Да что за напасть такая! Валентина Степановна аж подскочила в кресле от возмущения. Опять эта музыка! Ну когда же наконец-то у людей совесть проснется?
Семьдесят два года ей, между прочим. Сорок лет на автобазе отработала диспетчером, и что — нормально отдохнуть нельзя? Голова трещит после смены, а тут это... бренчание!
За стенкой кто-то играл на пианино. Мелодия, правда, красивая была — такая печальная. Но Валентине Степановне было не до красоты. Работать завтра, вставать в половине седьмого, а тут концерты устраивают!
— Все, хватит! — пробормотала она и решительно направилась к двери.
Нажала на звонок — один раз, второй. Музыка оборвалась. Послышались шаги.
Дверь открыл мужчина лет сорока пяти. Обычный такой, не сказать чтобы красавец, но лицо приятное. Глаза серые, внимательные. Борода аккуратно подстрижена.
— Добрый вечер, — говорит спокойно.
— Хороший! — фыркнула Валентина Степановна. — Очень хороший вечер! Особенно когда соседи музыкой долбят!
Мужчина никак не отреагировал на ее тон. Стоит, слушает. Даже не поморщился.
— Простите, я не подумал, что могу мешать. Сейчас закончу.
— Вот именно — закончите! И больше не начинайте! У нас тут не консерватория!
— Понятно, — кивнул он и тихонько закрыл дверь.
Валентина Степановна постояла еще немножко на площадке. Что-то ей показалось странным в этом разговоре. Обычно люди начинают оправдываться, спорить, а этот... Как будто привык, что на него кричат.
Ну да ладно. Главное — тишина наступила.
Но на следующий день история повторилась. Только пришла она с работы, разделась, включила чайник, а тут снова — дин-дон, дин-дон! Пианино это проклятое!
На этот раз мелодия веселая была, бодрая. От этого еще хуже!
— Мы же договорились! — начала Валентина Степановна, едва он дверь открыл.
— Вчера вы сказали про вечер. Сейчас только половина седьмого...
— А мне наплевать, сколько времени! — рявкнула она. — Я устала! Мне отдыхать надо! У меня от ваших звуков давление подскакивает!
Сосед посмотрел на нее как-то особенно внимательно. Изучающе так. Валентина Степановна даже слегка смутилась — что это он на нее так пялится?
— Хорошо, — сказал он наконец. — А скажите, в какое время музыка вас беспокоить не будет?
— Да вообще никогда не будет! Совсем! Это квартира, а не Большой театр!
— Ясно, — снова кивнул он и дверь прикрыл.
Валентина Степановна еще постояла на лестнице. Что-то ей не по себе стало. Этот взгляд... Где-то она уже встречала людей, которые вот так спокойно слушают, когда на них орут. Но где?
Неделю сосед музицировал когда хотел. То утром, когда она кофе пила перед работой, то поздно вечером, когда спать ложилась. Терпение у Валентины Степановны лопнуло окончательно.
— Нина! — позвонила она подружке. — Все! Завтра иду в полицию! Пусть с этим меломаном разбираются!
— Валечка, а ты с ним по-человечески говорить пробовала? — осторожно спросила Нина Федоровна. — Может, он нормальный мужик...
— Еще чего! Я ему все объяснила ясно и четко! Но видать, некоторые только через органы понимают!
Утром Валентина Степановна действительно сходила в участок. Дежурный офицер выслушал жалобу и пообещал — к вечеру придет участковый.
Около восьми послышались тяжелые шаги в подъезде. Валентина Степановна к глазку — идет полицейский. Молодой, серьезный, с папочкой какой-то.
— Ну наконец-то! — обрадовалась она и дверь приоткрыла, чтобы послушать.
Участковый звонит к соседу. Тот открывает почти сразу же.
— Добрый вечер. Старший лейтенант полиции Крылов. На вас жалоба поступила...
— Добрый вечер, Павел Сергеевич, — отвечает сосед совершенно спокойно. — Заходите.
Валентина Степановна чуть не выронила кружку. Откуда он знает, как участкового зовут? И почему тот с ним так... по-приятельски что ли?
— Значит, на музыку жалуются? — говорит участковый, но голос у него какой-то неуверенный стал.
— Да, соседка недовольна. Понимаю ее, конечно. Но вы же знаете, Павел Сергеевич, какие у меня сейчас дела. Только за пианино и держусь...
— А где работаете теперь?
— Областное управление. Особо тяжкие. Нагрузка — сами понимаете...
У Валентины Степановны аж в горле пересохло. Областное управление... Особо тяжкие... Ой, мамочки! Значит, сосед ее...
— Ну что ж, — вздохнул участковый. — Постарайтесь с соседкой договориться. А то знаете, как пенсионеры бывают упрямые. Может, объясните ей все как есть?
— Попробую обязательно.
— Ладно. Удачи тогда. И... осторожнее там на работе.
— Спасибо, Павел Сергеевич.
Валентина Степановна быстренько дверь захлопнула и к ней спиной прислонилась. Сердце колотится как бешеное! Господи, что же она наделала! Получается, всю неделю ругалась со следователем! Да еще по особо тяжким!
Теперь понятно, почему он такой спокойный был. Наверное, привык с такими типами иметь дело, что Валентина Степановна рядом с ними просто ангелочек.
А еще он сказал — только за пианино и держится. Значит, дела у него совсем тяжелые. И музыка — единственное, что помогает.
Она вспомнила те мелодии, что слышала. Да, иногда очень грустные были. Как будто человек через них что-то такое выговаривает, что словами сказать не может.
Подошла к окну, задумалась. По телевизору часто показывают про следователей. Убийства там всякие, насилие... Как же тяжело, наверное, каждый день с этим сталкиваться. А она тут со своими претензиями лезет...
Но с другой стороны — она что, не человек? Тоже уставать имеет право! Просто теперь надо как-то по-другому подойти к делу.
Весь следующий день мучилась — как быть? Музыки не было, сосед, видать, жалобу учел. А ей самой теперь неспокойно стало.
Часов в девять решилась — пошла звонить.
— Добрый вечер, — говорит, когда он дверь открыл. — Я... хотела извиниться за вчерашнее. Не знала, что вы...
— Не стоит, — перебил он мягко. — Вы были правы. Я действительно не подумал о соседях.
— Нет, вы послушайте! — Валентина Степановна даже руками замахала. — Я узнала вчера, кем вы работаете. И теперь понимаю... В общем, может, договоримся как-то? Я не против музыки совершенно. Просто чтобы... ну, по времени там...
Он внимательно на нее посмотрел.
— Меня зовут Александр Витальевич.
— А меня — Валентина Степановна.
— Очень приятно. Проходите, обсудим все спокойно.
Квартира оказалась почти пустая. Самый минимум мебели, но все чистенько, аккуратно. В углу стояло пианино — старое такое, но видно, что ухоженное.
— Инструмент красивый, — заметила Валентина Степановна.
— От бабушки достался. Она меня музыке учила в детстве. Единственное, что после развода осталось, — грустно улыбнулся Александр Витальевич. — Чай будете?
— Не откажусь.
Пока он на кухне возился, Валентина Степановна разглядывала фотографии на полке. Пожилая женщина за пианино сидит. Девочка маленькая с косичками, тоже за клавишами.
— Это семья ваша? — спросила, когда он с чаем вернулся.
— Бабушка и дочка. Дочка теперь с матерью в другом городе живет. Редко видимся очень.
Валентина Степановна кивнула. Ясно теперь все стало. Одиночество, работа тяжелая, воспоминания...
— Знаете что, Александр Витальевич, — сказала она, чай потягивая. — Давайте так договоримся: до десяти вечера в будни играете, до одиннадцати в выходные. А утром... ну, после восьми можно?
— Более чем справедливо. Спасибо за понимание.
— Да что тут такого... — махнула рукой. — Просто я сразу не подумала, что у всех свои проблемы.
Поговорили еще о разном — о доме, о соседях, о работе немного. Александр Витальевич оказался мужик интересный, и Валентина Степановна даже время забыла.
— Ой, уже одиннадцать! — спохватилась. — Мне завтра рано!
— Конечно, простите, что задержал.
— Да что вы! Давно так хорошо не поговорила с кем-то.
Уходя, услышала:
— Валентина Степановна, если музыка мешать будет, просто в стену постучите. Не обязательно каждый раз сюда идти.
— Договорились.
С тех пор жизнь наладилась. Александр Витальевич время действительно соблюдал, а музыка его даже успокаивать стала. Особенно вечерами, когда она с работы уставшая приходила.
Иногда слышит — играет что-то очень печальное, и понимает: тяжелый день был. А бывает, музыка светлая, радостная звучит, и у нее самой настроение поднимается.
В субботу утром встретила его в магазине.
— Добрый день, Александр Витальевич!
— О, Валентина Степановна! Как дела?
— Да вот, продукты покупаю. А вы на рынок собрались?
— Нет, хлеб забыл вчера купить. Совсем голова не там была.
Выглядел он неважно — бледный, под глазами круги.
— Дело трудное было? — осторожно спросила.
— Очень. Детей касается. Это всегда особенно тяжело...
Валентина Степановна кивнула. Хоть и не знала подробностей его работы, но понимала — следователи с самыми страшными вещами сталкиваются.
— А вы... к психологу не ходите? Или как справляетесь?
— Музыка помогает, — улыбнулся. — И спасибо вам за понимание. Честно говоря, не знаю, что делал бы, если б вы категорически запретили играть.
— Да что вы! Теперь я даже рада слышать. Значит, дома вы, значит, все нормально.
Постояли еще, поговорили о погоде, о соседях. Подумала Валентина Степановна — давно такого интеллигентного человека не встречала.
Вечером музыка особенно долго звучала. Сначала грустная, потом повеселее, а в конце — почти торжественная. Лежала в кровати, слушала и думала — вот человек через музыку от тяжелых мыслей освобождается. Душа очищается.
Недели через три случилось неожиданное. Звонок в дверь. На пороге — незнакомая женщина лет тридцати пяти и девочка лет десяти рядом.
— Простите, Александр Витальевич дома? — спрашивает женщина. — Мы его дочка и... бывшая жена.
— Ах да, конечно! — обрадовалась Валентина Степановна. — Напротив живет. Музыка как раз играла.
— Спасибо.
Проводила их взглядом. Девочка очень на отца похожа — глаза такие же серьезные, держится сдержанно.
Музыка прекратилась, голоса послышались. Валентина Степановна старалась не подслушивать, но отдельные фразы все равно долетали.
— Папа! — радостно девочка.
— Привет, малышка! Как выросла!
— Мы ненадолго, — сухо женщина. — Катя хотела увидеться.
— Конечно, проходите. Как дела, Катюша? Хорошо учишься?
— Да! А ты все играешь? Я тоже теперь учусь!
— Правда? Покажи, что умеешь!
И снова музыка, но теперь неуверенная, детская. Потом опытные руки подхватили, и получился красивый дуэт.
Валентина Степановна улыбнулась. Если б несколько месяцев назад кто сказал, что она радоваться будет звукам пианино от соседа, ни за что не поверила бы.
Гости ушли поздно. Слышала, как девочка что-то горячо говорила, как Александр Витальевич тихо и ласково отвечал. Потом дверь закрылась, тишина.
Утром встретились в подъезде.
— Дочка приезжала?
— Да. Впервые за полгода, — выглядел одновременно счастливым и грустным. — Так выросла, так изменилась...
— Девочка красивая. И умная, видно.
— Хочет ко мне переехать. Говорит, скучает. Но понимаю бывшую жену — работа у меня такая, что никогда не знаешь, когда домой придешь и придешь ли вообще...
— А может, стоит попробовать? — осторожно предложила. — Девочка уже большая, сама о себе позаботится. А вам... не так одиноко было бы.
Александр Витальевич задумчиво кивнул.
— Может быть. Надо все хорошенько обдумать.
Вечером играл особенно красиво — светлое что-то, полное надежды. И подумала Валентина Степановна — удивительно, как изменилось ее отношение к звукам из соседней квартиры. Теперь даже беспокоится, если несколько дней музыки нет — значит, что-то случилось, плохо соседу.
Так и вышло в следующий раз. Целую неделю Александр Витальевич не играл, и Валентина Степановна все больше волновалась. Наконец не выдержала — пошла звонить.
— Александр Витальевич, живы там? — спросила прямо с порога.
— Живой, живой, — устало улыбнулся. — Просто дело сложное попалось. Домой только ночью добираюсь.
— А есть хоть нормально получается?
— Не очень, если честно.
— Вот что, — решительно сказала. — Сейчас принесу вам борща и котлет. Есть же надо как следует!
— Да не стоит, Валентина Степановна...
— Никаких разговоров! Через полчаса жду у себя на ужин.
И правда, через полчаса Александр Витальевич робко постучал. За ужином рассказал (не вдаваясь в подробности) о сложном деле, которое никак раскрыть не удается.
— Знаете, вы очень изменились, — сказала, чай наливая.
— В каком смысле?
— Когда познакомились, думала — человек, которого ничем не проймешь. А теперь вижу — такой же, как все. Переживаете, устаете, страдаете...
— Профессиональная деформация, — грустно улыбнулся. — На работе приходится жестким быть, а дома... дома хочется просто человеком быть.
— И правильно. А то что это за жизнь — постоянно в броне ходить.
Долго сидели на кухне, разговаривали о жизни, о работе, о том, как трудно баланс найти между профессиональными обязанностями и человеческими потребностями.
— Знаете, Валентина Степановна, — сказал уже прощаясь, — если б мне месяца назад сказали, что буду ужинать у соседки, которая на музыку жаловалась, не поверил бы.
— И я бы не поверила, — рассмеялась. — Но жизнь вообще непредсказуемая штука.
После того вечера между ними почти родственные отношения установились. Валентина Степановна иногда что-то вкусное готовила и Александра Витальевича звала. Он рассказывал о работе (в общих чертах), о дочке, о планах на будущее.
А еще играл для нее. Не каждый день, но иногда, особенно по выходным, просил зайти и слушал, что ей нравится.
— У вас прекрасный вкус, — говорил. — Чувствуете музыку сердцем.
И понимала Валентина Степановна — правда это. За долгие годы, пока злилась на музыку из соседней квартиры, и не подозревала, что способна так глубоко ее воспринимать.
Однажды Александр Витальевич сообщил — дочка все-таки переезжает к нему.
— Бывшая жена согласилась. Катя будет в школе рядом с домом учиться. Правда, ремонт делать придется, мебель покупать...
— Это же замечательно! — обрадовалась. — Помощь нужна?
— Да что вы...
— Не стесняйтесь! Времени свободного достаточно, а опыта по обустройству дома — хоть отбавляй.
И действительно, следующие недели Валентина Степановна с энтузиазмом помогала соседу готовиться к приезду дочери. Вместе обои для детской выбирали, школьные принадлежности покупали, обсуждали, где письменный стол лучше поставить.
— Катя на пианино играть будет? — спросила как-то.
— Обязательно. Семейная традиция.
— А я мешать не буду?
— Валентина Степановна, — серьезно сказал, — после всего, что вы для нас сделали, можете на что угодно жаловаться. Но уверен — не будете.
— Не буду, — улыбнулась. — Теперь понимаю — музыка это не шум. Это способ с миром разговаривать.
Когда Катя приехала, сразу Валентину Степановну полюбила. Девочка оказалась такая же серьезная и вдумчивая, как отец, но при этом открытая и добрая.
— А вы правда сначала с папой ругались из-за музыки? — спросила как-то.
— Представь себе, правда, — засмеялась Валентина Степановна. — Даже в полицию жаловалась!
— Ой, как глупо! Папа так красиво играет!
— Тогда не понимала. А теперь понимаю.
И действительно понимала. Понимала, что иногда самые лучшие отношения с конфликта начинаются. Что за внешней строгостью ранимая душа может скрываться. И что музыка способна не только мешать, но и лечить, и людей объединять.
Теперь вечерами, когда пианино звучало — играл ли Александр Витальевич один или в четыре руки с дочкой, — Валентина Степановна слушала и думала о том, как хорошо, что люди не остаются навсегда врагами. И что иногда достаточно просто попытаться друг друга понять.