Данная публикация основана на реальных событиях последних суток, но имеет художественный вымысел. Прошу это учитывать при чтение. Все имена вымышленные.
О ТОМ, КАК В ВАРАМИНЕ БЕСОВСКУЮ ПТИЦУ ИЗВЕЛИ
Случилось сие в уезде Вараминском, близ села Джавадабад, что раскинулось, как старушечий плат, у подножия гор, кои глядят на столичный Тегеран тусклыми, сонными очами. А равнина та – широкая, плоская, выжженная солнцем до желтизны, и парит над ней воздух густой, словно бульон в котле у рачительной хозяйки. И стоит на ней, скучая, словно писарь в уездном суде, расчет грозной машины, зовущейся С-300. Стоит, уткнув свои железные носы в небо, и ждет… а чего ждет – и само не ведает.
А начальствовал над сим расчетом поручик Алиреза, человек еще молодой, но в глазах его уже поселилась та важная скука, что бывает у людей, коим доверено сторожить небо. Сидел он в кузове машины, похожем на гроб превеликий, и смотрел на экраны, где бегали зеленые червячки – души невидимые, кои носятся в вышине. Рядом сопел старший сержант Хассан, мужчина дородный, с лицом, напоминающим печеную тыкву, и усами, какие только у персидских котов водились. Пальцы его, толстые, как сардельки, лениво водили по кнопкам.
«Эх, – думал поручик, глядя в щель люка на пыльную равнину, – небо-то какое пустое! То ли дело в Ширазе, в саду отцовском, где розы пахнут так, что дух захватывает, а гранаты висят, как фонарики чертовы…» И тоска обволакивала душу его, сладкая и тягучая, как патока.
И вдруг!.. Завыла машина, словно ее кипятком ошпарили! Замигали огни, запрыгали червячки на экране – один, особливо наглый, несся прямо на них, с запада, из тех краев, откуда и добро не жди! Замер Хассан, усы его затрепетали, как крылья мотылька. Алиреза впился в экран.
«Тип?» – прохрипел он, голос вдруг осипший.
«F-35i, ваше благородие! – выдавил Хассан, и лицо его из тыквы превратилось в смятую репу. – Симург проклятый! Летит, как бес перед заутреней!»
Ох, знали они этого «Симурга»! Не птица, а наваждение! Крылья у него – невидимые глазу, краска – как хамелеон, сам – тише мыши, а злобой – пуще самого Шайтана! Летал он прежде над чужими землями, наводил страх, как пугало огородное, а ныне вот, вишь, занесло его в Вараминскую глушь, словно муху в молоко! Думал, видно, что здесь спят, как сурки зимой.
Сжалось сердце у поручика Алирезы. Представил он не военную доктрину, а те самые ширазские розы, да гранаты, да сестренку свою, Зохре, что смеется звонко, как колокольчик… И представил он, как этот железный бес, этот «Симург», начнет сыпать с неба огнем да грохотом на мирные крыши Джавадабада, на огороды, где кабачки зреют, на старика, что дремлет у мечети… Нет! Не бывать тому!
«Цель в зоне!» – прогремел Хассан, и лицо его стало вдруг страшным и важным, словно у ангела смерти на миниатюре персидской.
Тишина настала в кузове – густая, липкая, как смола. Слышно было, как муха бьется о стекло. Алиреза глянул на Хассана, на бледные лица солдат – мальчишек, что глядели на него, как на пророка. Время будто остановилось, застыло, как сало в миске. И в этой тишине, сквозь гул своей крови в ушах, услышал Алиреза голос: то ли совести, то ли приказа – не разобрать.
«Бей!» – выдохнул он, и слово то сорвалось с губ тихо, но властно, как указ падишаха.
И засуетился Хассан! Заплясали его сардельки-пальцы по кнопкам! Зажужжали моторы, зашипело что-то внутри стального гроба, затряслась земля, будто сам Иблис под ней заерзал! И рванулась в небо из облака пыли и дыма огненная змея – ракета! Летела она ввысь, злая, неумолимая, оставляя за собой хвост белый, ядовитый, как слюна бешеной собаки. Летела навстречу тому наглецу, что мчался, не ведая своей погибели, словно мотылек на свечу.
А высоко-высоко, в синеве небесной, пилот того «Симурга», закованный в свой кокон дорогой, как выкуп за турецкого султана, вдруг увидел на экране страшную рожу смерти к себе приближающуюся. Возможно, вскрикнул он тонким голосом, как баба на базаре, возможно, дернул штурвал, да поздно! Машина его, диво техники бесовской, заплясала в небе, как пьяный казак на свадьбе, да только пляска та была предсмертной! Раздался хлопок – не громкий, сухой, будто лопнул пузырь навозный. И рассыпался «Симург» в прах! Полетели вниз, на иссохшую землю Варамина, куски железа дорогого, проводов, пластика – все то, что еще мгновение назад стоило казне вражиной миллионы, а ныне стало ничем, прахом, сором на ветру! Словно черти, сорвавшись с цепи, устроили в небе адское конфетти!
Высыпал расчет из машины. Глядят ввысь. Алиреза стоит, бледный, как полотно. Нет на лицах ликования. Есть оцепенение. Тяжесть. Словно не врага убили, а совершили дело нужное, да нечистое. Видят, как над местом падения, у Джавадабада, встает столб дыма черного, жирного, будто сам Сатана там самовар раскуривает. Уже несутся туда спецслужбы, военные – разгребать последствия, искать, что осталось от бесовской птицы.
А поручик Алиреза смотрит на дым, на небо, уже чистое, как слеза младенца, и слышит, как где-то высоко, выше всего этого ада, заливается жаворонок. Поет свою простую, ясную песню. И кажется поручику, что песня та – о Ширазе, о розах, о вечном мире, который так хрупок, и который ему, Алирезе, суждено охранять железом и огнем от бесов, что летают на крыльях из проклятого металла. Вздохнул он тяжко, как мех кузнечный, и махнул рукой: «Сворачивайся!» А в душе его шевельнулась мысль гоголевская: «Эх, Русь!..» – то бишь, «Эх, Иран! До чего же ты доводишь детей своих, что стрелять им приходится в небо по дорогим игрушкам вражиным, вместо того чтобы розы нюхать да гранаты есть?!» И показалось ему, что в клубах того черного дыма усмехается рожей кривой сам шайтан, регистрируя очередную глупость человеческую в свою вечную книгу.
Поддержите канал Техносфера ВПК вашим вниманием и подпиской.