С малых лет Емельян понял простую вещь: чем меньше тебя видно, тем спокойнее жизнь. Мать его раздражал любой шум. Стоило ему пробежаться по коридору или громко засмеяться, как Наталья тут же срывалась на крик. Поэтому мальчик приспособился - играл тихо, ходил на цыпочках, старался вообще не попадаться на глаза.
Отца он не помнил. Тот ушёл, когда Емельяну было года два, может, чуть меньше. Мать о нём не рассказывала, только иногда зло бросала что-нибудь вроде:
- Такой же будешь, как твой папаша!
Вся нежность доставалась мальчику от бабушки Марфы. Пока Наталья пропадала на работах или неизвестно где, бабушка кормила внука блинчиками, рассказывала истории про свою молодость, учила вырезать фигурки из картошки. При ней можно было и посмеяться, и побегать по квартире.
Странные дни случались, когда мать возвращалась подвыпившей. Тогда она вдруг становилась ласковой, обнимала Емельяна, гладила по голове, говорила, что он её "единственная радость". Мальчик не понимал этих перемен и побаивался их. Потому что утром мать снова была злой и недовольной.
- Наташ, ну ты что, опять за свое? - вздыхала бабушка Марфа. - Ребенок ведь не виноват ни в чем.
- Ой, мама, не пили меня с утра, а? - хрипло отвечала Наталья и отмахивалась. - Что ему не так? Накормлен, одет. Пусть скажет спасибо, что вообще не в детдоме.
- Да при чем тут еда-то, дочка? Он же ластится к тебе, как щенок. Душу свою детскую тебе несет, а ты в нее плюешь.
Наталья вздрагивала, будто от пощечины.
- Душу? А в мою кто-нибудь заглядывал?! Я смотрю на него и вижу рожу его папаши! Как мне его любить, скажи?!
Баба Марфа только вздыхала. Спорить с дочерью было бесполезно - та всё равно гнула своё. Оставалось только жалеть внука и стараться дать ему хоть немного тепла.
Так и рос мальчуган - ласковая бабушкина забота смешивалась с холодным равнодушием матери. Емельян старался не разочаровывать ни ту, ни другую и постоянно метался между двумя берегами своей юной жизни.
Когда мама и бабушка вступали в очередную перепалку, Емельян вжимался в кресло и мечтал раствориться в воздухе. Он затыкал уши, закрывал глаза и старался не слышать их оглушительные крики.
- Совести у тебя нет, Наташка! - надрывалась баба Марфа. - Хоть бы раз сына обняла по-человечески!
- Не указывай мне! - шипела мать, швыряя на пол сумку. - Без тебя разберусь, как сына растить!
Из кухни доносился звон битой посуды. Потом хлопала входная дверь - мать убегала куда глаза глядят. Бабушка, утирая концом платка мокрые глаза, шаркала к внуку:
- Ничего, Емелюшка, образуется. Мать-то у тебя не злая, просто жизнь её потрепала.
Но вскоре бабушка слегла. Она всё реже вставала с постели, перестала готовить, есть и читать Емеле его любимые сказки на ночь. Со свойственной детям непосредственностью малыш пытался помочь бабуле, подносил ей еду, но, казалось, она совсем его не узнавала.
А однажды, вернувшись с улицы, где он гонял мяч с дворовыми мальчишками, Емельян встретил в их квартире незнакомых людей. Они все были одеты странно - в одинаковую униформу. Незваные гости сновали туда-сюда, что-то писали в своих бумагах. Мама коротко отвечала на их вопросы, кивала головой и бросала тревожные взгляды в сторону комнаты бабушки.
Малыша отвели к соседке, где он и заночевал. А наутро, когда за ним пришла мать, Емельян с ужасом обнаружил, что милой бабулечки нигде нет - ни в квартире, ни на кухне, ни в ее комнате.
- Нет ее больше, не ищи. Привыкай, что теперь только ты и я, - ледяным тоном обронила мама.
С того рокового дня жизнь маленького человечка кардинально изменилась. Крики стихли, но вместе с ними ушла и прежняя теплота. Емеля тосковал по бабушке, ее сказкам и ласковой улыбке. Пустота в доме словно сдавливала его маленькое сердечко, и он всей душой чувствовал, что всё изменилось безвозвратно.
Мальчик смутно ощущал, что с бабушкой приключилась какая-то беда, но мама, на вопросы сына, лишь раздраженно отмахивалась. Она стала чаще оставлять его одного в квартире, и эти часы одиночества превращались для малыша в настоящую муку. Емельяна охватывал необъяснимый страх. Ночные звуки города за окнами, шорохи в подъезде и гул водопроводных труб пугали его до дрожи.
Он садился на подоконник, прижимался лбом к холодному стеклу и смотрел на улицу, выискивая знакомую фигуру матери. Но мама не спешила домой. Ее мало волновало, что сын остался один. Он стал для нее обузой, помехой на пути к новой жизни. Наташа никак не могла решить, что делать с Емельяном.
Ее новый избранник не терпел детей, и Наталья не осмелилась рассказать ему о сыне. Он был строгим и серьезным, и если бы узнал о существовании ребенка, их отношениям пришел бы конец.
Решение пришло к ней, когда она возвращалась домой. Сегодня ей поступило заманчивое предложение, от которого было бы глупо отказываться. Александр - богатый и влиятельный мужчина, связи которого сулили безбедную жизнь и избавление от нищеты. Но главной преградой был Емельян. Поэтому, переступив порог, она тут же велела сыну собрать пожитки и одеться.
- Мам, а куда мы идем? - встрепенулся мальчуган, которому так редко доводилось выбираться с матерью на прогулки.
- Одевайся и не задавай вопросов, - отрезала она.
Емеля в радостном возбуждении натянул свои лучшие штанишки и свитер. Они ехали на трамвае, потом шли пешком, пока мать не завела сына в огромное здание. Там их встретили три строгие тетеньки в форме, которые сверлили мальчика недобрыми взглядами и качали головами.
Мать что-то подписала, потрепала сына по взъерошенной макушке и, пообещав скоро вернуться, оставила его одного с чужими женщинами. А те принялись обступать мальчугана, объясняя, что отныне он будет жить здесь.
Емельяна помыли, забрали его вещи, выдали какую-то некрасивую одежду, а затем побрили наголо, оставив лишь колючий ежик волос. Женщины осматривали, ощупывали, выспрашивали его, а Емельян всё сильнее сжимался в комочек, мысленно зовя маму на помощь.
В тот миг, когда мать ушла, не удостоив сына даже взглядом, в ее душе царила ликующая радость. Наконец-то она сбросила тяжесть прошлого! Теперь ничто не могло помешать ей выйти замуж и устроить свою жизнь. Чувства вины или жалости к собственному ребенку не терзали ее. Вместо этого она ощущала лишь эйфорию свободы.
Емелю привели в просторную комнату, где находились другие дети, похожие на него. Они с любопытством разглядывали его и прикасались к его голове. Он старался сдерживать слезы, но в конце концов не выдержал и разрыдался. Это был его первый день в приюте.
О своем сыне Наталья не вспоминала. Прошло много лет с тех пор, как она передала его государству и наслаждалась браком. Муж был заботлив, нежен и внимателен. А после рождения сына он и вовсе носил ее на руках.
Наташа давно забыла о своем первом сыне, и лишь сегодня он снова всплыл в ее памяти. Она сидела перед резным зеркалом и любовалась своими новенькими пухлыми губами, пока муж говорил с ней.
- Повтори, что ты сказал? - рассеянно произнесла женщина, краем уха уловив знакомые имя и фамилию.
- Наташ, ты вообще здесь? - Александр метался по спальне, тряся какими-то листками. Вены на шее вздулись. - У тебя есть взрослый сын, которого ты от меня скрыла!
- Да откуда... с чего ты взял...
- С чего взял? Вот с чего! - бумаги полетели ей в лицо. - Крылова Наталья Ильинична! Это не ты, что ли? И когда ты собиралась рассказать? - голос Александра сорвался. - После свадьбы решила, а зачем мужу знать? Вдруг не захочет чужого ребёнка?
Слова застряли в горле. Как объяснить? Страх остаться одной? Желание забыть неудачный брак? Стыд за сына от алкоголика?
- Господи, Наташа... Я же не монстр какой-то. Неужели думала, что брошу тебя из-за ребёнка? Столько лет... столько лет ты мне врала!
Вся спесь слетела с Натальи, словно шелуха. Плечи опустились. Она обмякла и, не поднимая глаз, тихо спросила:
- И как... ты узнал?
Александр усмехнулся, но смех получился злым и безрадостным.
- И это всё? Это единственное, что тебя сейчас заботит? Даже не любопытно, где он был, что с ним стало за все эти годы?
- Нет! - выкрикнула Наталья, и в голосе зазвенел застарелый гнев. - Не любопытно! Он был ошибкой, которая чуть не утопила меня! Ты хоть представляешь, что в нем за кровь, чьи гены? Он наверняка давно или спился, или сел! И я не понимаю, с чего ты вообще завёлся? Он тебе посторонний человек!
- Теперь уже нет, - ледяным тоном отрезал супруг, подходя вплотную. - Этот твой "посторонний человек", которого ты выкинула, как ненужную вещь, только что растоптал все, что я строил. Весь мой бизнес. Я на нулях, Наташа. Банкрот.
Наталья нервно рассмеялась, качнув головой.
- Это бред. Ты просто издеваешься надо мной.
- О, я бы с радостью, дорогая, но нет. Я просто нанял людей выяснить, кто так методично ломает мне хребет. И они выяснили. Принесли мне в красивой папочке. Фотография твоего сына, а рядом - твое имя. Представляешь, какое совпадение?
- Значит, он выискивал меня? - Наташа вцепилась в подлокотник так, что побелели костяшки пальцев. - Решил поквитаться?
- О, конечно. Он не спал ночами, думал, как бы досадить мамочке. Да плевать он на тебя хотел, Наташа. Он просто делал свою работу. А ты теперь пойдешь и будешь делать свою - исправлять то, что натворила.
Наташа похолодела. Она никогда не думала, что ее прошлое может так жестоко ударить по ней. Она бросила сына в приюте, чтобы устроить свою жизнь, и теперь расплачивалась за это.
- А если не смогу? - прошептала она, кусая губы. - Что скажу? Как объясню?
- Тогда нам конец. Банк забирает дом, машины, счета арестованы. Еще немного, и мне светит статья за финансовые махинации. А я тебя уверяю, если я пойду ко дну, то утащу тебя за собой. Ты ведь тоже подписывала кое-какие бумаги, помнишь?
- Что же мне делать? - прошептала она.
- Найди его. Извинись. На коленях, если потребуется. Расскажи душещипательную историю о матери, которая всю жизнь искала своего мальчика. - Александр говорил сухо, деловито. - Сделай все, чтобы он помог нам выпутаться из этой истории. Иначе мы оба окажемся за решеткой. И поверь, тюремная роба тебе не пойдет.
****
В кабинете пахло кофе и полиролью для мебели. Сквозь жалюзи пробивались утренние лучи, расчерчивая стол Емельяна Сергеевича золотистыми полосами. Он как раз просматривал отчет, когда на столе зажужжал интерком.
- Простите за беспокойство, - раздался голос Веры, секретарши. - Тут женщина к вам рвется. Без записи. Говорит, что по личному делу.
Емельян отложил бумаги. Восемь утра - не лучшее время для сюрпризов.
- Пропустите.
Дверь приоткрылась, и на пороге появилась она. В ярком, кричащем платье, которое было ей уже не по возрасту, с лицом, на котором косметика отчаянно воевала с морщинами. Она замерла на мгновение, а потом сделала шаг в кабинет, двигаясь с театральной грацией.
- Емеля! - выдохнула она, прижав ладони к груди. - Неужели это ты?
В ее голосе звучала наигранная радость, как у актрисы районного театра. Глаза увлажнились, но слезы не спешили течь.
Емельян поднялся из-за стола. Сердце стучало где-то в горле, пока он вглядывался в черты, которые помнил лишь смутно, как сквозь мутное стекло детства.
- Мать? - слово вырвалось хрипло, будто его долго не использовали.
- Сыночек мой! - Наталья шагнула вперед, раскинув руки для объятий. - Я столько лет мечтала об этой встрече! Ночами не спала, все думала, где ты, как ты...
- Забавно слышать, - процедил Емельян, скрещивая руки на груди. - Если тебя так мучила бессонница по моему поводу, отчего же ты не объявлялась почти двадцать три года? Чем была занята все это время?
Она рухнула на колени прямо на дорогой ковер, словно ее подкосили. Спектакль начался.
- Сынок, прости! Прости меня, дуру! - завыла мать, цепляясь за штанину его брюк. - У меня не было выбора, пойми! Жизнь такая была… Мы же пропадем, мы с Александром пропадем! Не губи нас!
Емельян смотрел на распластавшуюся у его ног женщину с холодным любопытством естествоиспытателя. Столько лет он представлял эту встречу, прокручивал в голове возможные сценарии, а теперь чувствовал только усталость и брезгливость.
- Ты совсем не изменилась, - произнес он тихо. - Тебя по-прежнему волнуют только деньги. Ради них ты когда-то выбросила меня из своей жизни, как ненужную вещь. А теперь ползаешь в ногах ради тех же денег.
- А ты?! Ты упиваешься своей властью, да?! Смотришь, как я унижаюсь, и тебе это нравится?! Мстишь родной матери?!
Ее крик был таким пронзительным, что у Емельяна зазвенело в ушах. Он отвернулся к огромному окну, за которым шумел город, и сжал кулаки.
- Когда я был маленьким, я ждал тебя. Каждую ночь. Думал, что дверь откроется, и ты войдешь. Потом, когда подрос, я мечтал найти тебя и отомстить. Высказать все… Но со временем понял, что это бессмысленно. Я сделал себя сам, без тебя. И судить тебя - не моя работа.
- Так почему?! - Наталья вскочила на ноги, голос сорвался на визг. - Почему ты не поможешь, если все простил?!
- Потому что я не ворую. А твой муж - вор. Он годами обманывал государство, подделывал документы. И то, что он до сих пор не в тюрьме, это уже огромная уступка с моей стороны.
- Что мне сделать?! Скажи, что мне сделать, чтобы ты все вернул?!
Долго смотрел на нее Емельян, словно пытался разглядеть в этой потрепанной женщине ту молодую мать, что когда-то оставила его у дверей приюта.
- Не бросай мужа, когда совсем припрет, - произнес он наконец. - Не предавай его, как предала меня.
Твердым шагом прошел он мимо застывшей Натальи и вышел, прикрыв за собой дверь.
Оставшись одна, женщина беспомощно огляделась. Взгляд ее упал на фотографию в простой рамке. На ней черноволосый мальчуган с серьезными глазами сидел на коленях у светловолосой женщины. Рядом стоял Емельян, обнимая их обоих. На лицах застыло то редкое выражение, которое бывает только у по-настоящему счастливых людей.
Это была их семья. Чужая. Счастливая. Наталья медленно опустилась в кресло. Она закрыла лицо руками, и из груди вырвался один, сухой, удушливый всхлип.