Июнь у меня пока похож на ухмылку пессимиста. Бывает со мной такое время от времени, когда мне надо разобрать себя на части, что-то переосмыслить, заново собрать и смазать швы. В таком состоянии я становлюсь отшельником и никого не хочу видеть. Мне требуются уединение, пища для ума и сердца.
Так вот, мой отшельнический июнь проходит под знаком музыки, романсов, сентиментальности и возвращения к творчеству Леонида Филатова, на стихи которого его лучший друг Владимир Качан сочинил много песен, которые же и исполнил.
Отдельным пунктом культурной программы стали две книги авторства Качана: "Улыбайтесь, сейчас вылетит птичка" и "Роковая Маруся". Первая уже "проглочена" с почти забытым мною азартом (то же нетерпение, что в детстве при чтении, ну, скажем, "Всадника без головы!"), вторая пока в процессе прочтения и смакования.
О Филатове:
"Двумя-тремя словами он мог уничтожить человека, находя в нём то, что тот тщательно прятал или приукрашивал в себе. О, этот яд производства Филатова! Кобра может отдыхать, ей там делать нечего. Поэтому собеседники, начальники и даже товарищи чувствовали некоторое напряжение, общаясь с ним. И, даже хлопая по плечу, хлопали будто по
раскаленной печке. Побаивались и уважали. Уважение было доминирующей чертой всех последних праздников в его честь. Государственная премия, или юбилей в Театре на Таганке, или премия Тэффи, или авторский концерт в "Школе современной пьесы" - все вставали. Весь зал! И было ясно, что если
кто-то его не любит, то нет ни одного, кто бы не уважал.
Афористичная краткость и точность, когда если и захочешь, нечего добавить, - и в его сегодняшних пьесах, и в репликах по поводу увиденного или услышанного.
Известный артист пишет что-то вроде мемуаров. Их все можно поместить под рубрику "Теперь об этом можно рассказать". Он тоже вошел в рынок и даже не вошел - угодливо прибежал. И стал бойко торговать вот этим своим "теперь об этом можно рассказать". А можно ли? А стоит ли?.. И Филатов отзывается о мемуарах того артиста всего в двух словах: "Дневник Смердякова". Всё. Достаточно".
Я вообще не слишком доверяю воспоминаниям и мемуарам, но здесь, как выразился автор, не мемуары, а, скорее, сочинение на свободную тему. Рассказы о близких друзьях, Филатове и Задорнове, которые для него просто Лёня и Миша, о детстве в Риге, о поступлении в театральное училище, об окольном пути на большую сцену, об однокурсниках, среди которых были Кайдановский и Русланова, о впечатлениях... словом, о жизни, идеализме, принципах, драмах, удачах, творчестве, беспечной юности, любви.
О Задорнове:
"И, представьте, большая сцена дождалась Мишу даже быстрее, чем Володю, несмотря на то что тот уже учился в театральном институте. Это была большая сцена ДК МАИ. Впрочем, в создании материальных ценностей он тоже участвовал, он даже делал что-то для двигателя пилотируемого космического аппарата "Буран". Уж не это ли обстоятельство (ужасаюсь я дерзкой мысли, посетившей меня сейчас) сыграло решающую роль в биографии самого "Бурана", превратившегося в конечном итоге из гордости нашей космической техники в абсолютно гуманитарный объект культуры и отдыха в соответствующем парке? Если бы не задорновское участие в нём, может, он и не стал бы аттракционом, пародией на себя, может, судьба сложилась бы у "Бурана" иначе, если бы зловредный вирус задорновского юмора в него не попал."
И весь этот винегрет настолько гармоничен и искренен, что от книги, написанной к тому же прекрасным и сочным литературным языком, невозможно оторваться. Её хочется цитировать и цитировать, а потом дергать человека за рукав и спрашивать: ну как, тебе понравилось же, правда? В ней смешное уживается рядом с трагическим, как в самой жизни.
О Сличенко:
"Ничего подобного этому я не слышал ни до, ни после. Они пели русские и цыганские романсы, многие были уже знакомы по пластинкам и ТВ, но чтобы так! - никогда. Во-первых, близко, и потому будто лично тебе, во-вторых, их никто не просил, хотя и надеялись, они сами захотели: хорошо им стало, и песня была естественным продолжением этого "хорошо". От души и для души, и вдруг стало ясно, что твоя душа обречена, вдруг стало понятно, как ее можно продать за это пение. Прости, Господи, за это святотатство, но я лишь пытаюсь описать то состояние восторженного транса, в которое они погрузили нас тогда.
Состояние, в котором можно все пропить, прогулять последнее, заложить душу и погибнуть в первобытной истоме, лишь бы оно длилось и длилось. Будто кровь остановилась, руки оцепенели, ноги никуда не идут, позвоночник превратился в ледяной столб, и только душа твоя бедная мечется птичкой по всему телу и ищет выхода, чтобы улететь вместе с этими звуками. Да, не зря сами цыгане считают Сличенко первым среди них. Каждый из них знает, как петь, какие звуки из гитары извлечь, чтобы распять душу песней. Но Сличенко и среди них вне конкуренции. Он - отдельно.
И ещё. Очень тяжело, наверное, писать о людях, которых знал и знаешь, о живых и ушедших, так, чтобы они не выглядели ожившими монументами, а оставались сами собой. Качану это удалось. Мое восхищение безмерно.
От души советую для получения интеллектуального удовольствия от отличной литературы.