На картине талантливого художника 19 века Петра Васильевича Басина, последователя академического романтизма, очень известного и востребованного в своё время, мы видим молодую женщину с маленькой девочкой на прогулке.
С нежностью и любовью смотрит она на свою дочку. На первый взгляд может показаться, что девочка протягивает руку с маленьким букетиком цветов матери. Но присмотревшись внимательнее, мы замечаем, что её взгляд устремлён мимо, и букет предназначается кому-то невидимому нам. А рядом с ней на земле лежит ещё один такой же букетик. На женщине одежда светлых тонов, перекликающихся по цветовой гамме с одеждой девочки. Яркий красный шарф, обрамляющий шею, и цветы на шляпке придающие облику нарядность, контрастирует с печалью на её лице. Солнечный луч, тепло осветивший мать и ребёнка, тоже как бы контрастирует с потемневшим небом за спиной женщины и подувшим ветром.
Художник, по всей видимости, знал причину печали, ведь он находился в дружеских отношениях со своей заказчицей. Её имя Мария Яковлевна Нарышкина, дочь действительного тайного советника князя Якова Ивановича Лобанова-Ростовского и Александры Николаевны, в девичестве Салтыковой.
Мария была большой любительницей живописи и покровительствовала многим художникам, делала заказы таким мастерам, как Карл Брюллов, Джордж Доу, Сильвестер Щедрин. Возможно Пётр Басин на этом двойном портрете в романтическом стиле отразил дань памяти Марии Яковлевны своей старшей дочери Наталье, которая умерла в 1818 году в пятилетнем возрасте, когда младшей дочке Александре был всего годик, а здесь на портрете ей 5 лет.
Конечно, девочка не могла помнить сестры, но внимая рассказам матери, уже всё понимает, и с любовью приготовила милый букетик для ушедшей на небо Наташе. А для кого второй букетик у ног девочки? Мария Яковлевна пережила ещё и смерть сына Сашеньки, прожившего немногим больше года. Возможно второй букетик предназначен ему? А быть может картина совсем о чём-то другом и это лишь моё предположение.
В 1805 году 16-летнюю Машу педставили ко двору и вскоре нежная и очень милая девушка была пожалована во фрейлины. Поклонники засматривались на неё, а её милое личико сравнивали с женскими головками итальянского художника Рени Гвидо.
Будущий декабрист князь Сергей Григорьевич Волконский, был настолько очароан ею, что в порыве ревности вызвал на дуэль соперника Нарышкина Кирилла Александровича, который занимался карьерой при дворе и уже получил чин камергера. К счастью трагедии не случилось и соперники во время дуэли примирились.
При этом Кирилл Нарышкин убедительно заявил, что "он не ищет руки княжны". А через год женился на ней. Поначалу это был семейный рай. Супруги были приближены ко двору и жили в служебной квартире в Зимнем дворце. Как вспоминали очевидцы: жили они «гостеприимно и весело, не роскошно, но в своё удовольствие".
Один из современников отмечал, что в Кирилле Нарышкине удивительно смешивались противоположные черты его родителей. С одной стороны это: "нарышкинское барство, роскошество и даже шутливость вместе с крутым нравом, с другой - бережливость и аристократическая гордость матери". Но со временем стали проявляться черты, видимо присущие лично ему, а не передавшиеся по наследству: грубость и тиранство, которые он проявлял в семье. О Марии же современники отзывались только в положительном тоне. Например Долли Фикельмон, внучка Кутузова, в своём дневнике называла её "одной из самых симпатичных и восхитительно любезных женщин", а императрица Александра Фёдоровна, жена Николая 1, в своём альбоме воспоминаний записала: "Мария Яковлевна была столь же красивой, сколько кроткой и доброй". Были люди, которые видели и рассказывали, как Кирилл Александрович в порыве гнева швырял книги в голову жене. Но когда Нарышкин слышал во дворце разговоры о красоте его жены, он не стесняясь говорил: "И находятся наглецы, уверяющие, что я её бью: разве была бы она так хороша, если бы я это делал?
Глядя на портрет Марии Яковлевны, выполненный художником Джорджем Доу в 1822 году, мы видим очень миловидную молодую женщину. Но главное чем привлекает нас этот образ - её глаза. В них столько приветливой теплоты, располагающей гармонии. Художнику удалось передать свет какого-то внутреннего умиротворения и доброты, льющихся из её души. Чуть позже Джордж Доу выполнил ещё один портрет Марии Нарышкиной, на этот раз с детьми, с сыновьями Львом и Сергеем и дочерью Александрой.
Дети обожали свою мать. Мария Яковлевна в любом возрасте сохраняла детскость в своей душе и любила поиграть, поозорничать с детьми на равных, не как взрослая, а как подружка, что им очень нравилось.
После вступления Николая I на престол, Кирилл Нарышкин оказался в немилости, и в 1826 году с семьёй уехал на какое-то время за границу, где они жили в Италии, Германии, Франции. Находясь в Италии, супруги, оба любившие живопись, заказали этот романтичный портрет Карлу Брюллову. Ещё не был написан "Последний день Помпеи", но молва о талантливом художнике распространилась по всей Италии.
На портрете мы видим утреннюю прогулку мужа и жены на лошадях в окрестностях Рима. Встретив кого-то знакомого по дороге, всадники сбавили ход и приветствуют его. Портрет был написан в 1827 году, значит здесь Марии Яковлевне 38 лет, она по-прежнему стройна и очаровательна. Этот небольшой акварельный портрет всегда бережно хранился в семье, и сейчас находится в Русском музее в Санкт-Петербурге.
После возвращения на родину Кирилл Александрович был назначен президентом Придворной конторы и пожалован чином обер-гофмаршала. Постепенно с годами характер Нарышкина портился. "Вельможа большой руки, наружности барской, по уму и остроумию замечательному, но вспыльчивому до крайности. Жена его была женщина болезненная, но весьма симпатичная и всеми уважаемая." Так отзывался о них писатель граф Владимир Соллогуб.
Мария Яковлевна всё чаще стала уезжать за границу на лечение, но не только по причине здоровья. Несдержанность и вспыльчивость мужа на пустом месте накаляло обстановку, общение становилось всё труднее и поездки за границу стали для неё ещё и отдыхом от мужа. В 1838 году Мария Яковлевна, находилась в Риме, когда к ней пришло печальное известие о смерти мужа. Оставшись одна она стала жить в семье дочери Александры. В начале 1850-х годов вместе с ними переехала в Париж, где семья снимала роскошный дом. А в 1854 году Марии Яковлевны Нарышкиной не стало, ей было 64 года. Смерть настигла её в красивейшем немецком городе Гейдельберге. Тело перевезли в Петербург и похоронили в Духовской церкви Александро-Невской лавры.
Но вернёмся к портретам Петра Басина и Джорджа Доу. И там и там мы видим младшую дочь Нарышкиных Александру в детском возрасте.
Пройдёт ещё лет 10-15 и она станет среди своих современников очень известной и популярной дамой. За ней закрепится звание «повелительницы мод» и первейшей «светской львицы». А мы, потомки, знаем её в первую очередь благодаря стихотворению М.Ю. Лермонтова: "Как мальчик кудрявый резва, нарядна, как бабочка летом..."
Уже в 17 лет она вышла замуж за очень состоятельного человека, дипломата, действительного тайного советника Ивана Илларионовича Воронцова-Дашкова, слывшего среди современников одной из первых фигур петербургской аристократии, самым модным и привлекательным мужчиной. Улыбка почти никогда не сходила с его лица, за что Воронцова-Дашкова прозвали "Вечным именинником". Но был он старше своей жены на 27 лет и лишь на год младше своей свекрови, Марии Яковлевны, что впрочем не помешало паре быть вполне счастливыми.
Через год у них родилась дочь Ирина, а ещё через два - сын Илларион.
О прекрасных качествах Александры Кирилловны, её обаянии и привлекательной внешности современники оставили много воспоминаний. Вот одно из них: "Она была брюнеткой среднего роста с безукоризненной талией, грациозными движениями и выразительными темными глазами миндалевидной формы. У графини был легкий характер и добрый нрав, она была остроумна, жива и по-мальчишески озорна. Все ее любили."
А вот строки о ней из Мемуаров князя Александра Мещерского: "Она не имела соперниц. В танцах на балах, которые она любила, она была особенно очаровательна...Что подкупало в ней в особенности всех её знавших - это её простота и непринуждённость. Если добавить к характеристике графини, что она обладала редким остроумием и находчивостью, то понятно будет, что она по праву занимала первое место между молодыми женщинами петербургского общества, и этого права у неё никто не оспаривал".
Писатель Владимир Соллогуб так отзывался о ней: "Самым блестящим, самым модным и привлекательным домом в Петербурге был в то время дом графа Ивана Воронцова-Дашкова благодаря очаровательности его молодой жены прелестной графини Александры Кирилловны... Много случалось встречать мне на своем веку женщин гораздо более красивых, может быть, даже более умных, хотя графиня Воронцова-Дашкова отличалась необыкновенным остроумием, но никогда не встречал я ни в одной из них такого соединения самого тонкого вкуса, изящества, грации с такой неподдельной веселостью, живостью, почти мальчишеской проказливостью. Живым ключом била в ней жизнь и оживляла, скрашивала все её окружающее. Много женщин впоследствии пытались ей подражать, но ни одна из них не могла казаться тем, чем та была в действительности".
Дом Воронцова-Дашкова располагался на Дворцовой набережной недалеко от Зимнего дворца и балы, устраиваемые супругами, были самыми роскошными, уступая лишь балам в самом Зимнем дворце. Николай первый и императрица с особым удовольствием посещали их балы. Подробное и интересное описание такого бала оставил в своих воспоминаниях Владимир Соллогуб: "Каждую зиму Воронцовы давали бал, который двор удостаивал своим посещением. Весь цвет петербургского света приглашался на этот бал, составлявший всегда, так сказать, происшествие светской жизни столицы. В день или, скорее, в вечер торжества дом-дворец Воронцовых-Дашковых представлял великолепное зрелище; на каждой ступени роскошной лестницы стояло по два ливрейных лакея: внизу в белых кафтанах — ливрея Дашковых, на второй половине лестницы в красных кафтанах — ливрея Воронцовых. К десяти часам все съезжались и размещались в ожидании высоких гостей в двух первых залах.
Когда приходила весть, что государь и императрица выехали из дворца, мажордом Воронцовых — итальянец, кажется, звали его Риччи (его знал весь Петербург),— в черном бархатном фраке, коротких бархатных панталонах, чулках и башмаках, со шпагой на боку и треуголкой под локтем, проворно спускался с лестницы и становился в сопровождении двух дворецких у подъезда; граф Воронцов помещался на верхней ступени лестницы, графиня ожидала на верхней площадке.
Императрица, опираясь на локоть графа Воронцова, поднималась на лестницу. Государь следовал за нею; императрица со свойственной ей благосклонностью обращалась к присутствующим и открывала бал, шествуя полонез с хозяином. Мажордом Риччи ни на секунду не покидал императрицы, всегда стоя на несколько шагов позади её, а во время танцев держась в дверях танцевальной залы. Ужин императрицы сервировался на отдельном небольшом столе на посуде из чистого золота; императрица ужинала одна; государь, по обыкновению, прохаживался между столами и садился где ему было угодно."
Фрейлина Александра Осиповна Смирнова-Россет, оставившая большие мемуары о своём времени и окружении, называла дом Воронцовых-Дашковых "самым приятным домом", и так писала об Александре Кирилловне: "Хозяйка была умна и острая шалунья. Окруженная роскошью, не забывала никогда бедных, способна была на самоотвержение. Ее все любили". Любили и посудачить о её поступках в светских кулуарах. Рассказывали как Александра, увидев на улице бедную женщину, вызвавшую её сочувствие, которой ей очень захотелось помочь, но при ней с собой не оказалось никаких денежных средств, тогда Александра Кирилловна оторвала от своего дорогого ожерелья очень ценный бриллиант и отдала женщине. Пересказывали дамы друг другу и такой случай: Воронцова-Дашкова получила от дочери императора Марии Николаевны переписанную роль (она нередко играла у неё в любительских спектаклях), но при роли не было письма, никакого пояснения. Тогда Александра недолго думая отослала роль обратно, также без пояснительной записки. Это было дерзко, но остроумно.
Мать Мария Яковлевна, и дочь Александра Кирилловна были хорошо знакомы с Пушкиным, поэт бывал и в доме Нарышкиных, и в доме Воронцовых-Дашковых. Однажды, Александра гуляя, увидела проехавшего мимо Пушкина с Данзасом в сторону дачного пригорода.
А вскоре туда же направлялись Дантес с Виконтом д’Аршиаком. Это было 27 января 1837 года. Она сразу почувствовала неладное, мысль о готовящейся дуэли пронзила её сердце. Александра не знала как это остановить, к кому обратиться и поспешила домой к мужу. Она просила его что-то предпринять, помочь. Но он отмахнулся от неё, а на настойчивые просьбы резко ответил, что она слишком молода и ничего не понимает в вопросах мужской чести.
Михаил Лермонтов, не раз бывавший в доме Воронцовых, был хорошо знаком с Александрой Кирилловной. В 1840 году она получила из Парижа свой литографированный портрет, (очень модное в то время направление) выполненный французским художником Анри Греведоном.
Это событие послужило Лермонтову как бы толчком для создания стихотворения "К портрету", посвящённого всеобщей любимице Александре Кирилловне. Возможно, что в нём мы можем уловить и тонкий намёк на взаимоотношения адресата стихотворения с Алексеем Аркадьевичем Столыпиным (прозванным Лермонтовым Монго), его близким другом и родственником (отец Алексея был родным братом бабушки Лермонтова, Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, в девичестве Столыпиной.
Монго был влюблён в Александру Кирилловну и сохранились сведения, что их связь тянулась довольно долго, причиняя немало боли Алексею. Не смотря на то, что Монго был красавцем, отважным и ловким воином, но в любви ему не очень-то везло. Поэт князь Пётр Вяземский назвал их взаимоотношения "долгой, поработительной и тревожной связью»
Как мальчик кудрявый резва,
Нарядна, как бабочка летом;
Значенья пустого слова
В устах ее полны приветом.
Ей нравиться долго нельзя:
Как цепь ей несносна привычка,
Она ускользнет, как змея,
Порхнет и умчится, как птичка.
Таит молодое чело
По воле — и радость и горе.
В глазах — как на небе светло,
В душе ее темно, как в море!
То истиной дышит в ней всё,
То всё в ней притворно и ложно!
Понять невозможно ее,
Зато не любить невозможно...
1854 год для Александры Кирилловны оказался очень тяжёлым. В июне она осиротела и овдовела сразу в один месяц: в Гейдельберге, находясь на лечении умерла Мария Яковлевна, а буквально через пол месяца в Петергофе умер муж Илларион Иванович от холеры. Похоронив дорогих людей на кладбище Александро-Невской лавры, она уезжает Париж. А через год удивляет всех новым замужеством. Её избранником стал француз доктор медицины барон де Пойльи. Но не пройдёт и года, как Петербург облетит новость, шокирующая всех - Графиня Воронцова-Дашкова скончалась в Париже. Ей было всего 36 лет.
Но помимо скорби это известие вызвало бурю возмущения и недоумения. Граф Воронцов-Дашков оставил вдове и детям огромное состояние, но распространилась молва о том, что графиня умерла в больнице для бедных в нищите. Странные обстоятельства её смерти вызвали много домыслов и пересудов. Ходили слухи, что доктор Пойльи обворовал её, а быть может и отравил. Николай Некрасов напечатал в журнале "Современник" стихотворение "Княгиня", в котором явно прослеживается ситуация Александры Кирилловны. Вот отрывки из него:
Тут пришла развязка. Круто изменился
Доктор-спекулятор; деспотом явился!
Деньги, бриллианты - всё пустил в аферы,
А жену тиранил, ревновал без меры,
А когда бедняжка с горя захворала,
Свез ее в больницу... Навещал сначала,
А потом уехал - словно канул в воду!
Смерть ее в Париже не была заметна:
Бедно нарядили, схоронили бедно...
А в отчизне дальной словно были рады:
Целый год судили - резко, без пощады,
Наконец устали... И одна осталась
Память: что с отличным вкусом одевалась!
Это стихотворение дошло и до Барона де Пойльи, который прочитал его в переводе, он был страшно возмущён. Говорят, что барон приехал в Россию и вызвал Некрасова на дуэль.
Активную роль в разрешении этого конфликта сыграл Александр Дюма. Он заверял, что барон де Пойльи горячо любил Александру Кирилловну и, что она до последнего дня жила в роскоши. А доктора он убеждал, что стихотворение Некрасова "Княгиня" не имеет к нему отношения, ведь Александра Кирилловна была графиней. Как бы там ни было, но дуэль не состоялась.
Писательница Авдотья Панаева в "Воспоминаниях" писала, что де Пойльи: "очевидно, лгал, будто только затем и приехал в Петербург,чтобы вызвать на дуэль Некрасова...Панаев случайно узнал от одного своего знакомого, родственника умершей графини....что доктор-француз приезжал...для переговоров с родственниками относительно оставшегося в России имущества его жены, но ничего не получил..."
Яркий образ Александры Кирилловны Воронцовой-Дашковой вдохновлял поэтов и писателей. Она послужила прототипом княгини Р. в романе Тургенева "Отцы и дети"
Вот такие разные судьбы матери и дочери. Время летит всё быстрее и быстрее, всё дальше и дальше от нас уходит век за веком. Но благодаря вдохновлённым художникам, поэтам, писателям, благодаря воспоминаниям и мемуарам современников мы можем приоткрывать для себя судьбы разных людей минувших времён.
Видео версию этой статьи смотрите здесь:
Благодарю всех, кому интересен мой канал. Всего доброго, до новых встреч!