Выпуск #98/Часть 1: «Игра в темноте» — криминального нуара в стиле Джеймса Хэдли Чейза - читать бесплатно онлайн

«Игра в темноте» — криминального нуара в стиле Джеймса Хэдли Чейза

Погрузитесь в мрачный мир американского криминального нуара с аудиокнигой «Игра в темноте». История рассказывает о Викторе Рено — циничном частном детективе Лос-Анджелеса, который в окружении коррупции, обмана и роковых женщин ведёт своё опасное расследование. В стиле Джеймса Хэдли Чейза, аудиокнига передаёт атмосферу упадка, предательства и жестокой борьбы за правду в безжалостном городе. Повествование насыщено острыми диалогами, напряжёнными моментами и неожиданными поворотами сюжета. Если вы цените классический криминальный триллер с элементами pulp fiction, эта аудиокнига станет для вас настоящим открытием. Включите «Игру в темноте» и погрузитесь в историю, где каждый шаг героя — на грани жизни и смерти. #аудиокнига #криминальныйнуар #детектив #Чейз

____________

аудиокнига, криминальный нуар, детектив, Джеймс Хэдли Чейз, Вик Рено, триллер, расследование, роковая женщина, криминальный роман, Лос-Анджелес, коррумпированные власти, напряжённый сюжет, pulp fiction, криминальная аудиокнига, шантаж, предательство, нуар аудиокнига

____________

Эпизод №1

Меня зовут Вик Рено. Частный детектив. Лос-Анджелес — мой ад, моя клетка, моя арена. Город, где пыль в воздухе пахнет отчаянием, а неоновые огни на закате режут глаза, как след от бритвы по щеке. Здесь можно продать всё — душу, имя, правду. Вопрос только — кто купит и за сколько.

В тот день я сидел в своём офисе на втором этаже старого здания в Ист-Холливуде. Желтые жалюзи были закрыты, солнце било сквозь щели, как прожектор на месте преступления. На столе — наполовину пустая бутылка виски и пепельница, полная окурков. Пахло серой, дешёвым дезодорантом и разочарованием.

Я думал о том, как бы сегодня не платить за электричество, когда дверь открылась. Без стука.

Она вошла, как входит только беда — на высоких каблуках и с алыми губами, которые не обещали ничего хорошего. Её ноги были длиннее, чем список моих врагов, а взгляд — холоднее пива в холодильнике моей бывшей. Красное платье обтягивало её фигуру, как грех кожу невинного. Она двигалась, будто знала цену каждой секунде, и эта цена была выше моего недельного гонорара.

— Мистер Рено? — спросила она. Голос — хриплый, с лёгкой дрожью. Как будто каждая буква проходила через фильтр боли и табака.

— В зависимости от того, кто спрашивает, — ответил я, поднимаясь с кресла и глядя на неё, как присяжный на последнего свидетеля. — У меня нет времени на анкету знакомств.

Она подошла ближе, бросила на стол фотографию. На ней была молодая женщина. Тёмные волосы, серьёзные глаза. Не модель, но в ней было что-то такое, от чего хочется остаться в живых подольше.

— Это моя сестра. Элейн. Она пропала две недели назад. Я не знаю, где она. Я… я боюсь, что её убили.

Я посмотрел на фотографию, потом на женщину перед собой.

— И вы решили, что я смогу её найти?

— Вы — частный детектив. А я — женщина, у которой заканчиваются варианты.

— Вы выглядите как женщина, у которой никогда не было проблем с выбором.

— Выглядеть — не значит быть, — сказала она и села напротив, скрестив ноги. От запаха её духов кружилась голова. Или это был виски.

— Имя? — спросил я.

— Вивьен Карсон.

Я записал в блокнот. Имя звучало, как название дорогого парфюма или последней сигареты на смертной казни.

— Расскажите всё с начала.

Она закурила сигарету — уверенно, с тем театральным изяществом, которое бывает у женщин, выросших среди лжи и мужчин с деньгами.

— Элейн — младшая. Умная, красивая, упрямая. Последний раз я видела её две недели назад. Она собиралась на вечеринку к какому-то богачу — Хью Милларду. Нефтяной магнат, живёт в особняке в Бель-Эйр. Она сказала, что “получит, что хочет”, и ушла.

— Получила?

— Не знаю. С тех пор — ни звонка, ни письма. Я звонила в полицию — они говорят, что у них нет данных о её исчезновении. Как будто её никогда не существовало.

Я поднял бровь.

— А существовала?

Вивьен бросила на меня взгляд, от которого даже лёд в стакане растаял бы.

— У меня есть фотографии. Письма. Её браслет. Хватит, чтобы убедить любого, кроме полиции.

Я кивнул. В этом городе полиция не верит в людей, пока те не станут трупами. И то — не всегда.

— Почему вы пришли ко мне?

— Я слышала, вы не берёте простые дела. А это… не простое. Я уверена, что за исчезновением Элейн стоит кто-то важный. Влиятельный. Полиция боится. Я — нет.

Я налил себе виски. Выпил. Предложил ей — она отказалась. Значит, дело серьёзное.

— И что вы хотите?

— Найдите её. Или… найдите, что с ней случилось. Я заплачу.

Она достала из сумочки конверт. Я заглянул — там были сотни. Хрустящие, свежие, как надежда у смертника.

— Хорошо, мисс Карсон. Но предупреждаю: я не волшебник, не святой и не мессия. Я копаю, пока не найду гниль. И если ваша сестра закопана под слоем лжи, я её оттуда достану. Но вам может не понравиться, что я найду.

— Главное — чтобы это была правда, — сказала она, вставая. — Остальное я как-нибудь переживу.

Она вышла. Я проводил её взглядом, как палач провожает последнего свидетеля перед тем, как затянуть петлю.

Оставшись один, я снова взглянул на фотографию Элейн. Что-то в её взгляде тревожило. Не страх. Не наивность. А знание. Как будто она уже понимала, чем всё закончится.

Я достал блокнот и начал писать. “Объект: Элейн Карсон. Дата исчезновения: две недели назад. Последний след — вечеринка у Хью Милларда. Подозрения на вмешательство третьих лиц. Полиция не в курсе. Или делает вид.”

Снаружи начал накрапывать дождь. Неспешный, липкий, как угрызения совести. Я закрыл жалюзи, налил себе ещё и подумал: “Ну что, Вик, снова в дерьме. По уши. Впереди — ложь, кровь и, возможно, смерть. Но ведь ты ради этого и живёшь, да?”

Я усмехнулся. В Лос-Анджелесе не выживают честные. А я никогда не претендовал.

Эпизод №2

Утро пришло, как и положено в Лос-Анджелесе — в серой пелене, пахнущей бензином и пылью. Я проснулся от звонка телефона и похмелья. Первый был громким, второй — постоянным. На столе всё ещё лежала фотография Элейн Карсон. Я уставился на неё, как на загадку, которую не удастся разгадать без риска получить пулю в затылок.

Вивьен Карсон… Когда такие женщины заходят в офис, беда уже на пороге, а иногда и под кроватью. Но что-то в её голосе, в её руках, в том, как она держалась, когда говорила об Элейн… Это было не просто заказ. Это была личная война.

Я натянул пиджак, почистил револьвер и направился туда, где начинается большинство неприятностей — к людям с деньгами, которые думают, что мир — их игрушка.

Имя Хью Миллард я слышал раньше. В этом городе его имя звучало, как код к закрытым дверям и предупреждение для честных людей. Старый нефтяной король, который перестал качать нефть и начал качать женщин, кокаин и власть. Если Элейн пошла на его вечеринку, то либо по глупости, либо по расчёту. В любом случае, ей это вряд ли пошло на пользу.

Особняк Милларда возвышался над Бель-Эйр, как зуб хищника над телом жертвы. Огромные ворота, камеры, охрана. Всё как положено для тех, кто боится, что правда может пройти по дорожке и позвонить в дверь.

Я подъехал на арендованной тачке — старая “Импала”, из тех, что не привлекают внимания, но могут увезти тебя достаточно быстро, если за спиной начинается перестрелка.

На проходной скучающий латинос в костюме охранника глянул на меня с равнодушием, с каким в аду смотрят на новых жильцов.

— Имя? — спросил он.

— Вик Рено. Частный детектив. Я хочу поговорить с мистером Миллардом.

Он хмыкнул, как будто я предложил ему заняться бальными танцами в девять утра.

— Миллард не даёт интервью.

— А я не журналист. Просто хочу знать, была ли у него на вечеринке девушка по имени Элейн Карсон.

Он уже собирался сказать “нет”, когда рядом появился другой человек. Высокий, коренастый, с руками, как бетонные колонны. Лицо — как у бывшего копа, который слишком долго смотрел на улицы и слишком мало — в зеркало.

— Всё нормально, Джейми, — сказал он. — Я разберусь.

Он подошёл ко мне, протянул руку. Я пожал. Кулак у него был, как капот моего “форда”.

— Бадди Спейт, — сказал он. — Личный телохранитель мистера Милларда. Чем могу помочь?

Я достал из кармана фотографию Элейн, показал.

— Эта девушка была на вечеринке две недели назад. Кто-то видел, как она заходит. Никто — как выходит. Её сестра хочет знать, что случилось.

Бадди посмотрел на фотографию, как будто впервые видел женщину, которую нельзя купить.

— Много девушек бывает на вечеринках у мистера Милларда. Одни приходят, другие уходят. Он их не запоминает. Я — тем более.

— Значит, вы не помните, да?

— Я помню слишком много, мистер Рено. И именно поэтому живу в большом доме, а не в деревянном ящике.

Он улыбнулся — зубы белые, как на плакате стоматолога. Но глаза были пустые. Мёртвые. Такие смотрят не на человека, а на его слабости.

— Послушайте, — сказал я. — Я не враг. Я просто ищу девушку. Её сестра считает, что с ней что-то случилось. Я хочу понять — была ли она здесь, и если была, то ушла ли живая.

— Тогда начните с бармена. Его зовут Тино. Работает на вечеринках у бассейна. Если кто и видел её — то он.

Я кивнул.

— Спасибо, Бадди. Только один вопрос: если она была здесь и исчезла, почему об этом никто не сообщил?

Он пожал плечами.

— В этом доме никто ничего не сообщает. Здесь отдыхают. Или забываются.

Я развернулся, ушёл. Спину прожигал его взгляд. Такой, каким смотрят на человека, чью могилу уже начали копать.

Вечером я нашёл Тино. Маленький мексиканец с татуировкой на шее и лицом, как у человека, который знает, сколько людей может утонуть в бассейне, прежде чем кто-то задаст вопросы.

Мы сели в забегаловке недалеко от Вентура-бульвара. Он пил пиво. Я — чёрный кофе.

— Я работал в тот вечер, — сказал он, глядя в кружку. — Девушку помню. Она не пила. Почти не смеялась. Смотрела на Милларда, как будто собиралась его взорвать.

— Почему?

— Не знаю. Но они ссорились. Не перед всеми — в стороне. Я проходил мимо и слышал, как она говорила: “Если ты не остановишься, я расскажу всё прессе”.

— Что всё?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Но Миллард побледнел. Сказал: “Ты не понимаешь, во что лезешь”. А она: “Как раз понимаю”. Больше я её не видел.

— Она ушла?

— Я так не думаю. Ни одна из камер не зафиксировала её выход. Я сам просматривал записи, когда искал потерянную сумочку одной модели. Её — нигде.

— Кто имел доступ к камерам?

— Только охрана. И сам Миллард.

Я заплатил за кофе. Он — за молчание.

На выходе из кафе я почувствовал, что за мной следят. Повернулся — улица была пуста. Только старый бродяга на углу да ветер, таскающий газеты. Но я знал — в этом деле пустота всегда означает, что кто-то уже готовит пулю с твоим именем.

Вернувшись в офис, я долго сидел в темноте, слушая город — его вой, его ложь, его злобу. Я понимал: девушка исчезла не просто так. Элейн знала что-то. Что-то, за что люди платят смертью. И теперь, когда я начал копать, кто-то уже точит лопату для меня.

Но было поздно отступать.

Когда тени сгущаются, кто-то должен зажечь спичку. Пусть даже ценой собственной кожи.

Эпизод №3

В Лос-Анджелесе ночь начинается не с темноты, а с огней. Неоновые вывески, фары машин, отблески в лужах — город никогда не спит, потому что знает: стоит замкнуть глаза, и тебя уже нет. Я ехал по Сансет, где каждый второй — актёр, каждый третий — наркоман, а каждый первый — лжец.

Особняк Милларда был теперь под прицелом моего внимания, как шахта, где добывают не уголь, а грязь. Я знал, что больше вопросов мне там задавать не дадут — Спейт этого не допустит. А значит, мне нужно было искать дальше. Я хотел понять, кем был Миллард за пределами своего мраморного логова. Где он отдыхает, кого держит при себе, на кого кричит, кого целует и кому платит за молчание.

Я начал с клубов. Не тех, куда ходят журналисты и депутаты, а тех, что не рекламируют по радио. Где музыка рвёт барабанные перепонки, а кокаин продаётся быстрее, чем пиво.

"Синий закат" — подпольный клуб на западе города. Его знали только те, кому не хотелось, чтобы их видели. Ни вывески, ни очередей. Только черный вход и взгляд охранника, который мог сказать "нет" без слов и выбить зубы без причин.

Я вошёл. Меня пустили — видимо, лицо у меня было подходящее. Там пахло потом, джином и мёртвыми мечтами. Сцена была невысокая, но на ней царствовала Лола Блейк.

Она пела, как будто знала, что эта ночь может стать её последней. Голос у неё был мягкий, с хрипотцой — как у женщины, которая видела слишком много и разучилась удивляться. Я слушал её, как человек, который не верит в спасение, но всё ещё жаждет его.

Когда она закончила номер, я поймал её взгляд. Она знала, что я не местный. Знала, что я не ради выпивки. И всё равно подошла ко мне за барной стойкой, не дожидаясь приглашения.

— Вы не похожи на любителя джаза, — сказала она, садясь рядом. — И уж точно не на того, кто пришёл ради атмосферы.

— Я ищу девушку, — ответил я, не тратя время.

— У вас странный вкус.

— Она исчезла. После вечеринки у Хью Милларда.

Лола замерла. В её глазах что-то дрогнуло. Как будто я открыл дверь, за которой она давно заперла страх.

— Вы не из полиции.

— Полиции на это плевать. А мне — нет.

Она посмотрела в сторону, сделала глоток из бокала и долго молчала.

— Здесь бывает Миллард. Часто. Ему нравится… контроль. Он любит видеть, кто у него на поводке, а кто уже готов лизнуть нож.

— Элейн была здесь?

— Да. Один раз. Миллард привёл её. Она не вписывалась. Не смотрела в пол. Не играла по правилам. И это ему не понравилось.

— Почему?

— Потому что такие, как он, боятся женщин, которые не боятся.

Я достал фотографию. Она кивнула. Признала.

— Я слышала, как она спорила с ним. Не здесь, в гримёрке. Он что-то говорил про какого-то судью. Она угрожала рассказать, выложить всё. Он сказал: “Если ты откроешь рот, ты исчезнешь”. Она рассмеялась. Сказала: “Значит, вы подтвердите, что мне есть что рассказывать”.

Я запомнил эти слова. Запомнил голос Лолы — глухой, усталый. Это был не просто рассказ. Это было покаяние.

— Кто был с ним? — спросил я.

— Бадди. Всегда с ним. И ещё один — лысый, с татуировкой на шее. Кажется, из бывших федералов.

Я записал.

— И что потом?

— Она ушла. Больше её не видели. Я пыталась не лезть. Но… — Она сделала паузу. — Я сама чуть не исчезла однажды. Не из-за Милларда. Из-за других. Я знаю, как это. Когда кажется, что за каждым углом — ловушка. И ты не можешь кричать, потому что никого не волнует.

Я кивнул. Мне не нужно было больше слов.

— Спасибо, Лола.

— Если вас убьют, мистер Рено, я буду первой, кто скажет: “Он был упрямым ублюдком”.

— Я записал это на случай некролога.

Я вышел из клуба в ночь. Воздух был тёплый, как дыхание пса, и таким же вонючим. Улица была пуста. Но я знал, что не один.

Они появились из тени, как двое призраков, которых не звали. Один был высокий, в пальто, другой — низкий, с лицом, как булыжник.

— Ты Вик Рено? — спросил высокий.

— А ты ангел смерти?

Ответа не последовало. Только кулак — тяжёлый, как грузовик. Я уклонился, но второй уже был рядом. Что-то блеснуло — нож.

Я развернулся, ударил. Стукнул его по ребрам, но было поздно. Меня ударили сзади. Я упал. Мгновение — и нож у горла.

— Оставь Карсон. Она уже мертва, — прошептал один.

Потом всё исчезло. Они ушли. Оставили меня в переулке, с кровью на губах и гневом в груди.

Я поднялся. Пошатываясь, вышел на улицу. Поймал такси. Назвал адрес.

Мой офис. Мои стены. Мой пистолет.

Элейн, если ты мертва — я найду тех, кто сделал это. А если ты жива… чёрт возьми, девочка, тебе лучше быть живой.

Потому что теперь это не просто дело.

Это месть.

Эпизод №4

Я проснулся с головной болью, которая стучала по черепу, как налоговая — по двери должника. Вкус крови во рту, шрам под глазом и стук сердца, как метроном перед расстрелом. Ночь в переулке оставила память в виде синяков и одной фразы, впитавшейся в мозг: «Оставь Карсон. Она уже мертва». Кто-то очень хотел, чтобы я поверил. А значит, у них были причины.

Я сел за стол в своём офисе. Пальцы дрожали, как у старика, прошедшего через три войны и четыре развода. Я закурил. Дым немного притушил злость. Немного.

Если Элейн Карсон действительно мертва, то слишком многие потрудились, чтобы её смерть осталась незамеченной. А значит — это кому-то было нужно. Но у меня на руках пока не было тела, только подозрения и кулаки по рёбрам. Этого было мало. Я решил надавить на того, кто наверняка знает больше, чем говорит. Того, кто был ближе к делу, чем любой другой.

Бармен по имени Тино.

Я вернулся в тот самый клуб, где с ним впервые говорил. Заведение называлось “Фиеста Луна” и было настолько же убогое, насколько дешёвое. Пахло пролитым пивом, несвежими чипсами и отчаянием.

Тино увидел меня и замер, будто перед ним возник не человек, а приговор.

— Я уже всё рассказал, — сказал он, не поднимая взгляда.

— Расскажи ещё раз. Но в этот раз — всё.

Я подошёл ближе. Так, чтобы он почувствовал запах табака, злости и смерти. Тино вздохнул. Поставил бутылку на стойку. Посмотрел на меня.

— Элейн ссорилась с Миллардом. Все слышали. Но никто не вмешался. Потому что… — он замолчал.

— Потому что?

— Потому что боятся. Он платит. А за деньги люди забывают, как звучит совесть.

— Что ты слышал?

Тино понизил голос:

— Она говорила ему, что если он не прекратит, она передаст всё прессе. Что-то про “Фонд святого Эндрю”. Миллард замер, как будто она вытащила пистолет. Потом сказал: “Тебя не станет, и никто не вспомнит, как тебя звали”.

— И?

— После этого она пошла в ванную. Больше её не видели. Я пробовал заглянуть через камеру наблюдения. Но запись исчезла. Как будто кто-то вырезал целый кусок времени.

— Кто имел доступ к записям?

— Только охрана. И Бадди.

Тино потянулся под стойку, вытащил клочок бумаги и протянул мне.

— Это адрес парня, который раньше обслуживал камеры в доме Милларда. Звали его Джимми Грейвс. Он ушёл, потому что что-то увидел. Может, поможет.

Я взял бумажку. Поблагодарил. И вышел. На улице был жар, как в духовке, где запекают грешников. В машине воздух был густой, как виски. Я завёл мотор и поехал на юг, в район, где кондиционеры — роскошь, а тень — надежда.

Дом Джимми был одноэтажный, облупленный, с ржавыми жалюзи и пустыми горшками на веранде. Я постучал. Долгий момент — и дверь приоткрылась.

Парень лет тридцати. Щуплый. Щёки ввалившиеся. Взгляд — как у кота, которого слишком часто пинали.

— Джимми Грейвс?

— Кто спрашивает?

— Вик Рено. Частный детектив.

— Я никого не убивал, — сказал он, прежде чем я успел задать хоть один вопрос.

— Но, похоже, что-то видел.

Он колебался, потом открыл дверь шире. Я вошёл.

Внутри пахло плесенью, страхом и дешёвыми консервами. Он провёл меня на кухню. Сел. Закурил.

— Ты работал у Милларда?

— Да. Монтаж камер, техобслуживание, замена жёстких дисков.

— И?

Он затянулся и сказал:

— В ночь, когда пропала та девчонка… я пришёл на следующий день. Один диск был вырван. Просто вытащен с мясом. Даже не отключили правильно.

— Что было на диске?

— Я не знаю. Но я видел резервную копию. У меня была привычка всё бэкапить, пока Миллард не запретил. Это спасло мне задницу.

Он встал, пошёл в комнату, вернулся с флешкой.

— Я сохранил вот это. Только пару минут. Потом удалили и срезали сеть. Я не успел сохранить всё.

Я взял флешку, вложил в бумажник.

— Что там?

— Элейн. Она кричала. Была в комнате для гостей. Потом входит Бадди. Закрывает дверь. Камера замирает. Через две минуты — пустая комната.

— И ты не пошёл в полицию?

Он посмотрел на меня, как будто я спросил, почему он не прыгнул в клетку со львами.

— Я не самоубийца. Один техник уже пытался. Его нашли в канаве. Говорят — авария. Я знаю — предупреждение.

Я кивнул. Джимми говорил правду. По крайней мере, ту, которую знал.

— Береги себя, Джимми.

Он только кивнул. На прощание я бросил пару купюр на стол. Не из жалости — за риск.

Я вернулся в офис. Вставил флешку в старый ноутбук. Видео загрузилось — мутное, с рябью, как будто снимали сквозь воду. Комната. Элейн — взъерошенная, с глазами, полными ужаса. Она говорит: «Ты не можешь этого сделать… Если ты…» — и тут входит Спейт. Дальше — пустота. Камера сходит с ума. Помехи. Конец.

Меня трясло. Это уже не догадки. Это — факт.

Элейн знала что-то. Попыталась угрожать. Миллард послал своего пса. Что случилось дальше — ещё предстоит выяснить. Но теперь я знал, с кем танцую. И музыка будет громче.

Я положил флешку в сейф, налил себе виски. Окно было открыто. За ним гудел город. Грязный, лживый, но мой.

Они хотели, чтобы я отступил. Вместо этого — я нашёл след. Кровавый, но живой.

А где след — там и истина. Пусть даже она зарыта под телами.

Эпизод №5

Я не верю в совпадения. Везение — это когда пуля, нацеленная в твоё сердце, попадает в пепельницу. Всё остальное — расчёт. Я просматривал запись с флешки раз за разом, как проклятый. Каждый кадр. Каждый звук. Но всё, что у меня было — минута страха и вырезанный кусок. Всё, кроме одного — теперь я точно знал: Элейн Карсон была на вечеринке Милларда. И, скорее всего, именно там и закончилась её обычная жизнь.

Или вся жизнь.

Я не мог идти к прессе — слишком рано. Не мог идти к полиции — слишком грязно. Но был один человек, который мог бы что-то найти в официальных базах. Старый знакомый. Лейтенант Джонс. Мы когда-то вместе валялись в пыли на одной перестрелке. Он вытащил меня тогда. Я ему остался должен. А теперь — он мне.

Я поехал в центральный участок полиции Лос-Анджелеса. Старое здание, построенное, видимо, по проекту архитектора, вдохновлённого бетонными гробами. Прошёл через вестибюль, миновал двух скучающих офицеров и поднялся по лестнице. Джонс сидел в своём кабинете, как лев в клетке. Столько лет в системе — и всё ещё не стал продажной тварью. Хотя, может, просто хорошо это скрывал.

— Ну надо же, Вик Рено собственной персоной, — сказал он, не вставая. — Я думал, ты уже или в тюрьме, или в земле.

— И то, и другое — пока отложено, — ответил я. — Мне нужно проверить одну девушку. Элейн Карсон. Исчезла две недели назад после вечеринки у Милларда.

Он приподнял бровь. Это имя звучало, как щелчок по заминированному полу.

— Ты полез не туда, Рено.

— Я слышал. Мне уже дали понять — ножом и ботинком в почках.

Он встал, налил себе кофе. Не предложил. У него были свои методы пыток.

— Элейн Карсон, говоришь? — Он подошёл к компьютеру. Пальцы быстро пробежали по клавиатуре. Он щурился, как будто экран светил слишком ярко.

— Ничего. Ни в базе пропавших, ни в обращениях. Ни одного упоминания. Как будто её не существует.

— Я держу в руках письмо от неё. У меня есть видео, где её хватают. И свидетели, — сказал я. — Она существовала. Кто-то просто вычеркнул её.

Джонс замолчал. Потом сел. Пальцы его постучали по столу, как барабанщик перед выстрелом.

— Послушай, Вик. Миллард — это не просто миллионер. У него связи выше облаков. Он не просто платит людям. Он их покупает. У него в кармане три сенатора, два судьи и один телеканал. И ещё — кое-кто у нас.

— Я не удивлён, — сказал я. — Но я не прошу тебя копать. Только скажи — могла ли информация об исчезновении быть удалена?

— Легко. Но не снаружи. Это работа внутреннего уровня. Кто-то в системе с полномочиями. И кто-то с целью.

Он потянулся в ящик. Вытащил бумажку. Написал на ней имя.

— Это всё, что я могу дать. Формально он всего лишь клерк в архиве. Но я слышал, что он “чистит” досье по запросу “сверху”. Зовут Джаред Стюарт. Третий этаж, синий сектор. Не говори, что я тебе его дал.

— Я всегда был плохим лжецом, Джонс.

— А теперь стань хорошим бегуном, если полезешь дальше. В следующий раз тебе могут не оставить выбора между пулями и могилой.

Я кивнул. Вышел. Поднялся на третий этаж. Архивный отдел был тихим, как библиотека после войны. Запах пыли и бумаги, воздух — как в хранилище тайн.

Я нашёл Стюарта. Молодой, в очках, костюм сидел так, будто его сшили на поганке. Он глянул на меня с раздражением, как смотрят на опоздавшую доставку.

— Чем могу помочь?

— Я ищу сведения по одной пропавшей. Элейн Карсон. Две недели назад. Возможно, ошибка в регистрации.

Он вздохнул. Пальцы его быстро затанцевали по клавишам.

— Нет такой. Вообще ничего.

— А если я скажу, что кто-то мог удалить информацию?

Он напрягся. Глянул по сторонам. Понизил голос:

— Такие вещи не обсуждаются.

Я наклонился ближе. Говорил спокойно.

— Мне не нужны имена. Только скажи, когда последний раз база по Карсон открывалась?

Он колебался. Я положил на стол сто долларов. Он убрал их не глядя.

— Неделю назад. Через внутренний запрос. Код “23-Альфа”. Это доступ уровня лейтенанта. Или выше.

— Имя?

— Не вижу. Анонимный ключ.

— Значит, кто-то чистит следы.

— Да. И делает это профессионально.

Я вышел. Злость сжимала виски. Кто-то вычёркивал Элейн из реальности, как редактор — нежелательный абзац. Система была под контролем. Свидетели молчали. Улики исчезали. Это уже не было обычным делом.

Это было операцией.

Я вернулся в офис. Поставил кофе, открыл окно, вдохнул дым улиц. Город бурлил под ногами. Где-то в этом шуме терялась жизнь девушки, которую теперь официально “не было”.

Но я знал одно: если кто-то так яростно хочет стереть след, значит, за ним — кровь. Деньги. И страх.

Я закурил. Смотрел в темноту.

И знал: дальше будет хуже. Гораздо хуже.

Эпизод №6

Вивьен стояла у окна моего офиса, закутавшись в чёрное пальто, как будто оно могло защитить её от той бури, которую мы оба уже разбудили. Утро было серым, будто город сам оплакивал что-то невысказанное. Она держала в руках фотографию — Элейн и она, обе смеются, как будто ничего плохого не может случиться. Смеются так, как умеют только те, кто не знает, что за ними уже наблюдают.

— Она была везде, Вик. На афишах, в новостях, даже в рекламных роликах фонда Милларда, — сказала Вивьен. — А теперь её нет даже в полицейской базе. Ты видел её фото. Видел её письма. Читал эти строки. Она боялась. Она знала.

Я молчал. Иногда тишина — лучший ответ. Она продолжила:

— Я пошла в редакцию одного из таблоидов. Показала снимки, рассказала, кто она. Они рассмеялись. Один сказал: «Может, вам к психиатру?» У них, оказывается, даже нет архива с её именем. Ни одной публикации. Как будто она — фантом.

Я взял снимок из её рук. Пальцы чувствовали потёртые края, как будто кто-то долго держал его в кармане. На обороте было написано: «До последнего дыхания. Вив».

— Она говорила тебе, что кто-то следит?

— Говорила. Однажды вернулась домой, вся бледная. Дрожала, как лист. Сказала, что её машину сопровождали два чёрных седана. Я тогда подумала — может, паранойя. А потом… она исчезла.

Я откинулся в кресле. Моя правая рука всё ещё саднила после драки в переулке. Сигарета горела в пепельнице, словно единственное, что ещё не сдалось в этом чёртовом городе.

— Всё говорит о том, что её стерли. Из баз, из сети, даже из памяти чужих. Это уже не просто угроза. Это — системная зачистка. А такие вещи делаются только по приказу.

Вивьен села напротив, сцепив пальцы. Лицо её было мраморным. Только глаза выдали: она на пределе.

— Я хочу, чтобы ты нашёл её. Или то, что от неё осталось. — Она замолчала. — И отомстил.

В моей работе нет справедливости. Есть цена. Кто-то платит её деньгами. Кто-то — телом. Кто-то — жизнью. Но в глазах Вивьен не было денег. Только боль. И я знал: если сдаться сейчас — будет хуже.

— Ты уверена, что это не просто любовь?

Она кивнула.

— Я люблю её. Но дело не в этом. Я чувствую… если они сделали это с ней, они сделают это и с другими. Ты говоришь, они вычеркнули её? Я тоже хочу начать вычёркивать. Только тех, кто это сделал.

На столе лежал браслет — маленький, серебряный, с инициалами E.C. Я взял его, покрутил. Пальцы нащупали шероховатость на внутренней стороне. Что-то выгравировано. Я поднёс к свету. Буквы: «Если со мной что-то случится — DR».

Я взглянул на Вивьен.

— Что значит DR?

Она подняла глаза.

— Desert Rose. Загородный дом Милларда. Там он устраивает «вечеринки» для тех, кто слишком влиятелен, чтобы показываться в городе. Я никогда не была там. Но Элейн… она говорила, что если решится, поедет туда. Чтобы найти доказательства.

Я достал карту. Район Палмдейл. Глушь, песок и кактусы. Отличное место, чтобы закопать чужие тайны.

— Я еду туда, — сказал я.

— Я с тобой, — ответила она.

— Нет. Ты слишком дорога им. Если они узнают, что ты рядом, тебе не поздоровится.

— А тебе, значит, будет весело?

Я улыбнулся криво.

— Мне — уже поздно возвращать билеты.

Я поехал один. Выхал на шоссе 14, мимо выжженных холмов, где ветер гоняет пыль, а правду прячут глубже, чем нефть. Мой пистолет лежал в бардачке, как старый товарищ. Флешка с видео — в нагрудном кармане. У меня было больше вопросов, чем ответов, и только одна цель — найти ту, кого все старались забыть.

Дом стоял на отшибе, обнесённый забором, с камерами и двумя охранниками у ворот. Я проехал мимо, запомнил план. Вернулся ночью.

Песок хрустел под подошвами. Я обошёл дом по периметру. Окно на первом этаже оказалось незапертым. Внутри пахло хлоркой и страхом. Я прошёл по коридору. Тихо. Ни шороха.

В подвале я услышал шаги. Потом — голос. Мужской, грубый:

— Завтра перевезём. Миллард не хочет рисковать.

— А если она начнёт говорить?

— У неё неделя на переосмысление. Потом она станет просто ещё одной теневой свидетельницей, которая умерла от передоза.

Я замер. В голове стучало. Они держат её здесь.

Дверь в подвал была заперта. Я достал отмычку. Замок щёлкнул. Внутри — комната, белая, как сумасшедший дом. Камеры. Стол. Кровать.

И она.

Элейн.

Живая. Худющая. Волосы спутаны. Глаза — огромные, как у лани перед выстрелом. Когда она увидела меня, сначала отпрянула. Потом узнала.

— Вы… Вы тот детектив…

— Да. Тот, кто всё ещё верит, что правда стоит больше, чем удобство.

Я вытащил её. Тихо. Осторожно. Но на выезде нас ждали. Их было трое. Один с дробовиком. Второй с электрошокером. Третий — Бадди Спейт.

— Ну что, Вик. Я ведь предупреждал, — сказал он. — Ты лезешь туда, куда даже крысы не суются.

— А ты — всё ещё пёс у ног чудовищ, Бадди?

Он усмехнулся. Поднёс рацию ко рту:

— Готовьтесь. Они идут.

Тогда я достал пистолет. И началась ночь, в которую город снова стал городом смерти.

Но мы вырвались. Элейн жила. И я всё ещё держал пистолет.

Теперь — игра шла на моей стороне.

Эпизод №7

Мы ехали сквозь ночь, как два беглеца из ада. Я за рулём, Элейн рядом, завернувшись в плед, который я нашёл в багажнике. На её запястьях всё ещё остались следы от наручников. Глаза были пустые, но живые. Это главное. Она молчала — и я не настаивал. После того, что она пережила в подвале Дезерт Роуз, слова были бы слишком дешёвыми.

Машина рычала на подъёмах и бормотала на спусках, словно чувствовала: ещё чуть-чуть — и двигатель заговорит сам. Мы миновали пустынные кварталы Палмдейла, свернули на просёлочную дорогу и затерялись среди складов, трейлеров и старых контейнеров.

Я арендовал номер в мотеле "Серебряный Койот" под именем Джек Стоун. Краска на стенах облупилась, ковёр пропах кошачьей мочой, а раковина подтекает так, как будто она участвует в саботаже. Зато никто не задаёт вопросов. А сейчас — это единственный вид роскоши, на который мы можем рассчитывать.

Я усадил Элейн на кровать и принёс воды.

— Пей медленно. Ты, наверное, и не помнишь, когда в последний раз пила из нормального стакана.

Она сделала глоток. Потом ещё. Наконец, подняла на меня глаза. Губы дрогнули.

— Спасибо, — сказала она. — Я думала… что это уже конец.

— В этом городе конец — это просто ещё один поворот, — ответил я. — Главное — не свернуть туда слишком рано.

Я дал ей немного времени. Сидел у окна, следил за дорогой, слушал шорохи за стенкой. Потом она заговорила.

— Меня держали в Дезерт Роуз. Почти две недели. Бадди приходил каждый день. Угрожал. Показывал фотографии. Говорил, что я ничего не добьюсь. Что всё, что я знаю, будет похоронено вместе со мной.

— Что ты знаешь? — Я повернулся. — Почему всё это?

Она сжалась, как будто холод прошёл по телу.

— Миллард использовал фонд «Святого Эндрю» как прикрытие. Официально — помощь женщинам, попавшим в трудную ситуацию. На деле — вербовка девушек. Через агенства, кастинги, фальшивые контракты. Те, кто соглашались — попадали в сеть борделей. Тех, кто пытались уйти — устраняли. У них была целая схема. Адвокаты, судьи, даже один шеф полиции.

Я кивнул. Всё это подтверждалось папкой, которую я забрал у Кэллоуэя. Теперь у меня был живой свидетель. Живая пуля, которая может прошить весь этот картонный фасад под названием «гуманизм».

— Почему ты решила всё это раскрыть?

— Потому что я не могла смотреть, как другие гибнут. — Она прикусила губу. — Я знала, что за мной следят. Я писала письма. Хранила копии. Передала некоторые Вивьен. Я знала, что она пойдёт до конца.

— Она сказала, что ты была её сестрой.

Элейн усмехнулась — впервые.

— Так проще объяснять. Мир всё ещё боится правды сильнее, чем убийства.

Я встал. Оделся.

— Куда ты? — спросила она.

— К тому, кто умеет превращать грязь в заголовки. Надо, чтобы твою историю услышали. А не похоронили в полицейской папке под грифом «несчастный случай».

Я поехал к Солу Моргану. Только его уже не было. Точнее — его квартира стояла обгорелая, как пепельница после вечеринки с динамитом. Я знал, что он погиб. Видел это. Но теперь знал и другое: его архив мог остаться.

Я вошёл в здание, обогнул жёлтую ленту, поднялся по лестнице. Третья дверь слева. Внутри пахло гарью и смертью. Но я знал Сола. Он всегда страховал себя. Я пошёл к письменному столу. Один из ящиков был с двойным дном. Я подцепил его ножом. Там — флешка. Металлическая, с гравировкой: «Если читаешь это — у тебя проблемы».

Я улыбнулся. Сол, чёртов романтик.

Я забрал флешку, выскользнул из дома, поехал к старому другу — хакеру по имени Митч. Он жил в подвале закусочной на Вест-Гранд. Там он взламывал правительственные базы между порциями бургеров и колой.

— Вик? Господи, ты жив? Я слышал, что тебя распяли на юге города и закопали в пустыне!

— Нет. Это был другой Вик. Сменщик.

Я показал флешку.

— Надо вскрыть. Осторожно. Там может быть всё: от адресов до банковских счетов.

Он засучил рукава. Через час мы сидели перед экраном.

— Вот она. Папка «Песчаная змея». Переписка между Миллардом, Кэллоуэем, неким судьёй Кристоферсом. Имена девушек. Расчёты. Видео. Даже улики по делу об убийстве в 2020 году. Всё.

Я забрал копии. Уехал. Воздух дрожал от жары и угроз. Но я знал: теперь у меня не просто оружие — у меня яд. Я мог отравить всю эту систему.

Вернувшись в мотель, я застал Элейн спящей. На её лице — тень покоя. Но я знал: он ненадолго.

Я сел за стол. Перелистал бумаги. Перепроверил файлы. Мы были готовы.

Осталось найти, кто не боится их опубликовать.

И я знал только одного. Журналиста, которого пытались убить.

Меня.

Я налил себе виски. Вышел на крыльцо. Звёзды над головой казались особенно яркими. Возможно, потому что в этот момент кто-то наверху улыбался.

Или ждал, когда я оступлюсь.

Но я не собирался.

Впереди — битва. В которой больше нельзя просто выжить.

Нужно победить. Или исчезнуть.

Эпизод №8

Пальцы Элейн дрожали, когда она нажимала на кнопку «Play». Экран старого ноутбука осветил тусклую комнату мотеля «Серебряный Койот». Видео начиналось с бледного логотипа — якобы благотворительный фонд «Святого Эндрю». За ним — череда кадров: нарезка с камер наблюдения, архивные фрагменты съёмок с «кастингов», распечатки чеков, голоса мужчин, скрытых за пеленой власти.

— Это всё? — спросил я.

Она кивнула. Губы побелели. — Всё, что я успела собрать. Частично копии из офиса Кэллоуэя, остальное — из сервера фонда. Я знала, что за мной следят. И спрятала всё под чужими именами. Надеялась, что кто-нибудь когда-нибудь…

— …найдёт, — закончил я. — И станет кем-то, кто не боится.

Мы сидели на двух стульях у окна. За тонкими стенами мотеля орал телевизор из соседнего номера, где какой-то парень из Окленда пытался уговорить свою девушку не уезжать. Голоса глухие, словно доносятся сквозь пепел и стекловату. Вокруг — только ночь, и мы в её чёрном сердце.

Я сделал копии всего, что было на флешке: одну оставил у Элейн, другую — в бардачке машины, третью — спрятал в арендованной ячейке на автовокзале. Нельзя было рисковать. Эти люди убивали не за деньги, а за молчание. А значит, даже шёпот мог стать смертным приговором.

Я позвонил Джонсу — лейтенанту, который всё ещё сохранял остатки совести.

— У нас есть доказательства, — сказал я. — Видео, документы, показания. Я хочу, чтобы ты был первым, кто это увидит.

— Вик, ты с ума сошёл. Знаешь, что будет, если это попадёт в сеть?

— А если не попадёт — что, мы снова закопаем это, как очередную девчонку без имени?

Он выругался. Потом выдохнул.

— Ладно. Приезжай на склад на Вентура-стрит. Сегодня ночью. Один.

— Не вопрос.

Я повесил трубку и повернулся к Элейн.

— Одевайся. Поедешь со мной.

— Зачем?

— Потому что если всё пойдёт не так — ты будешь последним, кого они захотят видеть живым. А я — человеком, который не позволил тебе снова исчезнуть.

Мы ехали по пустынному городу. Улицы были тише, чем обычно, будто бетон сам задерживал дыхание. Лос-Анджелес — это город, где дьявол давно построил себе особняк. И сегодня ночью он сидел у камина и ждал: кто первым потеряет терпение — я или они?

Склад на Вентура выглядел, как и положено складу: глухой ангар, решётки, железные ворота, ржавые следы от цепей. Мы припарковались под фонарём. Свет дрожал, как сердце предателя.

— Жди в машине. Если что — уезжай, — сказал я Элейн. — Не смотри в зеркало. Не останавливайся.

— А ты?

— Я пойду к чёрту в гости.

Внутри ангара было темно и влажно. Я шагал медленно. Пальцы сжимали пистолет под полой пальто. Сердце стучало мерно. Привычно. Я жил слишком долго на грани, чтобы пугаться — но всё равно знал: страх — это не слабость. Это компас.

Джонс ждал у старого контейнера. Костюм помят, глаза уставшие, как у человека, который слишком часто видит смерть без ордеров.

— Ты принёс?

— А ты — один?

Он кивнул.

— Кто ещё захочет сжечь свою карьеру ради справедливости?

Я передал ему флешку. Он вставил в ноутбук, который притащил с собой. Проиграл видео. Лицо его не дрогнуло — ни разу. Только глаза стали темнее.

— Это конец, — сказал он.

— Или начало.

— Ты не понимаешь. Там три судьи. Один действующий сенатор. И Кэллоуэй, чёрт его дери, уже два года, как связан с нарко-картелями через фиктивные фонды.

— Элейн жива. Она всё это подтвердит. У неё есть письменные показания, даты, имена.

Джонс смотрел на экран. Потом — на меня.

— Я возьму это. И передам федералам. Но предупреждаю: не жди славы. Ты влез в болото. Никто не вытащит тебя, если оно начнёт засасывать.

— Я и не рассчитываю.

Я вышел из склада. Поднялся в машину.

— Всё, — сказал я. — Передали.

— И теперь что?

Я не успел ответить. В зеркале заднего вида — вспышка. Грохот. Склад взорвался, как банка с бензином под сигаретой. Окна машины лопнули. Меня отбросило к двери. Элейн закричала.

Пламя осветило небо. Джонса больше не было. Не было доказательств. Только мы. Опять.

Я вылез из машины, шатаясь. Глянул на дым.

— Они знали, — сказал я. — Кто-то из своих слил.

— Что теперь?

Я открыл бардачок. Вынул копию флешки.

— Теперь мы идём в последний бой. Прямо в самое сердце.

— К кому?

Я посмотрел ей в глаза.

— К Солу Моргану. Он умер — но его материалы остались. Есть один человек, который согласился помочь. Журналистка. Джина Стэнтон. Она работает на «Вест-Кост Трибьюн». Если кто и опубликует это — то она.

— А если и она подкуплена?

— Тогда, Элейн, мы вдвоём выложим всё в сеть. И будь, что будет.

Она кивнула.

Ночь сжималась вокруг нас. Мы уезжали с места, где только что погиб последний человек с погонами, которому я мог доверять. Впереди — Джина. Газета. Камеры. Интернет. И миллионы глаз.

И если хоть один из них увидит правду — значит, не зря.

Я поворачивал ключ в замке зажигания.

И вдруг понял: мы не просто выжили.

Мы теперь угроза. Для них.

И это был мой любимый поворот.

Эпизод №9

Мотель "Серебряный Койот" казался нам крепостью, хотя на деле был ничем не лучше картона, натянутого на спички. После взрыва склада на Вентура мы сменили машину, бросив обгоревший седан в заброшенном переулке, как змея сбрасывает кожу. Я чувствовал, как пальцы дрожат, но не от страха. От ярости. Кто-то знал, что мы будем там. Кто-то из "своих". Кто-то, кто слышал голос Джонса и уже подготовил огонь.

Я не стал говорить об этом Элейн. Она и так была хрупкой, как фарфор в руках боксера. Она молчала, сидя на кровати, сжимая в пальцах старую флешку, как будто в ней было нечто большее, чем просто байты. Возможно, в её глазах это и была жизнь.

Я смотрел в окно, наблюдая за улицей. Угол 86-й и Хантингтон. Старая вывеска "Мясо от Хосе" горела рыжим светом. Под ней — тень. Кто-то курил. Слишком долго. Лицо не различить. Но я чувствовал: нас нашли.

— Нам надо уходить, — сказал я, — прямо сейчас.

Элейн кивнула. Мы собрали вещи за пять минут. Копию флешки я спрятал в каблуке ботинка, другую — зашил в подкладку пальто. Деньги я перевёл на фальшивую карту, оформленную на имя мертвой женщины из Невады, чей паспорт когда-то оказался в моей коллекции. Это был старый трюк, но он всё ещё работал.

Мы направились к зданию «Вест-Кост Трибьюн» — газеты, где работала Джина Стэнтон. Я не знал её лично, но Сол Морган доверял ей, а Сол не раздавал доверие, как конфеты. Она была из тех, кто пишет про правду, даже если та воняет, как разложившийся труп в июльскую жару.

Я позвонил ей с уличного телефона.

— Мисс Стэнтон? Это Вик Рено. Друг Сола. У нас есть кое-что важное. Вы его захотите увидеть.

— Если вы про “Песчаную Змею” — я уже слышала. Но слышать — не значит доказать.

— Тогда мы едем. У нас флешка, документы, показания. И свидетель. Живая. Очень.

Пауза. Потом:

— Приезжайте. Только не сюда. Офис под прослушкой. Есть кафе на Уилшир и 32-й. “Флэт Уайт”. Буду через час.

Мы приехали на сорок минут раньше. Я выбрал стол у стены, спиной к окну. Элейн сидела напротив, глаза бегали, как у затравленного зверька. Я заказал кофе. Она — воду. Чашка дрожала в её руках.

Ровно через час вошла Джина. Высокая, короткая стрижка, пальто цвета мокрого асфальта. Женщина, которая смотрела на мир, как хирург на опухоль — без сантиментов.

— Рено, — сказала она. — Сол говорил, ты упрямый. Но не думала, что до такой степени.

Я кивнул.

— Упрямство — это всё, что осталось, когда закон молчит, а правда прячется.

Мы передали ей флешку. Она вставила её в планшет. Проиграла часть видео. Затаила дыхание. Перемотала. Ещё раз.

— Это бомба, — тихо сказала она. — Настоящая. Здесь — всё: счета, имена, адреса. Судья Кристоферс. Миллард. Кэллоуэй. Даже ваш бывший шеф полиции. Чёрт.

— Это нужно опубликовать, — сказал я. — Немедленно. До того, как нас сожгут вместе с этой флешкой.

— Так просто не выйдет. Это нужно проверять, сверять, защищать. Иначе нас засудят до смерти.

— Тогда хотя бы спрячьте это. Пусть живёт дольше нас.

Она посмотрела на Элейн.

— Ты… это ты?

Элейн кивнула. Джина изучила её лицо, как свидетельницу по делу о покушении на реальность.

— Хорошо. — Джина встала. — Я сделаю, что смогу. Но будьте готовы. Вас начнут искать серьёзнее.

— Уже начали, — сказал я. — Склад, где я встретился с Джонсом, взлетел на воздух. Он погиб.

Глаза Джины сузились.

— Тогда это уже не просто история. Это — война.

Мы попрощались. Джина ушла с флешкой. Мы тоже. Но не домой. У нас больше не было “дома”.

На перекрёстке мы заметили хвост. Старая “Тойота”, окна тонированные, внутри — двое. Едут медленно. Мы сделали пару кругов, свернули в тупик, потом резко вправо — и скрылись в тоннеле.

На следующий день я отправился в старую мастерскую, где жил мой друг — техник по прослушке. Его звали Макс. Он был глух на одно ухо и параноик на оба.

— Ты принёс что-то для меня, Вик?

— Да. Я хочу знать, кто следит за нами.

Он дал мне жучок — я прикрепил его к машине преследователей, когда они снова возникли за нами вечером. Через два часа Макс сообщил:

— Они едут к зданию окружной прокуратуры. У них пропуска. Вик, это не наёмники. Это внутренние.

— Значит, кто-то из прокуратуры покрывает Милларда и Кэллоуэя.

— Или работает на них напрямую.

Я отключил телефон, разбил симку, поменял куртку. Вечером мы переночевали в церкви — старый священник, которого я когда-то спас от шантажа, дал нам приют в подсобке.

— Вы напоминаете мне Марию и Иосифа, — сказал он. — Только вместо верблюда — “Бьюик”.

— И вместо звезды — пули, — ответил я.

Ночью Элейн подошла ко мне.

— Я всё думаю: может, стоило просто сбежать?

— Сбежать — это для тех, кто уверен, что их никто не найдёт.

— А ты?

— Я уверен, что нас найдут. Вопрос — когда. И что мы успеем до этого.

Она легла рядом. Без слов. Без касаний. Просто, чтобы быть рядом. Я не возражал. В такие ночи даже дыхание другого человека — уже защита.

На рассвете я получил сообщение: “Проверь главную полосу. J.S.”

Я купил газету. На первой полосе — статья Джины Стэнтон: “Империя разврата: как фонд ‘Святого Эндрю’ оказался фасадом криминальной сети”. Внизу — «Продолжение на стр. 4, 5, 6…»

Миллард теперь был не просто подозреваемым. Он стал заголовком. А мы — началом конца.

Но я знал: они не сдадутся. Ни Кэллоуэй, ни те, кто за ним. Теперь они будут убивать не по приказу. А из страха.

А это — самый опасный мотив.

Эпизод №10

Дождь в Лос-Анджелесе — это редкость. Но сегодня он шёл, как будто небо наконец решило смыть с улиц весь тот гной, который годами копился в подворотнях, особняках и в кабинетах высоких чинов. Я сидел за столиком в дешёвой забегаловке возле центрального вокзала, пил кофе, в котором было больше горечи, чем вкуса, и смотрел на серое небо за мутным стеклом. Элейн рядом, молчаливая, с руками, спрятанными в рукавах джинсовки. Её волосы были мокрыми, как будто дождь пытался стереть с неё всё, что она видела, но память держалась крепче воды.

Вчерашняя публикация в «Трибьюне» сделала своё дело. Джина не подвела. Статья вышла жирной чёрной краской: "Империя разврата: как Миллард, Кэллоуэй и коррумпированные чиновники торговали женскими судьбами под видом благотворительности". Фамилии были названы. Улики прилагались. Показания Элейн — в открытом доступе. Репутации полетели в мусорную корзину, но город от этого чище не стал. Он только стал злее.

Я чувствовал это — в каждом взгляде на улице, в том, как медленно проезжала чёрная “Тахо” с затемнёнными окнами, в звонке на сожжённый телефон, где голос шептал: «Ты слишком глубоко, Рено». Эти люди не исчезали — они только затаивались. А затаившийся зверь — хуже бешеного.

— Нам надо уехать, — сказала Элейн, наконец нарушая тишину. — Куда-нибудь подальше. К черту на рога. В Канаду, в Мексику. Я больше не могу оглядываться на каждом углу.

— Мы уедем, — ответил я. — Но не раньше, чем завершим то, что начали. Публикация — это удар. Но не нокаут. У них ещё есть связи. Деньги. Власть. Если мы уйдём сейчас, они выживут. И через год всё начнётся снова.

Она посмотрела на меня. Усталые глаза. В них — пепел, но ещё не угли.

— И что ты предлагаешь? Взять их штурмом?

Я достал из внутреннего кармана папку. Ту самую, с пометкой "М-17". То, что я унёс из офиса Кэллоуэя, когда он пытался достать револьвер. Мы с Элейн перелистали её десятки раз. И я знал каждый документ наизусть. Но одно имя всё ещё не давало мне покоя. Запись на обороте одного из чеков: “R.C. — откат 10% наличными. D.R.”

— Ты знаешь кого-нибудь с инициалами R.C.? — спросил я.

Элейн кивнула медленно.

— Роджер Кристоферс. Судья. Один из тех, кого упомянула Джина в статье. Он помогал Милларду. Подчищал дела, закрывал глаза, когда привозили девушек без документов. Один из самых грязных.

— Думаешь, он ещё в городе?

— Уверена. Он не из тех, кто убегает. Скорее, зарывается глубже.

Я знал, что делать. Если Милларда и Кэллоуэя можно было уничтожить публикацией, то Кристоферса — только пинком в дверь. Ему нечего было терять. А значит, он опасен.

Я позвонил одному старому знакомому — Джеку Гранту, бывшему судебному приставу, которого выгнали за "излишнюю инициативу". Он знал, где живёт Кристоферс.

— Большой дом в Пасифик-Пэлисейдс, — сказал он. — У него охрана, камеры, собаки. Но есть задний вход, через сад. Старый, никто не использует. Я тебе его скину.

— А ты уверен, что хочешь мне помогать?

— Слушай, Рено. Когда у меня сестра пропала, я пошёл к Кристоферсу. Он посмотрел на меня, как на грязь под ногами. А потом дело закрыли. Так что да. Я с тобой.

Вечером мы поехали к дому. Элейн осталась в машине. Я подполз к забору, обошёл по периметру. Нашёл вход через старую калитку, ржавую, с облезшей краской. Она открылась со скрипом, как будто не хотела, чтобы я заходил.

В доме было темно. Один свет — в кабинете на втором этаже. Я поднялся по лестнице, не издавая ни звука. В руке — пистолет, с предохранителем, снятым ещё в машине.

Я вошёл без стука.

Кристоферс сидел за столом. Пиджак снят, рубашка расстёгнута, галстук — как удавка, сползшая с шеи. Он посмотрел на меня без удивления. Скорее — с усталостью.

— А я знал, что ты придёшь, — сказал он.

— У тебя ведь нет другого выхода.

Он налил себе виски. Один бокал. Только себе.

— Тебе не предложу. Не потому, что не уважаю. Просто — мне пить нужнее.

— У тебя есть минута. Потом я передаю всё, что знаю, федералам. Все счета. Все транзакции. Имена. Твоя подпись есть на каждом втором документе.

Он усмехнулся.

— И что? Они всё знают. Но у них руки связаны. Я — судья. А ты — кто? Частный детектив с пистолетом и девушкой, которая слишком долго жила в клетке.

— Мы уже вырвались. А ты — ещё нет.

Я кинул ему флешку. Он поймал.

— Здесь — всё, — сказал я. — Сдайся. Сознайся. Или я передам это прессе. На этот раз не одной газете. Всем. Ютуб, блоги, радио, каналы. Мы утопим тебя в этом.

Он молчал.

— Знаешь, Вик, — произнёс он наконец, — я жил всю жизнь, веря, что справедливость — это слово. Ты сделал его делом. А это страшнее, чем любое преступление.

Он встал. Медленно подошёл к сейфу, открыл его. Вынул папку. Ту самую, которую я искал. В ней — оригиналы. Не копии. Все документы, которые могли уничтожить всю сеть.

— Возьми. Я устал. Я не буду сопротивляться. Но знай: ты не герой. Герои умирают. А ты ещё жив.

Я взял папку. Повернулся к выходу.

— И ещё, Рено, — сказал он. — Если ты думаешь, что это конец — ты ошибаешься. Там, наверху, есть те, кто ни разу не засветились. Они правят из тени. И ты только начал войну.

— Значит, я выбрал правильную сторону, — сказал я.

И ушёл.

В машине Элейн ждала, сжавшись под курткой.

— Он сдался?

— Да. Но игра продолжается.

Она кивнула. Без слов.

Мы ехали в ночь. И знали — завтра будет хуже.

Но мы уже не боялись. Потому что за нами — правда.

А значит, шанс есть. Пусть даже маленький. Пусть даже кровавый. Но он есть.

И этого достаточно. Для начала.

Эпизод №11

Утро пахло спиртом, кофеином и опасностью. Я сидел у окна, курил четвёртую сигарету подряд и ждал, когда город проснётся. Лос-Анджелес просыпается не с солнцем — с выстрелами, скрежетом шин и огнями патрульных машин. После того, как я вытащил Элейн из подвала в Дезерт Роуз и передал её показания Джонсу, мне казалось, что мы вышли на финишную прямую. Казалось.

Но потом — граната в окно Сола. Пуля в плечо. Исчезновение Кэллоуэя. Смерть Милларда. Слишком много совпадений. И слишком мало справедливости.

Я по-прежнему был в бегах, хотя сам себя убедил, что это осторожность. Мы с Элейн остановились в домике на отшибе, за городом. Дом принадлежал покойному пастору, у которого я когда-то нашёл укрытие от погони. Здесь пахло деревом, старым вином и пеплом — как и положено укрытию.

Элейн сидела в кресле, завернувшись в серую шаль. Она всё ещё носила длинный рукав, чтобы никто не видел следов от наручников. Мы говорили мало. И не потому что не было тем. Просто иногда молчание — единственный язык, который понимает душа после предательства.

— Думаешь, они придут за мной? — спросила она, не отрывая взгляда от стены.

— Они уже приходили, — ответил я. — Теперь придут за теми, кто остался.

— Джонс?

— Пропал. Мой информатор в участке сказал, что его кабинет опечатали. Служебная проверка. В переводе с полицейского на человеческий — убрали.

Она кивнула. Медленно. Как будто знала это заранее. Потом сказала:

— Я не понимаю. Всё же было. Документы, видео, подписи. Почему ничего не происходит?

Я потушил сигарету в переполненной пепельнице.

— Потому что это Лос-Анджелес. Здесь правда — товар. А правда, способная уничтожить слишком многих, не продаётся. Её сжигают.

В этот момент зазвонил мой телефон. Старый, кнопочный, с ломаным корпусом. Я держал его только для одного номера — Джины Стэнтон.

— Рено, — голос её был как всегда холодным, но в нём что-то дрогнуло, — у нас проблемы. Большие.

— Конкретнее.

— Вчера вечером в редакцию ворвались. Перевернули всё. Забрали сервер. Архив. Бэкапы. Все материалы по “Дезерт Роуз”. Меня уволили “по сокращению”, но ты же понимаешь — это было решение сверху.

— Кто?

— Пока не знаю. Но тот, кто может с одной подписью стереть шесть месяцев расследования, — точно не лейтенант с Восточного округа.

— Ты успела что-нибудь сохранить?

Пауза. Потом:

— Да. Я сделала резервную копию на внешний диск. Спрятала в надёжном месте. Но одной мне не справиться. Нужно всё вывести в публичное поле. Быстро. До того, как начнут зачистку окончательно.

— Где ты?

— В старом отеле “Парагон”, номер 307. Приезжай один. Не говори никому.

Я отключил. Повернулся к Элейн.

— Мне нужно съездить в город.

— Это ловушка?

— Наверное. Но если я не поеду — всё, что мы делали, рухнет.

Она посмотрела на меня. Долго. Потом сказала:

— Я поеду с тобой.

— Нет.

— Я не спрашиваю. Я поеду.

Спорить было бесполезно.

Мы ехали на старом “Шевроле”, который я купил за пару сотен у мексиканца, у которого было больше ножей, чем зубов. Машина кашляла на поворотах, но ехала. Главное — чтобы в ней не было жучков.

Доехали до “Парагона” на закате. Небо было цвета вишнёвого вина, улицы пахли дождём и мусором. Я велел Элейн остаться в машине. Она не спорила — на этот раз.

Зашёл в холл. Пахло плесенью и старым табаком. Лифт застревал на каждом этаже. На третьем — вышел. Комната 307. Постучал. Дважды. Как договаривались.

Открыла Джина. Вид у неё был такой, будто она не спала трое суток. Глаза воспалённые. В руках — стакан с бурбоном.

— Ты вовремя, — сказала она. — Или слишком поздно.

— Что произошло?

Она закрыла за мной дверь. В углу — ноутбук, подключённый к какому-то старому жёсткому диску. На экране — куча файлов, папок, видеозаписей.

— Это всё, что осталось, — сказала она. — Но и этого хватит. Здесь — всё. Их имена. Даты. Свидетельства. Подписи. Даже внутренние аудиозаписи совещаний фонда. Кто-то слил их мне анонимно.

— И что ты собираешься с этим делать?

— Выпустить. Во всё. В соцсети. В международные СМИ. Прямой эфир. Без цензуры. Я уже готовлю платформу. Но мне нужен доступ к защищённому каналу. И защита.

— А что будет с тобой?

Она улыбнулась грустно.

— Меня уже приговорили. Но пусть хоть сделают это за правду.

Я кивнул.

— Через два часа я найду тебе доступ. Есть один парень, хакер. Живёт в трейлере на юге. Он поможет.

Я вышел из комнаты.

И в тот момент — выстрел.

Взрыв стекла.

Я бросился назад. Дверь открыта. Джина на полу. Пуля в груди. Взгляд в потолок.

Мир снова стал тише.

Я присел рядом. Достал флешку. Та самая копия. Она сжимала её в руке до последнего.

Снаружи визжал мотор. Кто-то уезжал.

Я не стал гнаться.

Я взял флешку. Вышел.

Элейн смотрела на меня молча.

— Она?

— Да.

Я завёл мотор.

— Куда теперь?

— К Максу. Хакеру. Сейчас мы сделаем так, чтобы этот чёртов город наконец увидел себя в зеркало.

Потому что игра в темноте закончилась.

Теперь — будет свет. Хоть на секунду. Хоть ценой жизней.

Но будет.

Эпизод №12

Я сидел в своём офисе, в кресле, которое скрипело так, будто вот-вот развалится. За окном капал дождь, ленивый и серый, словно небо пыталось забыть город, в котором больше не было места ни для света, ни для надежды. На столе — пустая бутылка из-под виски и обрывки газет: «Финансист Хью Миллард найден мёртвым», «Прокурор Кэллоуэй погиб при невыясненных обстоятельствах», «Судья Кристоферс ушёл в отставку». Три имени, три титула, три лица, исчезнувшие со сцены, но оставившие после себя кровь и пепел. И я — человек, который стёр их из пьесы.

Телефон молчал. Даже город устал от этой истории. Или делал вид, что устал. Такое здесь любят: перевернуть страницу и забыть, что на предыдущей были тела. Но я помнил каждую букву. И каждый выстрел.

В дверь постучали. Ровно два раза. Сухо, как если бы стучали не кулаком, а холодом. Я знал, кто это. До того, как она вошла.

— Привет, Вик, — сказала Вивьен Карсон.

Она была в чёрном. Не из траура — из привычки. Чёрное скрывало суть. Или хотя бы пыталось. Её волосы были собраны, лицо бледное, губы поджаты. Она села напротив, не спрашивая. В этом городе даже мёртвые знали, что сесть можно без приглашения, если приносишь весть с того света.

— Я пришла попрощаться, — сказала она.

— С кем? — спросил я. — Со мной?

— С городом.

Она достала сигарету, но не закурила. Просто держала её, как бы напоминая себе, что это всё ещё реальность.

— Элейн уехала. В Сан-Франциско. Новый паспорт, новая жизнь. Я помогла. Она не хотела, чтобы ты знал.

— Я догадывался.

— Ты изменил её, Вик. Не разрушил. Не сломал. А изменил. Она теперь смотрит вперёд. А ты… — Она замолчала.

— А я всё ещё смотрю назад, — закончил я.

Мы замолчали. Дождь за окном стал гуще. Казалось, он не стучал по стеклу, а шептал: «Ты остался. И это — твоя кара».

— Я видела статью в "Трибьюне", — продолжила Вивьен. — Джина хорошо написала. Как расследование, как исповедь. Но ты там ни разу не упомянут. Почему?

— Я не герой, — сказал я. — Я инструмент. Меня берут, когда хотят открыть дверь, которую заперли изнутри. А потом кладут обратно в ящик.

— А если сломанный инструмент?

— Тогда просто выбрасывают.

Она впервые улыбнулась. Не теплом — пониманием.

— Я уезжаю. В Чикаго. Есть знакомые. Может, открою кафе. Или книжную лавку. Где не будет людей, готовых убивать за право молчать.

Я кивнул.

— Береги себя, Вивьен.

— И ты, Вик. Хотя... — Она посмотрела на меня, — ты не умеешь беречь себя.

Она встала. Снова посмотрела на меня. В этот раз — как на фотографию в газете: взгляд, полный воспоминаний и невозможности вернуть.

Когда она ушла, я налил себе последний глоток из бутылки. Горло обожгло, как будто это было не виски, а память.

Я думал, что всё закончилось. Но на следующее утро, когда я пришёл в офис, дверь была приоткрыта.

На столе — чёрный конверт.

Без имени. Без адреса.

Я открыл его. Внутри — один лист бумаги. И одна фотография.

На фото — я, Элейн и Вивьен. Где-то в переулке. Не знаю, когда это сняли. Но знали. Кто-то знал.

На листе — только одна фраза, напечатанная старой машинкой:

«Ты слишком глубоко, Вик. Это был только первый круг».

Я закурил. Смотрел на дым. И знал: игра не закончилась.

Она только сменила сцену.

И я снова в ней.

Потому что я — частный детектив. Не святой.

И в этом городе у меня нет правды. Только работа. И ствол в ящике стола.

Эпизод №13

Иногда мне кажется, что Лос-Анджелес — это не город, а диагноз. Он дышит пороками, машет пальцами неона и шепчет тебе: «Останься. Здесь ты нужен». А потом — исчезает в тумане. И ты сидишь в своём офисе, как проклятый, с пистолетом в ящике, папкой под рукой и воспоминаниями, которые давно пора спустить в канализацию.

После того как Вивьен ушла, я пару дней не выходил из офиса. Только виски, сигареты и попытки понять: если всё кончено, почему я до сих пор живу, будто кто-то ещё наблюдает за мной из-за угла?

На третий день пришёл конверт. Без обратного адреса. На бумаге — машинописная фраза:

«Ты раскрыл наружу. А внутрь заглянуть боишься?»

Под ним — координаты. Четыре цифры и улица: Колбрук-роуд, 2194. Глубокий Запад. Район, где дома смотрят пустыми окнами, а крыши давно забыли, как звучит дождь.

Я поехал туда, как идиот. В этом городе, если тебе присылают приглашение без имени, это редко значит вечеринку. Но я привык. Привык жить с пулей в воздухе. И однажды она долетит. Просто пока — не сегодня.

Дом под номером 2194 был двухэтажным, деревянным, облезшим. На крыльце сидел старик в пледе. Лицо заросшее, глаза тусклые. Когда я подошёл ближе, он поднял голову:

— Рено?

Я кивнул.

— Заходи, — сказал он. — Тебя ждут.

Внутри пахло хвоей и пылью. Комната — как в старом романе: кресла с потертым бархатом, камин, в котором не горит уже лет десять, и большая картина на стене — Лос-Анджелес с высоты, весь в дымке и смоге, будто будущее, которое уже просрочено.

Меня встретил мужчина. Седой, в костюме безукоризненного кроя. Не высокий, не низкий. Не красивый, не отталкивающий. Лицо, которое ты забудешь, выйдя из комнаты. Именно таких выбирают для настоящей власти.

— Виктор Рено, — произнёс он. — Наконец-то.

— У нас назначена встреча?

— У нас — история. И ты сейчас стоишь на её пороге.

Я не сел. Он — сел. В кресло у окна. Положил руки на подлокотники. В его голосе не было угрозы. Но она чувствовалась, как вкус железа на зубах перед ударом.

— Мы знаем, что ты сделал. Миллард. Кэллоуэй. Кристоферс. Даже Сола Моргана — мы помним.

— “Мы”? — переспросил я.

— Система, — сказал он. — Или хочешь назвать это клубом? Советом? Братством? Не важно. Мы — те, кто держит этот город в балансе. И ты сбил его с оси.

— Я просто делал свою работу.

Он усмехнулся.

— Это было бы смешно, если бы не было так глупо. Частный детектив. Один. С бутылкой виски и револьвером. А теперь весь город знает, что есть трещины. А где трещина — туда потечёт дождь.

Я почувствовал, как пальцы начинают чесаться. Я держал себя. Едва.

— Зачем вы меня сюда притащили?

— Мы предлагаем тебе выбор. Первый — ты исчезаешь. В прямом смысле. Мы можем сделать это тихо. Без боли. Или просто выкупаем тебя. Жизнь в Аризоне, новый паспорт, дом, где никто не знает твоего имени.

— А второй?

— Ты работаешь на нас.

Я рассмеялся. Сухо, коротко. Словно воздух в горле затрещал.

— Я не наёмник.

— А кто ты, Рено? Святой? — Он наклонился вперёд. — Ты думаешь, ты прав, потому что вытащил одну девушку из подвала? Потому что раскрыл пару имён? А ты представляешь, что случится, если завтра город узнает про всех? Про всех, кто в этом замешан?

Я смотрел на него. Не мигая.

— Люди перестанут верить в закон. И начнут искать правду кулаками.

— Иногда это единственный способ.

Он помолчал. Потом протянул мне пачку бумаг. Договор. Официальный. Псевдокомпания. Я был бы фигурой. Шахматной. Их пешкой. Под прикрытием.

— Примешь — живёшь. Откажешься — поживёшь пару дней.

Я взял договор. Посмотрел. И порвал. Медленно, полоска за полоской.

Он не пошевелился. Только кивнул.

— Тогда прощай, Рено.

Я вышел. Воздух снаружи был тяжёлым. Дождь закончился, но город всё ещё был мокрым, как будто сам потел от страха.

Я поехал к Джине. Она жила в северной части города. Дома попроще, но воздух чище. Я знал, что за мной следят. Но знал и то, что теперь мы в игре не вдвоём. А втроём.

— Джина, — сказал я, когда она открыла. — Пора готовить второй акт.

— Что случилось?

— Я встретил кукловодов. Они предложили сделку. Я отказался. А значит — теперь начнётся охота.

Она впустила меня. Глаза её были серьёзными. Страх — нет. Только концентрация.

— Тогда у нас мало времени. Но у меня есть кое-что.

Она показала мне копию письма, которое пришло на её почту анонимно. В нём — имена. Новые. Те, о ком мы даже не подозревали. Похоже, кто-то изнутри начал сливать.

— У них началась трещина, — сказал я. — Кто-то в их рядах решил, что корабль тонет.

— И это — наш шанс.

Я кивнул.

— Мы начнём выкладывать по одному. Не всё сразу. Каждый день — новое имя, новая схема, новая улика. Медленно, но метко.

Она посмотрела на меня. Долго.

— А ты, Вик? Ты готов?

Я не ответил. Просто вышел на улицу. Закурил. И посмотрел вверх.

Там, в небе, висела луна. Бледная, как старая монета. На ней не было лица. Но мне показалось — она улыбается.

Потому что тьма не всегда побеждает.

Иногда даже у частного детектива с усталым сердцем, разбитым носом и горькой памятью есть шанс.

И я его взял.

До последнего патрона. До последней правды. До конца.

Эпизод №14

Лос-Анджелес просыпался медленно, как пьяница после трёхдневного запоя — с болью в висках, привкусом сигарет во рту и ощущением, будто кто-то вломился в память и раскидал всё по углам. Я стоял у окна в квартире Джины, смотрел, как город за окном пыхтит паром утреннего транспорта и включает неоновые вывески даже при дневном свете — город, которому всё равно, кто сегодня будет стрелять, а кто прятаться.

На столе — открытая газета. «Грязная правда: имена тех, кто покупал молчание». Второй материал Джины. Второе попадание в цель. В списке — прокурор округа, пара членов наблюдательного совета фонда, высокопоставленный офицер полиции, финансист из округа Ориндж. Она выложила только часть. Остальное держала в запасе, как порох, который надо сушить, пока не станет нужным.

Я сделал глоток чёрного кофе — горького, как сгоревшая совесть. Элейн спала в соседней комнате, после всего, что мы прошли, она не просыпалась легко. На лице ещё оставались следы от тех недель в подвале, но взгляд стал другим. Сильным. Не уцелевшей — выстоявшей.

Джина сидела за столом и печатала. Пальцы бегали по клавишам, как будто от этого зависела чья-то жизнь. Может, так и было.

— Третий материал выйдет завтра, — сказала она, не поднимая головы. — Будет жарко.

— Уже жарко, — отозвался я. — Я вчера заметил за нами «Хонду» с выцветшими номерами. Три квартала следовали. На четвёртом свернули, как только я вышел из машины. Опытные. Не наёмники. Служба.

— Думаешь, они решат зачистить?

— Думаю, они решают, кого оставить. Они потеряли контроль, но не власть. Это разные вещи. Власть — это когда даже без имени можешь позвонить, и кого-то не станет.

Она замерла. Затем:

— Может, пора уезжать?

— Мы уедем, — ответил я. — Но не раньше, чем добьём тех, кто остался. Кэллоуэй мёртв, Миллард тоже. Но ты сама говорила: список не исчерпан.

Я положил перед ней фотографию. Её прислали накануне. Чёрно-белая, старая, но лица узнаваемы. В центре — тот самый человек, что встречал меня в доме на Колбрук-роуд. Улыбка, поза хозяина положения, рядом — ещё трое. Ниже, на обороте, карандашная надпись: «Операция “Тень”. 1999. Юкатан».

— Что это? — спросила Джина.

— Это те, кто начал всё. Источник прислал с анонимной почты. Один из них — нынешний глава окружного разведцентра. Другой — советник губернатора. Третий — некий мистер Грин, якобы в отставке. Все они в деле. И все ещё живы.

— Ты собираешься пойти на них?

— Нет. Мы пойдём. Но не так, как раньше. Без пуль. Без гранат. С фактами. С записями. У нас есть последние файлы Сола Моргана. Он не зря собирал досье.

Я достал флешку. Красная метка на торце. На ней — видео, где обсуждаются поставки девушек, распределение прибыли, фамилии заказчиков, сделки с международными фондами. Всё записано. Голоса, лица, даты. Удар в самое сердце. Но чтобы его нанести — нужна сцена.

— У меня есть идея, — сказал я.

Джина подняла бровь.

— Говори.

— Есть подкаст, который слушает весь город. «Голос улицы». Его ведёт парень по имени Сэм Лоусон. Бывший рэпер, ныне журналист. Он не боится. Он не под контролем. Его не купишь. Мы передадим ему материалы. Анонсируем через его сеть. Прямой эфир. Громкое разоблачение. В моменте. Без купюр.

— Это риск.

— Это наш последний шанс.

В тот же вечер мы встретились с Сэмом. Он ждал нас в своём студийном автобусе — обшарпанном, но оборудованном по последнему слову. Он был в толстовке, с наушниками на шее, глаза — внимательные, умные, с тем огоньком, который бывает у людей, уцелевших в грязи и выбравшихся, не забыв, кто они.

— Это правда? — спросил он, после того как посмотрел видео.

— На сто процентов, — ответил я. — Но у тебя есть выбор. Или ты помогаешь, или забываешь, что нас видел.

Он помолчал. Потом: — Если хоть половина из этого правда — я обязан это выпустить.

— Это война, Сэм.

— Я из Комптона. У нас войны начинаются с пелёнок.

Мы договорились. На утро должен был выйти эфир. Джина подготовила текст, Сэм — материалы. Элейн записала короткое обращение. Без слёз. Без просьб. Только голос. Только факты.

В ту ночь я почти не спал. Смотрел на потолок, слушал, как Элейн дышит в соседней комнате, и думал: если завтра нас убьют — значит, мы всё сделали правильно.

Но никто не пришёл.

А утром город взорвался.

Подкаст Сэма собрал миллион просмотров за два часа. Люди делились, репостили, звонили на горячие линии. В комментариях — тысячи имён. Кто-то начал вспоминать исчезнувших сестёр, матерей, дочерей. Кто-то выкладывал старые фото. Протесты начались через восемь часов. Сначала у здания суда. Потом — у городской мэрии. К обеду в отставку подал советник губернатора. К вечеру — объявили экстренную проверку деятельности фонда «Святого Эндрю». Арестованы двое из тех, что были на фото.

А ночью мне позвонил номер без определителя.

— Ты победил, Рено, — сказал голос. — Но ты не представляешь, кого ты разбудил.

Я молчал.

— Теперь ты не просто детектив. Ты символ. И ты умрёшь не от пули. А от мифа. Потому что герои в этом городе долго не живут.

— Я не герой, — сказал я. — Я всего лишь человек, который устал молчать.

Голос повесил трубку.

Я налил себе виски. За окном снова начинался дождь.

В этом городе дождь — это всегда знак.

Что всё только начинается.

Эпизод №15

Утро началось с телефонного звонка. В этом городе звонки до восьми утра редко бывают хорошими. Или это смерть, или срочные новости. А чаще — и то и другое. Я взял трубку.

— Это Лоусон, — прозвучал голос Сэма. — У нас проблема.

— Говори.

— Они пришли ночью. Вломились в фургон, унесли жёсткий диск. Всё, что не успели выложить — у них. Но я сделал бэкап. И ещё… один из охранников студии мёртв. Перерезано горло.

Я закрыл глаза. Проблема уже не в том, что мы на войне. Проблема в том, что враг решил, что ему больше нечего терять.

— Где ты сейчас?

— Прячусь. Но долго не смогу. Если у них есть мой маршрут — они найдут.

— Держись. Я скоро.

Я бросил трубку, оделся, сунул пистолет в кобуру, как рукопожатие со смертью. Элейн проснулась и вышла из комнаты в тишине. Она не спрашивала, что случилось. Она уже знала. В её глазах — усталость, но не страх. Мы оба знали, что теперь они не остановятся. Ни перед кем.

— Едешь со мной? — спросил я.

— Нет. Я позвоню Джине. Поеду к ней. Будем готовить новую публикацию. У нас остались копии.

— Береги себя.

Она кивнула. Мы оба знали, что прощания в этом городе не бывают окончательными. Только временными. Или финальными.

Я выехал вглубь города, в район, где асфальт давно отдал душу гравию, а окна заколочены не ради безопасности, а чтобы не видеть, что снаружи. Сэм ждал меня в доме своей тётки, глухой старушки, которая думала, что я — его школьный друг и что мы «снова играем в шахматы».

Он встретил меня на кухне. В руке — пистолет, глаза красные.

— У нас три дня. Потом они начнут охоту на зрителей. Люди, которые комментировали, делились — уже получают угрозы. Один парень из Бейкерсфилда сказал, что его сестру пытались выманить якобы “журналистами”.

— Они пытаются стереть последствия. Но поздно. Правда уже вышла.

Сэм вытер лоб.

— Нам нужно сделать последний выстрел. Всю папку. Все материалы. Никаких дозировок.

— Есть один способ, — сказал я. — Старый друг. Его зовут Хейден. Он работает в международной правозащитной организации, у них сервера в Нидерландах, дотянуться нельзя. Если мы отправим им всё — это будет не просто утечка. Это станет делом глобального масштаба.

— Ты уверен, что он не сольёт?

— Я спас ему жизнь десять лет назад. Он помнит.

Мы собрали всё: аудио, видео, документы, снимки, интервью, показания. Даже черновики Сола Моргана. Это было как скрести бетон ложкой — каждый документ был пропитан болью, именами, чужими судьбами.

Потом я поехал к Хейдену.

Он жил в доме на побережье — стекло, бетон, тишина. Встретил меня в шортах и футболке с надписью «Сначала правда, потом кофе». Когда он увидел мой взгляд — кофе подождал.

— Всё плохо, да?

— Хуже. Но у нас есть шанс.

Я передал флешку. Он вставил в ноутбук, просмотрел пару файлов. Потом встал, прошёлся по комнате, нервно цокая босыми пятками по мрамору.

— Это взорвёт не только Лос-Анджелес, — сказал он. — Это зацепит международные компании, благотворительные фонды, банки. Ты уверен, что хочешь этого?

— Уверен. Или мы доживаем, или они продолжают.

Он кивнул. — Хорошо. Я отправлю. Но у тебя будет сутки. Потом — уже никто ничего не остановит.

— Именно на это я и рассчитываю.

Я вернулся к Джине. У неё в квартире было жарко, как в исповедальне. Она сидела за ноутбуком, писала текст, глаза — как у летчицы перед катапультированием.

— Новости? — спросил я.

— Один из сенаторов вышел в эфир. Отрёкся от связи с фондом, сказал, что «его ввели в заблуждение». Классика. Остальные молчат.

— Они выжидают. Думают, это пройдёт.

— Не пройдёт, — сказала Элейн. Она стояла у окна, курила. Её голос был ровным. — Я не позволю.

Мы договорились: утром выйдет третий материал. Завтра Хейден запустит публикацию через свою сеть. Дальше — уже не наша забота.

Но ночь не прошла спокойно.

Примерно в три утра раздался звонок. Я поднял трубку. Тот же голос. Тот, что уже говорил мне про «первый круг».

— Вик, у тебя ещё есть шанс. Останови это. Вернись в тень. Перестань быть символом. Люди не любят символы. Они их сжигают.

— Я и есть тень, — ответил я. — И в темноте я вижу лучше, чем ты.

Он повесил трубку.

Я вышел на балкон. Ветер нес прохладу, неоновый свет отражался от капель дождя. Город спал. Или делал вид. Я закурил. И впервые за долгое время почувствовал, что стою в эпицентре чего-то настоящего.

На следующее утро мир узнал о Лос-Анджелесе всё. Хейден сделал своё дело. Статья Джины стала последней каплей. Начались задержания. Допросы. Облавы. Некоторые сбежали. Но большинство остались. И молчали. Потому что знали — говорить теперь поздно.

А я снова сел в своё кресло.

Телефон не звонил. Я открыл ящик стола, положил туда пистолет, флешку и фотографию — ту самую, где мы с Элейн и Вивьен стоим у машины, будто у начала пути.

Я закрыл ящик.

И знал, что теперь начнётся тишина.

Самая опасная часть любого шторма.

Потому что именно в ней — выстрел. Тот, последний.

И я был готов.

Эпизод №16

Когда в окно влетает граната, ты начинаешь иначе относиться к утру. Оно становится не началом нового дня, а продолжением выживания. Я помнил лицо Сола Моргана — распластанное на полу, с глазами, застывшими на полуслове. Этот город давно забыл, что такое честь. Но память о тех, кто умирал за правду, была моим топливом.

После взрыва я сменил три адреса. Один раз спал в прачечной под видом пьяного, другой — в аптеке у старого знакомого. Потом был мотель в районе, где ночью полицейские не патрулируют — слишком опасно. Плечо болело, кровь всё ещё сочилась сквозь бинт. Я не знал, сколько времени у меня осталось, но знал — у них его больше.

Вивьен нашла меня сама. Открыла дверь без стука, вошла — в пальто, с глазами, в которых уже не осталось слёз. Только ярость.

— Милларда нашли мёртвым, — сказала она. — Застреленным в упор. Два выстрела в грудь, один в висок. Газеты пишут, что это самоубийство.

— В этом городе самоубийства часто носят чьи-то перчатки, — отозвался я. — Это не суицид. Это зачистка. Или месть.

— Кэллоуэй исчез, — продолжила она. — Счета обнулены, вилла в Мексике сожжена, его адвокат молчит. Кто-то решил, что нитей слишком много, и начал их обрезать.

— А мы?

Она посмотрела на меня.

— Мы остались. Значит, им пока удобно, чтобы мы были живы. Или они готовят последнее слово.

Я налил себе виски. Не потому, что хотел пить — а потому что нужно было занять руки. Пальцы дрожали. Или от боли, или от того, что я понимал: в этой партии я перестал быть игроком. Я стал разменной картой.

Вивьен села напротив.

— Элейн?

— В безопасности. Джина устроила её в центр для свидетелей, под другим именем. Никто не знает, где она. Даже я.

— И ты ей веришь?

— Элейн? Да. Джине? Почти.

Я замолчал. Потом достал из кармана ту самую визитку — чёрную, с надписью: «Тебе это не по зубам, Вик». Я положил её на стол.

— Знаешь, что я думаю, Вивьен? — сказал я. — Думаю, это всё не про Элейн. Не про Милларда. Не про фонд. Это про город. Про саму его суть. Когда ты раскапываешь один пласт, под ним оказывается другой. Глубже. Грязнее.

— И что ты хочешь? Раскопать до ядра?

— Я хочу знать, сколько этажей у этой лжи.

Вивьен встала, подошла к окну. За стеклом шёл дождь. Лос-Анджелес снова играл в свою любимую игру — прятать кровь под каплями воды.

— Я уезжаю, — сказала она. — Вивьен Карсон исчезнет. Будет другая — возможно, учительница, возможно, фотограф. Кто знает. Но ты… ты не исчезнешь. Потому что ты — часть этого города. Даже если он хочет тебя похоронить.

— Я давно уже в могиле. Просто пока крышку не закрыли.

Она подошла, поцеловала меня в щеку.

— Прощай, Вик.

— Нет, — сказал я. — До следующей боли.

Она ушла.

Я остался один.

В тот же вечер позвонил лейтенант Джонс. Голос был глухой, будто из-под земли.

— У нас проблема, — сказал он. — Появилось новое имя. Связано с тобой.

— Кто?

— Генри Ривз. Он был помощником окружного прокурора десять лет назад. После скандала пропал. Теперь его имя всплыло в документах фонда. Он был куратором “исчезновений”. В том числе — Элейн. Но главное — у него есть досье. На всех. И на тебя тоже.

— Где он?

— Последний раз засекли в Сан-Диего. Ближе к границе. Кто-то его ищет. И очень быстро.

— Кто?

— Свои. Не мои.

Я бросил трубку. Переоделся. Зарядил револьвер. Погладил пальцем царапину на стволе — как шрам на лице у старого солдата.

Сан-Диего встретил меня мокрым шоссе и пальмами, дрожащими от ветра. Я нашёл адрес — дом в пригороде, где заборы выше людей, а соседи не смотрят в окна.

Я вошёл. Без стука. Дверь была не заперта.

Ривз сидел в кресле. В руке — бутылка. На коленях — папка.

— Привет, Вик, — сказал он. — Я ждал тебя.

— Откуда ты знаешь меня?

— Из твоего досье. Меня когда-то попросили составить список тех, кто может “помешать”. Ты был там первым. Но тогда ты был только пьяницей с лицензией. Теперь — ты молоток. А они — зеркало. И ты их разбил.

— Почему ты ушёл?

— Потому что я не смог продолжать. Я думал — справедливость. А оказалось — только распределение выгод. Я не святой. Но я не мог больше смотреть, как хоронят девочек под видом статистики.

Он передал мне папку.

— Здесь всё. Последние имена. Связи. Банковские переводы. Даже те, кто прятались за “статусом вне системы”. Они тоже боятся.

— И что ты хочешь?

— Справедливости. Или пули. Всё равно.

Я посмотрел в его глаза. И увидел там то же, что видел в зеркале — усталость. Бездну. И желание, чтобы кто-то другой добил эту историю.

Я взял папку.

— Ты мог бы сбежать.

— Я уже сбежал. Осталось только лечь.

Я оставил его в доме. Не стал спрашивать, что он будет делать. Он уже сделал главное — передал факел. А я, как дурак, снова взялся за пламя.

На обратном пути я слышал по радио: в городе вспыхнули новые протесты. Судью задержали. Сенатора вызвали на допрос. В ФБР начали внутреннюю проверку.

Это был финал?

Нет. Это была только пауза.

Я вернулся в офис.

Положил папку в сейф.

Закурил.

Телефон молчал.

Но я знал — он зазвонит.

Потому что город дышал.

А значит, и я ещё жив.

Эпизод №17

Утро в Лос-Анджелесе выдалось туманным — не тем розовато-серым туманом, в котором прячется рассвет, а густым, с привкусом пепла и бензина. В нем скользили машины, люди, судьбы. Мертвый город, изредка притворяющийся живым. Я смотрел на улицу из окна своего офиса, курил и считал сигареты — осталось семь. Столько же, сколько у меня оставалось имен в папке Ривза. Семь фамилий, каждая — дверца в бетонную камеру. Или в гроб.

В тот момент, когда я дожёг пятую, зазвонил телефон. Старая чёрная трубка, с проводом, запутавшимся в вечности. Я снял.

— Рено, это Джина, — голос был чётким, но в нем была усталость — словно она не спала сутки. — Ты должен это увидеть.

— Где ты?

— Редакция. Возьми папку. Ту самую. Они снова лезут наверх.

Я повесил трубку, не сказав ни слова. Всё, что нужно было сказать, уже звучало в голосе.

Редакция «Трибьюн» теперь напоминала штаб временного правительства — журналисты с мешками под глазами, кипы бумаг, картонные коробки с именами и статьями. Джина стояла у доски, утыканной фотографиями, стрелками и листами, как последний следователь накануне войны. Она махнула рукой.

— Вот. Смотри.

Я подошёл. На доске — новое лицо. Женщина. Волосы собраны, строгий костюм, очки. Подпись: «Маргарет Стоун. Исполнительный директор фонда “Новая надежда”. Ранее — советник фонда “Святого Эндрю”.»

— Не припоминаю, — сказал я.

— Потому что она не светилась. Она была в тени. Не участвовала в управлении напрямую, но через неё шли переводы. Она координировала логистику. Снимала квартиры, бронировала отели, вела списки. А самое главное — контактировала с международными донорами. И она до сих пор на свободе.

— Где она?

— Санта-Барбара. Частный дом, охрана. Живёт под вымышленным именем, но мы вычислили через почтовую базу. По ошибке заказала партию вина на старое имя. Мы взяли след.

— Полиция?

— Не реагирует. Говорят, “недостаточно оснований для вмешательства”. Адвокаты уже работают.

— Значит, поеду я.

— Ты хочешь…?

— Нет. Я хочу поговорить.

— Это не твой стиль.

— Я устал от пуль. Может, в этот раз хватит слов.

Я забрал адрес. Вышел. Дорога до Санта-Барбары — два часа, если не считать тоску. Но я привык. Я сжился с тенью шоссе.

Дом Стоун стоял у самого края каньона. Стеклянные стены, терраса с видом на океан, сад, где кусты подстрижены точнее, чем совесть у прокурора. Я подъехал, оставил машину за углом и подошёл с тыла. Охрана была. Один у ворот, один в беседке. Профессионалы. Я наблюдал час. Потом вышел — без оружия, с руками в карманах.

Они остановили меня быстро.

— Я к мисс Стоун. Скажите: Вик Рено. Она поймёт.

Охранник что-то сказал в наушник. Молчание. Потом кивок.

— Проходите.

Она ждала в гостиной. На фоне белого дивана её фигура казалась частью интерьера — точной, хладной, выверенной. Рядом — ноутбук. На столе — чашка кофе.

— Рено, — сказала она. — Я думала, вы выше этого.

— А я думал, вы умнее. Но вот мы здесь.

— У вас нет ордера. Нет мандата. Только злость и слава. Этого недостаточно.

— Я не за этим. Я за правдой.

— Правду вы уже рассказали. Что дальше? Казни на улицах?

— Вы прятались за Миллардом, за Кэллоуэем, за Ривзом. Все они упали. Ваша очередь.

Она посмотрела в окно. Молча. Потом — на меня.

— Я не отрицаю. Я знала. Я координировала. Но я не выбирала. Я — механизм. Не нож.

— А значит, не виновата?

— Я виновата. Но не перед вами. Перед другими. И я готова.

— К чему?

— Передать вам всё. Журналы. Счета. Списки. До самого верха.

— Почему?

— Потому что я — следующая. И если я исчезну, всё уйдёт с собой. А если передам — будет шанс.

Она встала. Пошла в кабинет. Вернулась с папкой. Внутри — флешка, бумаги, ключ от банковской ячейки.

— Это — последний круг. Дальше идут те, о ком никто не говорит. Политики. Дипломаты. Даже врачи. Они не убивают. Они молчат. И от этого умирают быстрее.

Я взял папку.

— И что будет с вами?

— Я уеду. Или они меня найдут. Разницы нет.

Я вышел. Сел в машину. Поехал обратно. Дорога домой тянулась, как приговор. По радио говорили о протестах в Чикаго. В Нью-Йорке. Даже в Лондоне. Публикация Сэма распространилась дальше, чем мы думали.

В офисе меня ждал лейтенант Джонс. У окна. В плаще. Мокрый от дождя.

— Ты снова полез туда, куда не стоит.

— Я всегда там.

— У нас запрос от Интерпола. Материалы, которые ты добыл — касаются пяти стран. Это уже не город. Это — сеть.

— Я знаю.

— Готов?

— Нет. Но и выбора нет.

Он кивнул. Вышел.

А я остался.

Один. Как всегда.

Но теперь у меня было имя. Последнее.

И я знал: за этим именем — не просто человек. За ним — система.

И я шёл за ним.

До конца.

Эпизод №18

Я всегда думал, что дно — это точка. Но с годами понял: дно — это состояние. Ты можешь жить в нём, дышать им, как угарным газом. Оно не приходит внезапно. Оно просто однажды оказывается в твоей постели, на твоей кухне, в зеркале вместо отражения. А город вроде Лос-Анджелеса не выбрасывает тебя из своего ада — он делает тебя его частью.

После разговора с Маргарет Стоун я провёл два дня в старой автомастерской на юге города. Владелец — Гус — толстяк с руками, как у боксёра, и голосом, как у бензопилы. Я когда-то помог ему отбиться от налоговой. Он запомнил. Дал мне старую подсобку, изолированную, без окон. Здесь я разложил всё, что было в папке Стоун.

Это был не просто архив. Это был скелет с кожей. Связи между банками, компаниями, «культурными инициативами», которые на деле были каналами для отмывания. Там были лица, которых я видел только в новостях — бывшие министры, бизнесмены, представители международных миссий. Люди, которые улыбались на камеру и продавали под ней девочек с испуганными глазами.

Среди них — одно имя. Впервые за всё расследование я почувствовал не ярость, а холод. Он был не в папке Ривза, не в досье Сола. Его хранили для последнего акта.

Реймонд Ларсон.

Бывший дипломат. Советник по международным отношениям. Улыбка, которая бы подошла хирургу, а не политику. Ларсон был посредником между фондом «Святого Эндрю» и крупными корпорациями. Он прикрывал сделки, открывал двери в ООН, обеспечивал, чтобы «вопросы» не задавались. Он был тем, кого не упоминали даже шёпотом.

Я позвонил Джине.

— Есть имя. Ларсон.

— Он сейчас в Вашингтоне. Был на конференции, потом вылетел в ЛА. Сегодня ночью он даёт закрытую лекцию в «Ривьера-Клубе».

— Адрес?

— У меня есть пригласительный. На двоих. От моей коллеги, которая прикидывается светской дамой. Она согласна передать его нам.

— Встречаемся в семь.

Ривьера-Клуб — это не заведение, это ритуал. Там не бронируют столики — их наследуют. Пол под мрамор, потолок под Версаль, бар под алкоголь, которого нет в продаже. Я надел тёмный костюм, не новый, но чистый. Джина пришла в чёрном платье, волосы — собраны, лицо — холодное, как статья в «Таймс». Она держала себя, как свидетель в финале процесса: не жертва, не обвинитель, а факт.

Внутри было тихо. Смех тонкий, коктейли с прозрачным льдом. Мы прошли в зал, где Ларсон уже выступал. Он говорил о международной дипломатии. О кризисах. О гуманитарной помощи. Его голос был мягким, его интонации — выверенными. Но я знал: этот голос шептал судье, как похоронить дело. Этот голос говорил Кэллоуэю: «Можете начинать».

После выступления был фуршет. Джина подошла к нему первой. Я наблюдал из-за колонны. Она говорила спокойно, с легкой улыбкой, как если бы обсуждала климат. Через пару минут он заметил меня. И замер.

— Мистер Рено, — произнёс он. — Я слышал о вас. Много.

— Я вас тоже, Ларсон. Особенно от тех, кто уже под землёй.

— Вы не боитесь говорить громко?

— Я научился не бояться. После того как видел, к чему приводит молчание.

Он сделал жест официанту. Тот налил виски. Ларсон поднёс бокал к губам.

— У вас нет доказательств.

— У меня есть Маргарет Стоун. Есть Ривз. Есть записи. И скоро они будут у каждого, у кого есть глаза и интернет.

— Это шантаж?

— Это финал.

Он поставил бокал на стол.

— Вы думаете, я дрожу? Я видел пять смен правительств. Я пережил три скандала и два инсульта. Я — система, Рено. А вы — сбой.

— Именно поэтому вы будете первым, кто падёт. Чтобы остальные увидели, что богов тоже можно свергать.

Ларсон улыбнулся. Лицо у него было спокойным. Он знал, что сказать, чтобы звучать как истина. Но я уже не верил лицам. Только уликам.

— Дайте мне сорок восемь часов, — сказал он. — Я уйду. Всё. Я исчезну. Передам вам все данные. Сожгу все мосты. Но не устраивайте шоу. Не надо крови.

— Кровь уже пролилась. В подвалах. В переулках. В отчётах, которые вы подписывали.

— Вы не понимаете, — прошептал он. — Есть те, кто за мной. Если я исчезну громко — они придут за вами.

— Пусть приходят. Я устал ждать.

Он замолчал.

Мы ушли. Джина молчала в машине. Только в офисе сказала:

— Мы пошли слишком далеко.

— Нет. Мы просто вернулись туда, откуда все бегут.

На следующее утро вышла статья. Джина не упомянула Ларсона напрямую. Но назвала сеть. Связи. Цифры. Даты. И анонсировала: скоро — последнее имя.

Через три часа Ларсона нашли мёртвым. В отеле. «Сердечный приступ». Пресс-служба подтвердила: он был болен. Мы знали — он не был.

Это была зачистка.

Они начали снова.

Но теперь я знал: они боятся.

Я закрыл офис. Вышел на улицу.

Город шумел. Машины. Люди. Заголовки. Протесты. Оцепления. Удары.

И среди всего этого — я.

Просто частный детектив.

С папкой под мышкой.

И именем последнего, за кем я пойду.

До конца.

Уважаемые читатели! Ссылка на следующую часть: https://dzen.ru/a/aFVpBfknym3qx4Xf