Найти в Дзене
Ожившая история

От Кровавого воскресенья до петли в Озерках: Путь Георгия Гапона

Кто он — человек, выведший десятки тысяч рабочих на улицы Петербурга 9 января 1905 года, в день, что вошел в историю как Кровавое воскресенье? Георгий Гапон — священник, революционер, авантюрист или марионетка царской охранки? Его имя стало символом, но символом чего — предательства, героизма или трагической ошибки? Через 120 лет после его гибели споры не утихают. Он был звездой, что ярко вспыхнула и так же быстро погасла, оставив за собой шлейф загадок. Давайте попробуем разобраться, кем был этот человек, чья жизнь оборвалась на даче в Озерках в марте 1906 года. Гапон родился в 1870 году в селе Белики Полтавской губернии, в крестьянской семье с казацкими корнями. Отец его, Аполлон, был грамотным, служил сельским старостой, а мать, набожная и неграмотная, привила сыну любовь к церкви. Юный Георгий учился в духовной семинарии, но священником стал не сразу — работал земским статистиком, мечтал о большем. В Петербург он приехал в конце 1890-х, чтобы поступить в Духовную академию. Здесь ег

Кто он — человек, выведший десятки тысяч рабочих на улицы Петербурга 9 января 1905 года, в день, что вошел в историю как Кровавое воскресенье? Георгий Гапон — священник, революционер, авантюрист или марионетка царской охранки? Его имя стало символом, но символом чего — предательства, героизма или трагической ошибки? Через 120 лет после его гибели споры не утихают. Он был звездой, что ярко вспыхнула и так же быстро погасла, оставив за собой шлейф загадок. Давайте попробуем разобраться, кем был этот человек, чья жизнь оборвалась на даче в Озерках в марте 1906 года.

Гапон родился в 1870 году в селе Белики Полтавской губернии, в крестьянской семье с казацкими корнями. Отец его, Аполлон, был грамотным, служил сельским старостой, а мать, набожная и неграмотная, привила сыну любовь к церкви. Юный Георгий учился в духовной семинарии, но священником стал не сразу — работал земским статистиком, мечтал о большем. В Петербург он приехал в конце 1890-х, чтобы поступить в Духовную академию. Здесь его харизма, ораторский дар и умение нравиться людям быстро открыли двери. К 1904 году он уже священник при пересыльной тюрьме, с жалованьем в 2000 рублей в год — неплохие деньги для молодого попа из провинции.

Но Гапона тянуло к рабочим. Его проповеди о «силе товарищества» звучали в чайных и на заводах. Он умел говорить с толпой, входил в лачуги бедняков, и те видели в нем своего. В 1903 году, с благословения Сергея Зубатова, идеолога «полицейского социализма», и при поддержке градоначальника Ивана Фуллона, Гапон основал «Собрание русских фабрично-заводских рабочих». За год организация выросла с 30 человек до почти 10 тысяч. Чайная-читальня на Оренбургской улице стала центром, где рабочие обсуждали не только веру, но и свои права.

Вот только Гапон играл на два фронта. Фуллону он клялся в верности царю, называя свое «Собрание» защитой от социалистов. А в узком кругу соратников говорил, что он — революционер, мечтающий объединить рабочих всей России. «Я с самого начала водил их всех за нос», — признавался он позже. Хитрость или двуличие? Скорее, и то, и другое. Гапон был человеком страстей, и его амбиции часто опережали здравый смысл.

К концу 1904 года искра, что тлела в рабочих кварталах, разгорелась. Увольнение четырех членов «Собрания» с Путиловского завода стало поводом для забастовки. Гапон, сначала сомневавшийся, подхватил волну. 3 января 1905 года завод встал, а вскоре бастовали уже 100 тысяч человек. Гапон предложил дерзкий план — идти к царю с петицией, где были и экономические, и политические требования. 9 января колонны рабочих двинулись к Зимнему дворцу. Их встретили выстрелы. Сотни погибли, тысячи были ранены. Гапона спас соратник Петр Рутенберг, уведя его через дворы. Кровавое воскресенье стало началом Первой русской революции.

Гапон бежал за границу. В Европе его встречали как героя. Он обедал с Жаном Жоресом, общался с Клемансо, получал гонорары от газет. Ленин, познакомившись с ним в Женеве, был очарован его энергией. Гапон метался между партиями: меньшевикам клялся в верности социал-демократии, эсерам — в любви к их методам. Он мечтал объединить оппозицию, но его самомнение отталкивало. «А разве Гапон не может стать Наполеоном?» — бросил он в ответ на шутку финского революционера. Наполеоном он не стал, но слава вскружила ему голову.

К осени 1905 года, после Манифеста 17 октября, Гапон вернулся в Россию. Но кумир рабочих 9 января уже не был тем вождем. Революция набирала обороты, и массы шли за Лениным, эсерами, а не за священником, чья роль померкла. Гапон же изменился. Он больше не верил в радикализм, искал компромисс с властью. Через посредников он договаривался с премьером Сергеем Витте: легализация «Собрания» и 30 тысяч рублей в обмен на лояльность. Витте согласился, но деньги до рабочих не дошли — 23 тысячи украл журналист Матюшенский. Скандал разгорелся, и Гапона обвинили в корысти.

Внутри «Собрания» назревал раскол. Рабочий Николай Петров публично назвал Гапона нечистоплотным. Тот, в ярости, поручил молодому активисту Черёмухину убить Петрова. Но 18 февраля 1906 года Черёмухин, крикнув «Нет правды на земле!», застрелился на заседании. Этот трагический эпизод сломил Гапона. Он решил идти ва-банк — сотрудничать с охранкой, чтобы добиться легализации своей организации.

Вице-директор департамента полиции Петр Рачковский предложил сделку: Гапон выдает секреты эсеров, а взамен получает амнистию и поддержку. Гапон согласился, но тайн не знал. Тогда он решил втянуть в игру старого друга — Петра Рутенберга. В феврале 1906 года в ресторане «Яр» Гапон предложил ему сдать эсеров за 25 тысяч рублей. Рутенберг, потрясенный, сообщил об этом ЦК эсеров.

Эсеры, во главе с Евно Азефом — сам он, кстати, был тайным агентом охранки, — решили устранить Гапона. Сначала планировали убить его вместе с Рачковским, но тот на встречу не явился. Тогда Рутенберг предложил другой план: заманить Гапона на дачу в Озерках и устроить «суд» с рабочими-свидетелями. 28 марта 1906 года Гапон приехал в Озерки, думая, что идет на деловую встречу. В доме его ждали Рутенберг и несколько рабочих-эсеров, спрятавшихся в соседней комнате.

Разговор начался спокойно. Гапон уговаривал Рутенберга: «25 тысяч — большие деньги, а за четыре дела дадут 100 тысяч». Но когда он заговорил о связях с полицией, Рутенберг открыл дверь. Рабочие, услышавшие предательские слова, набросились на Гапона. Его связали, поволокли к вешалке и накинули на шею бельевую веревку. Гапон кричал: «Мартын!», но, увидев знакомого рабочего, замолчал. Его повесили на крюке. Рутенберг, не участвуя в расправе, дрожал на веранде. «Я видел его висящим. Все ушли. Дачу закрыли», — вспоминал он.

Тело нашли только 30 апреля. 1 мая полиция устроила опознание с фотографами и корреспондентами. Вскрытие провел профессор Косоротов, позже занимавшийся телом Распутина. В карманах Гапона нашли билет на поезд и газету от 27 марта. Похороны прошли 3 мая на Успенском кладбище. Двести рабочих пели «Вы жертвою пали», требовали мести убийцам, не веря в предательство своего вождя. На могиле поставили крест с надписью «Герой 9 января».

Гапон — фигура неоднозначная. Он был искренен в желании помочь рабочим, но его амбиции и наивность сделали его пешкой в чужих играх. Он мечтал о величии, но стал жертвой интриг. Его история — это не только личная трагедия, но и зеркало эпохи, где революция, предательство и вера сплелись в тугой узел. Так кем же он был? Героем, провокатором или просто человеком, не справившимся с собственной звездой? И что, если бы он не пошел в Озерки в тот мартовский день?