бертран Дэлоне, известный своими нетрадиционными взглядами на взаимоотношения между полами, на мосту Сен-Мишель, где полиция и применила силу, открыл мемориальную доску в память о «невинно убиенных» демонстрантах. И ни слова о том, что в действительности произошло и кто был виноват. Правда во Франции нынче не толерантна.
А Ле Пен говорил правду, и как только в 1956 году стал депутатом, тут же включился в борьбу за сохранение идентичности французской Франции. Он никогда не был против арабов или мусульман, но он считал, что приезжающие жить во Францию должны жить по французским законам, уважать французскую культуру и обычаи. И многие алжирцы, надо сказать, и не только алжирцы, но другие арабы, например, из Марокко, и негры, жившие во Франции, разделяли эту точку зрения. Они совсем не хотели жить по законам шариата, они приезжали во Францию не для этого. Более того, многие алжирцы считали, что Алжир – это Франция. При французах им было лучше! Но сейчас история и во Франции, и в Алжире переписана. А ведь в окружении Ле Пена были и лица арабского, и негритянского происхождения. Немного, но были.
Вот ещё одно высказывание Ле Пена на эту тему: «В тот день, когда во Франции будет не пять миллионов, а 25 миллионов мусульман, они будут командовать. И французы будут жаться к стенам, пробираться по тротуарам, опустив глаза. А когда они не будут этого делать, у них спросят: что это ты на меня так смотришь? Нарываешься на потасовку? И вам останется только удирать, иначе получите взбучку» (цит. по Большаков В.В. Зачем России Марин Ле Пен, с. 57). Собственно говоря, именно это и происходит нынче во Франции – Жан-Мари Ле Пен оказался прав. Франция потеряла свою идентичность, мультикультурализм уничтожил самобытную французскую культуру. Париж перестал быть безопасным, перестал быть городом мечты, а отдельные его районы всё больше напоминают ту помойку, какой Париж был в раннем и среднем Средневековье. И происходит это из-за наплыва мигрантов из Африки и Ближнего Востока, принципиально не желающих жить по французским законам. Этнический и религиозный состав стремительно меняется, как и облик современного среднестатистического француза. И во время прошедшей в Париже Олимпиады 2024 года происходили дикие случаи, вроде изнасилования пятью неграми австралийской туристки, которую беспрепятственно схватили на многолюдной улице.
При этом Ле Пен не был против мусульман как таковых (впрочем, как и тот же Гиирт Вилдерс в Нидерландах, например). Среди его сторонников были и мусульмане. Он говорил об опасности исламизации Франции, в частности, и Европы, в целом, смены национального состава и культурных и религиозных традиций. Того самого процесса, который мы сейчас наблюдаем и который ничего хорошего традиционной белой христианской европейской цивилизации не несёт.
А вот что ещё говорил Жан-Мари Ле Пен: «Когда Жанне Д'Арк задали вопрос её судьи о том, почему она, христианка, не любит англичан, она ответила, что любит их, но любит англичан в их стране. Абсолютно так же мы не ненавидим турок – мы любим их, но в их стране» (цит. по Большаков В.В. Зачем России Марин Ле Пен, с. 56).
Согласитесь, хозяин дома сам имеет право решать, кого пускать, а кого не пускать, и уж точно не обязан пускать к себе домой каждого, кто захочет у него поселиться. А уж если пустил, то жильцы должны уважать хозяина дома и соблюдать установленные им правила, а не навязывать свои. Если они этого не делают, то хозяин имеет полное моральное право указать им на дверь. И совершенно неважно, есть им где жить или нет и какой у них состав семьи.
Казалось бы, абсолютно очевидные и понятные вещи. Однако тогда, в 60-е -70-е годы стремительно левеющая Франция не восприняла их. С одной стороны, вроде бы до того, момента, когда арабов, негров и прочих мигрантов во Франции станет жить миллионы, было ещё очень далеко. Многие просто не верили и считали политиков крайне правых взглядов популистами. (Впрочем, употребляя общепринятый термин «крайне правые», надо понимать, что он весьма и весьма условный, и применяется мною, скорее, для более понятной идентификации традиционного расклада политических сил. Разумеется, он не совпадает по объёму с терминами «фашисты» и «нацисты», коими, как выясняется, вполне могут быть и очень даже левые, что нам сейчас наглядно демонстрирует современная западноевропейская политическая элита.)
Надо признать, что действительно среди французских крайне правых того периода было немало тех, кто выдвигал абсолютно безумные идеи, которые нельзя было воплотить в жизнь. Жан-Мари Ле Пен был не из их числа, но выражал сходные с ними взгляды, и этого было достаточно для неприятия обществом.
С другой стороны, среди сторонников крайне правых взглядов во Франции в те времена было немало бывших военных, прошедших колониальные войны (и Жан-Мари Ле Пен был одним из них), а потому французы, особенно молодёжь, прекрасно понимали, к чему может привести их победа на выборах. Как уже было сказано, идти умирать за чужие земли никто не хотел.
И, наверное, это было главной проблемой политиков крайне правых взглядов и лично Жана-Мари Ле Пена в 60-х-70-х. Они так и не смогли отделить очевидные и понятные истины «о хозяине дома», то есть анти-иммигрантскую политику, от своих навязчивых идей о борьбе за колониальные земли. Эта была большая ошибка, стоившая Жан-Мари Ле Пену фактически двух десятилетий политической карьеры, ведь первые настоящие успехи начали приходить к нему ближе к середине 80-х. К сожалению, достаточной гибкости ни он, ни его соратники проявить не смогли, не сделали того, что удалось его дочери Марин много десятилетий спустя, из-за чего и он, и многие стары члены Национального фронта с ней разошлись во взглядах. Впрочем, к 80-м, когда Жан-Мари Ле Пен стал стремительно подниматься на политический Олимп Франции, став настоящим кошмаром для её марксистско-масонской левацкой составляющей, борьба за колониальные земли в значительной степени потеряла актуальность. В какой-то степени французы престали бояться, что их отправят на войну за чужие земли. Нынче и вовсе Национальное объединение – партия, призывающая к миру, в то время как разного рода социалисты и всякие болезные марконианцы пугают французов бредовыми идеями несуществующей российской угрозы и способствуют бессмысленной милитаризации Европы, разжиганию напряжённости и войн!
Многое поменялось в мире и во Франции, в частности, но Жан-Мари Ле Пен никогда не изменял своим политическим взглядам.
Вот, что пишет об отце Марин Ле Пен: «Его называли демагогом? Я слышала, как он говорил то, что одним трудно произносить, а другим слышать. Он отказывался уступать, несмотря на угрозы и оскорбления.
Наступает момент, когда необходимо выбирать лагерь. Тогда моим лагерем стал лагерь правды. Правды, закалявшейся каждый день при общении с тем, кто не имел ничего общего с многочисленными карикатурами» (цит. по: Марин Ле Пен, Сквозь враждебные волны. – М. Кучково поле, 2016, с. 37).
Как уже указывалось в первой части, Жан-Мари Ле Пен не был согласен с лидерами ОАС - он воевал за французский Алжир, против алжирских террористов, но не против Франции и французского народа, и он категорически не принимал зачастую террористические методы ОАС против французских властей, хотя и не любил де Голля. Поэтому, несмотря на свою политическую позицию, ареста он избежал.
Об его участии в предвыборной кампании на президентских выборах 1965 года, которые после конституционной реформы 1962 года, впервые проводились путём общенародного голосования, я уже писал в первой части, как и о надуманных обвинениях в его адрес.
Для политиков правых взглядов и для Ле Пена лично во второй половине 60-х наступили непростые времена. Для де Голля и Франции в целом тоже…
Но как бы там ни было, Жана-Мари Ле Пена можно назвать одним из первых европейских политиков, кто предвосхитил опасность современной европейской «толерантности», насквозь фальшивой и лицемерной, опасной для народа Франции, всех европейцев и целого мира, но его услышали слишком поздно и далеко не все…
© Ратибор Волхов, 20.06.2025