Представьте Сибирь. Что видится? Бескрайняя белизна. Глухая тайга. Вечная мерзлота под ногами… Край земли. Так? А теперь — попробуйте представить её колыбелью. Колыбелью цивилизаций. Звучит… странно? Нелепо?
Для немецких умов XVIII века — да, смешно. А вот для Никиты Спафария в далеком XVII столетии — вовсе нет. 1675 год. Переводчик, географ, он проехал от Тобольска до самого Забайкалья — и увидел не пустырь. Увидел Древность. Написал книгу, где утверждал прямо:
«Сибирь древностью своей превосходит все части Земли».
Источник народов, письменности, градостроительного искусства.
«Отсюда расселялись племена, неся культуру в другие уголки мира», — писал он.
Стоп. «Где доказательства?» — слышу я ваше возражение. И знаете что? Оно понятно. Вот ведь парадокс: спустя почти 350 лет Сибирь в массовом сознании всё ещё — «краеугольный камень без прошлого». Пустошь до прихода казаков. Даже современные исследователи бьют тревогу: медиапространство упорно игнорирует её глубинную роль, будто история здесь началась с Ермака. А до?
Пустота.
Тишина.
Лед.
Белое пятно на карте времени.
А Спафарий… Его взгляд был иным. Он видел — не глазами завоевателя или колонизатора, а глазами человека, ищущего истоки. Замечал следы городов, которых мы не знаем. Слышал отголоски языков, канувших в небытие. Он верил: Сибирь — не периферия, а сердце. Сердце, которое билось задолго до того, как Европа вывела на пергаменте слово «История».
Странно, правда? Века проходят, а спор всё тот же: земля ли это без прошлого или хранилище забытой памяти?
Может, проблема не в Сибири?
Может, она — в нас? В том, как мы читаем карты. Как мы меряем время. Как мы решаем, что достойно быть Историей, а что — так, предысторией, туманом?
Вот и остается главный, неудобный вопрос, висящий в морозном воздухе:
Кто сегодня держит в руках карандаш, чтобы нарисовать границу между Историей и Пустотой?
И чьи имена выбиты на его ребре?