Футболист до сих пор не знает, кто виноват в его уходе.
Российский футболист, нападающий «Канзас-Сити» Магомед-Шапи Сулейманов дал большое интервью обозревателю «СЭ» Игорю Рабинеру. В отрывке ниже — рассказ Сулейманова об уходе из «Краснодара» и непонятном отношении к нему.
До сих пор не могу понять, что произошло вокруг меня в «Краснодаре»
— Что у вас, воспитанника клуба, первым из птенцов академии сыгравшего за него сто матчей, в какой-то момент сломалось в «Краснодаре»? И как вы решили уезжать в Турцию?
— Когда Олегович [Мусаев] в первый раз ушел, наверное, меня это чуть-чуть надломило. Пришел Виктор Гончаренко, при котором я выходил на поле мало. Вроде у нас были нормальные отношения, разговаривали достаточно открыто. Но я хотел играть.
— Он на вас не рассчитывал?
— Виктор Михайлович мне об этом не говорил. Но закрывалось трансферное окно, и в конце августа по мне возникло предложение. Сначала клубы разговаривали между собой, и «Краснодар» не собирался меня отпускать, но потом тональность поменялась: «Если хочешь...» И я решил, что лучше поеду играть. Все произошло быстро. Возможно, надо было остаться, кто знает. Но опять же — когда вернулся из Турции, то никуда не хотел уходить, вообще никуда. На предложение из Израиля месяц говорил людям «нет».
— Из этой же команды, куда в итоге и уехал?
— Да. Главный тренер, который со мной разговаривал, убеждал поехать, уже после признался: «Я не верил, что ты приедешь». Но в «Краснодаре» произошло то, что до сих пор не могу понять. Вроде у меня были в клубе со всеми очень хорошие отношения. Просто кто-то, видимо, воду мутил, но кто — до сих пор понять не могу. Потому что отношение ко мне поменялось очень резко.
Только что я ни слова не говорил об уходе, но когда обсудил с тренером (Александром Сторожуком. — Прим. «СЭ») кое-какие моменты, меня сразу начали «чехлить». Как-то прилетаем с выезда, и утром мне сообщают: «Скажи там, если что — мы готовы тебя отпустить». Я этого не понял. Мне кажется, разойтись можно было более спокойно, по-человечески.
Опять-таки я со всеми руководителями клуба вроде на связи. И до сих пор не понимаю, кто, кому и что говорил обо мне. Я приехал с таким настроем в «Краснодар» после Турции, у меня было столько желания и мотивации показать, что вернулся домой и хочу играть дома, в родной команде! Но, видимо, кому-то этого не хотелось.
— Кому?
— Наверняка можно подумать об одном — в то время был главный тренер, который говорил одно, а делал другое. Может, он рассказывал руководителям какие-то вещи, которых на самом деле не было. Шли разговоры про какие-то заговоры, которые мы с Ильзатом Ахметовым хотим устроить. Какие заговоры?! Для чего они мне нужны? Я только приехал обратно, мне надо на поле все доказывать, в состав попадать. Какого тренера и куда я могу привести?!
Все, что мне было нужно, — это чистая, здоровая конкуренция. Больше ни у кого ничего не просил. Но справа в атаке ставили купленных недавно за границей центральных полузащитников, которые никогда в жизни не играли на фланге. Выпускали молодых, которые вообще считаное количество раз за первую команду вышли... Во всем этом для меня есть большой вопрос. Надеюсь, когда-то получу на него ответ.
— Вы рассказывали, что кого-то из молодых однажды даже хотели переселить в ваш номер на базе.
— Да, когда я вернулся из Израиля. Вся команда жила в новом корпусе, я один — в старом. Этого тоже не понимал. Можно было мне какую-то комнату выделить до того момента, пока не уйду. Отношения уже сложились такие, что у меня хотели забрать мой 93-й номер и отдать его игроку из молодежки. Хорошо, хоть этого не сделали.
Повторяю — не знаю, что и как там происходило. Но считаю, что по отношению к своему воспитаннику, который, думаю, внес какую-то лепту в историю «Краснодара», это чуть несправедливо. Могли разойтись просто по-человечески.
— Потом у вас со Сторожуком случился обмен весьма жесткими колкостями в прессе.
— Он — тренер, взрослый человек. Я так воспитан, что не могу говорить какие-то вещи, слишком много себе позволять, потому что уважение к старшему должно быть. Но он перешел грань, позволив себе одно высказывание, которое возмутило, например, моего отца.
Человек должен понимать, что определенные вещи надо говорить более корректно, иметь уважение. И если он готов, то, когда прилечу в Россию, могу лично сказать — не через прессу, а в лицо. Не надо озвучивать журналистам то, что не можешь или не хочешь сказать в глаза. У него есть мой номер, и, когда я буду дома, он может мне сообщить, где находится, и я сам туда прилечу и поговорю с ним.
Для меня всегда горькая правда была лучше сладкой лжи. Когда тренер говорит мне правду в глаза, я всегда пожму ему руку, и мы разойдемся в отличных отношениях. Но когда какие-то вещи произносятся за спиной, а в лицо — совсем другое, для меня это совсем другая история.
— Когда «Арис» вас выкупил, психологически сложно было осознать, что теперь вы уже официально — больше не игрок «Краснодара»?
— Нет. Уже когда я был в двух последних арендах, все равно в голове прикидывал, что могу уйти из клуба. Это нормально, это часть футбола. Но я по-прежнему очень сильно люблю и город, и команду. И желаю им всего-всего наилучшего.
Читайте также:
- «Схватил нож и в живот». Как чемпиона мира лишил жизни бандита прямо в морге