Есть в поездах дальнего следования что-то… магическое. Вроде бы всё банально: вагон, скрипящие колёса, ритмичный стук по рельсам — а атмосфера застывает между «только что уехали» и «скоро будет рассвет». За окном маячат редкие огоньки, в проходе пахнет горячим чаем и чужим дорожным хлебом. В строе этих уютных микромиров всегда найдётся место маленькой, но отчаянной битве за… нижнюю полку.
Досталась мне такая — по всем правилам. Москву оставил позади, на душе лёгкая тревога и приятное предвкушение долгожданной встречи с друзьями в Екатеринбурге. Только вот, когда подошёл к месту, встретил сюрприз…
— Извините, это моё место, — говорю, демонстрируя билет, как щит.
На полке уже возлежал парень — лет двадцать пять, моложе меня, спортивная куртка, рюкзак внедорожного размера. Собственной персоной и, по всей видимости, собственной территорией.
Он даже не двинулся:
— У меня верхняя, — лениво отозвался, даже не вставая, — но я всегда снизу сплю. Давай поменяемся, нормально же?
Нормально ли? Мир в этот момент разделился на тех, кто всегда добивается своего, и тех, кто готов уступать без боя.
— Нет, не нормально, — отвечаю твёрдо, как будто репетировал эту фразу для особого случая. — Я специально покупал нижнюю полку. Давайте по билетам.
Парень закатил глаза и продолжил лежать, будто его просто не касается частная жизнь остальных пассажиров этого поезда.
— Да не парься, чувак, — пробормотал он. — Мы оба молодые. Какая разница, где спать?
Плацкарт как театр
О, плацкарт! Тысячеглазый зал для случайных зрителей. Соседи по вагону уже перестали притворяться, что им всё равно. Вот, например, ярко накрашенная тётя с боковой полки — словно театральный режиссёр вмешивается:
— Молодой человек, уступите место, что вам жалко, что ли? — сказала так, словно защищает основу мироздания.
— А почему я? — парирую. — У меня билет на это место!
С верхней полки напротив выглядывает мужик, в майке и с газетой в руках:
— Если не хочешь наверх, надо было нижнюю раньше покупать. Всё просто.
Парень на моей полке даже не смутился:
— Ну вы даёте, как будто речь о жизни и смерти. Чувак, не будь жёстким.
Не будь жёстким? В этот момент ощущаешь себя таким эталоном бюрократического принципиализма, что хочется вытащить Конституцию из рюкзака. Ну или хотя бы Правила перевозки пассажиров.
Проводница — судья железнодорожного ринга
Шум доходит до проводницы — безупречно строгая, слегка измученная вечными «разборками» женщина лет сорока. Она, кажется, специально носит этот уставший взгляд, чтобы всякий спор растворялся в воздухе ещё до её подхода.
— Что за спор? — требует ответа, руки скрещены, брови подняты вопросительно.
— Этот парень занял моё место, — показываю билет чуть не в суде.
Парень тут же приплёл:
— У меня клаустрофобия. Мне там плохо, дышать нечем.
Проводница размеренно выдает универсальный рецепт счастья:
— Каждый занимает место по билету. Но если договоритесь — пожалуйста…
Спасибо за ничего, как говорится.
— Не собираюсь договариваться, — стою на своём. — Это моё место.
Неожиданный аргумент и маленькая дилемма
Парень вдруг меняется в лице, голос становится другим — тише, по-человечески с надрывом:
— Слушай, брат… у меня завтра защита диплома, экзамен. Не высплюсь — обломаюсь. Пожалей студента, а?
Я на секунду теряюсь: ну вроде и трогательно, но как-то… подозрительно. Настоящий студент обычно готов пойти в окоп за кофе и вайфай, но всё-таки пытаюсь уточнить:
— А почему ты тогда сам не купил нижнюю, если так надо?
— Не было билетов, — он избегает взгляда, шуршит рюкзаком.
Пассажиры спорят шёпотом, атмосфера сгущается.
— У всех дела важные, — отвечаю. — У меня тоже встреча судьбоносная. Так что — увы, друг.
Я — принцип. Он — демонстрация
Мимолётный разочарованный взгляд, злость, саркастическое:
— Ну ты и жёсткий, — фыркает он, собирая вещи с таким шумом, как будто они весят больше, чем его собственные обиды.
Где-то далеко внутри — легчайший звон совести, но билет всё же сильнее.
Проводница уходит. Парень на верхнюю — а я, наконец, располагаюсь на положенной мне по закону территории.
Ночь и неожиданная человечность
Прошло пару часов. В вагоне повисла зыбкая тишина — одни прячутся под одеялами сросшимися с экранами, другие храпят сонно. И вдруг из темноты, сверху — почти шёпот:
— Эй, не спишь?
— Нет, — отвечаю, напряжённый, но уже без всей дневной агрессии.
Похоже, и у него исчезли все защитные ухмылки — просто человек, ночной разговор.
— Прости за днём, реально переборщил. Просто волнуюсь — последняя надежда, диплом-практика. Все деньги на билет ушли, нижних не было.
— Почему не сказал сразу?
— В общаге так не принято, — усмехнулся Артём (так, оказывается, его зовут). — Там всё только через шутку или напор. Прокатит — круто.
Рассказался про учёбу, про мечту быть инженером, про маму, которая ждёт хороших новостей. Я рассказал о своих делах, о встрече, невысказанных страхах — и вдруг стало так понятно: за любым спором всегда кто-то живой, у каждого билета своя цена и история.
— Ты прав, — сказал он тише. — Сам бы не уступил.
Утро и простое примирение
Утро настало быстро и шумно, поезд затормозил, за окном туманный Екатеринбург. Артём первым спрыгнул с полки, улыбнулся и протянул руку:
— Без обид? И пусть у тебя на встрече всё будет круто.
— И тебе удачи. Пусть диплом сдастся с первого раза, — искренне пожал ему руку.
Проводница на выходе подмигнула:
— Всё-таки помирились? Ну вот и хорошо. В поездах иначе нельзя — иначе и не выживешь.
А я понял: иногда стоит отстоять своё, а иногда — просто выслушать человека, чтобы даже самая дикая битва за нижнюю полку превратилась в обычную человеческую историю с пониманием и словом «удачи» на прощание.
***
Продала золото мамы ради свадьбы, а потом она пошла жить к сестре
Мама высыпала украшения на стол. Он взял лупу, стал рассматривать.
— Хорошие вещи. Советское золото, качественное. Камни натуральные.
Я держала маму за руку. Её пальцы дрожали.
— Сколько дадите?
— 180 тысяч. Окончательно.
Мы продаем дачу, мама решила, - сказал брат, не глядя мне в глаза
Дача в Озерках была нашим семейным гнездом больше тридцати лет. Отец строил ее своими руками, каждое лето добавляя что-то новое: веранду, баню, беседку. Когда он умер пять лет назад, мама сказала, что никогда не продаст это место – здесь живет его душа
Я отказываюсь от наследства в твою пользу, сестра, - улыбнулась Анна, - ты ведь всегда хотела этот дом
Это какой-то подвох, - пронеслось в голове. Анна никогда ничего не делает просто так
Свекровь потребовала продать мою квартиру ради сына: что я ей ответила
Думала, что хуже уже не будет. Ошибалась. После смерти мамы я унаследовала двушку в центре города, и казалось, что жизнь наконец-то наладится. Но свекровь решила иначе.
Муж решил, что отпуск с его мамой ― это семейная традиция. Мой отпуск закончился на второй день
Я думала, что самое страшное в отпуске — это потерять багаж. Оказалось, есть вещи похуже. Например, провести две недели в одном номере с мамой мужа, которая считает, что я неправильно дышу.