Я всегда пытался вытянуть брата наверх, а он как будто сопротивлялся.

— Слушай, ты ведь начальник отдела кадров, да? — голос брата звенел от злости и отчаяния. — Неужели ты реально ничего не мог сделать? Даже не попробовал! Ты вообще понимаешь, чем я теперь семью кормить буду?

Я стоял, будто приклеенный к полу. В голове не было ни одной внятной мысли, только каша. Глядел на него и чувствовал, как внутри всё клокочет: жалость, обида, вина. На лице брата — боль и упрек. Внутри меня будто сцепились два человека: старший брат, который с детства был ему опорой, и сухой, прагматичный начальник отдела кадров, для которого служебные правила — закон.

Сказать было нечего. В голове крутилась только одна мысль: да, я ничего не сделал. Но мог ли?

Мы с Пашкой росли вдвоем. Отец ушел от нас рано — мама одна тянула нас обоих. Я стал старшим в доме не просто по возрасту, а по сути — с десяти лет уже отвечал за брата. Он был моим «хвостиком» — везде за мной: во двор, на речку, в походы, даже когда друзья ворчали. Но быстро все привыкли. Павел был заводной, любознательный, да и драться за себя мог, как лев.

— Пашка, ну не лезь ты к нему, у него рост под два метра! — помню, кричал я ему в подростковом возрасте, когда он бросался защищать себя или кого-то из нас.

— Мне всё равно, какой он! Нечего людей обижать! — кричал он в ответ и несся в бой.

Такой он был всегда — вспыльчивый, но искренний. Его смело можно было назвать «честным до безумия».

А потом — как водится, подростковый возраст. Волосы в синий цвет, какая-то дичь с «друзьями», которые ходили вечно с мутными глазами и слушали глухую электронику. Казалось, я его теряю.

Мы с ним тогда разговоров провели штук десять. Сначала мягко, потом уже на повышенных тонах.

— Паш, ну неужели ты думаешь, что эти чуваки — твои друзья? Они же живут в каком-то бреду. Ты им нужен только для компании.

Он молчал. Потом вдруг исчез на пару дней. Вернулся — другой. Сказал: «Ты прав, брат». И правда — бросил этих своих, устроился на заочку, а я пристроил его в филиал нашего холдинга — помощником управляющего. Старт был неплохой.

И работал ведь нормально! Без выкрутасов, старательно. Управляющий даже говорил: «Парень — надёжный, с ним можно хоть в разведку».

Только потом как-то слишком доверился начальству и влип в историю. Служба безопасности провела проверку — всплыли махинации с финансами. Управляющего выкинули под шумок, а Пашу я еле-еле вытащил. Доказал, что он просто не понимал, что подписывал.

— Он тогда зелёный был, — убеждал я начальника службы безопасности. — Реально ничего не шарил.

Отделался легким испугом. Я вздохнул — вытащили. Он остался в компании. Постепенно стал менеджером среднего звена, работу свою знал, но тут начались проблемы уже вне офиса — бухать начал. Много и часто.

Жена его звонила:

— Послушай, ты ведь его брат. Ну сделай уже что-нибудь, а? Он совсем с катушек слетает…

Я пытался — и поговорить, и помочь, даже на работе прикрывал, мол, поручения важные выполняет. Но, как всегда, всё сорвал один пьяный вечер.

— Ты кто такой, чтобы меня учить?! — заорал он соседу, который сделал ему вполне мирное замечание о шуме.

Результат — у соседа минус нос и одно ребро. И вот уже звонит мне жена: «Пашу повязали». Завели дело по хулиганке, светила судимость.

Положение аховое. У нас в холдинге, как в армии: судим — не сотрудник. Всё, до свидания. Но снова удалось выкрутиться: брат исправно ходил к следователю, извинился, детей на иждивении упомянули. В итоге — условка. Я вздохнул второй раз.

Сделал хитрый ход: ввел в штатное расписание головного офиса новую тихую должность, куда перевёл Пашу. Поближе к себе, подальше от лишних ушей и глаз. Тихо, спокойно, он стал работать нормально. Даже начал тянуться вверх — захотел на более высокую должность.

И тут сыграла злую шутку ирония судьбы: его кандидатура оказалась первой в списке на комиссионную аттестацию. Я ведь сам готовил это положение. И вот документы перед службой безопасности: бывший наркологический учет, участие в махинациях (пусть и без злого умысла), судимость, прогулы… Всё на одной бумаге.

А теперь вот стоит он передо мной, красный от ярости и обиды, и кричит:

— Почему ты меня не прикрыл? Почему ты не остановил это? Ты же мог…

А я не мог. По-честному, не мог. Всё, что можно было сделать, я уже сделал. Возможно, даже больше, чем следовало. Но в этой системе лояльность имеет предел. У каждого он свой. У меня вот он закончился на том, что я несколько раз шел против правил ради брата.

Теперь же началась проверка по всем пунктам. Шеф требует объяснений: как такое вообще допустили? Почему судимый человек оказался в штате, да еще и в головном офисе?

Я развел руками. Ответить брату было нечего. Только взгляд опустил.

— Прости, Паш… — сказал я тихо. — Но теперь каждый сам за себя. Иначе я просто утяну нас обоих ко дну.

Он смотрел на меня молча. В этот момент между нами выросла стена. Не из кирпича — из фактов, решений и того самого "ничего не мог".