Быть в эмиграции и пытаться быть аполитичным - это очень трудное занятие. Порой публичные люди оказывались чуть ли не в двойной опале по обе стороны границы. Такая ситуация складывалась у певца Александра Вертинского. Он жил в эмиграции, но не оставлял желания вернуться домой. Это часто порождало разные кривотолки вокруг его персоны. Писатель и журналист Роман Гуль писал в своей книге о русской эмиграции:
«В Париже Вертинский выступал и в своих концертах, и в благотворительных для русских зарубежных организаций. <...> Но, конечно, за рубежом публики для Вертинского было маловато. К тому же некоторые эмигранты относились к нему подозрительно-недружелюбно. Один знакомы как-то сказал мне: "У Вертинского красные подштанники!" намекая на какие-то советские связи» (из книги "Я унёс Россию. Том второй).
Правда, Вертинский не чурался встречаться с разными представителями СССР. Например, с ним виделся режиссёр Григорий Козинцев во время своей командировки во Францию, который оставил небольшое воспоминание:
«Эмиграцию - настоящую, реальную -можно увидеть в маленькой пивной на окраине. Человек (за пластинками с его песенками охотятся у нас любители) расспрашивает меня о Москве и Ленинграде, у нас - общие знакомые, а потом он ставит кружку с пивом на мраморный столик, подходит к пианино и поёт среди шума и дыма про "бананово-лимонный Сингапур". Пройдёт много лет, дочь Александра Вертинского сыграет у меня Офелию» (из книги "Глубокий экран")
Действительно, за пластинками певца в Советском Союзе гонялись и устраивали специально частные прослушивания на квартирах. Но при этом Вертинского воспринимали как чужого, даже если восторгались его творчеством. Вот как об этом писал директор ЦДРИ Борис Филлипов:
«Моё поколение знало его только по случайно попавшим в Москву граммофонным пластинкам. Слушая в записи его песни, признавая его мастерство, мы не могли погасить в себе чувства неприязни к нему, как к человеку, презревшему свою Родину и бывшему какое-то время своеобразным символом белоэмиграции. Издали он казался нам одним из последних осколков Российской империи» (из книги "Актёры без грима").
А вот очень похожую картину, только уже из Парижа описывает певица и переводчица Татьяна Лещенко-Сухомлина:
«В песенках его были уже «парижские» темы, но главным образом была тоска по России, и в одной из песенок он прямо признавался, что если б его только пустили, то он бы «целовал эту скудную русскую землю». <...> Интересно, что люди, которые бегали на его концерты и упивались его пластинками, стыдились этого. В увлечении им, конечно, было для многих нечто порочное» (из книги "Долгое будущее")