Найти в Дзене
РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ

Однажды 200 лет назад... Октябрь 1825-го

Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно! Вместо условного предисловия давайте, любезнейший читатель, поговорим нынче о... русском сезонном пейзаже! За долгое время существования нашего помесячника я готов был съесть собственное шапо (коих, впрочем, никогда не носил) в споре о том, что пейзаж осенний даст фору всем остальным. О, это буйство красок!.. А едва уловимая разница меж пейзажем сентябрьским и октябрьским?!.. А это оскудение палитры ноябрьской, мм?.. Но, судари, а с другой стороны? Чья же кисть, какая осень способны затмить краски лета, эти пятьдесят оттенков зелёного? Да-да, прелестно, конечно, - снисходительно возражает во мне спорщик нумер три. Однако ж, сколько уже было на страницах "Однажды 200 лет назад" совершенно удивительных зимних русских пейзажей! Да бог с вами! - всплескивает возмущенно ладонями спорщик четвёртый. Только тонкий художник, только чуткий зритель способен оценить пейзаж весенний, с его проталинами

Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!

Вместо условного предисловия давайте, любезнейший читатель, поговорим нынче о... русском сезонном пейзаже! За долгое время существования нашего помесячника я готов был съесть собственное шапо (коих, впрочем, никогда не носил) в споре о том, что пейзаж осенний даст фору всем остальным. О, это буйство красок!.. А едва уловимая разница меж пейзажем сентябрьским и октябрьским?!.. А это оскудение палитры ноябрьской, мм?.. Но, судари, а с другой стороны? Чья же кисть, какая осень способны затмить краски лета, эти пятьдесят оттенков зелёного? Да-да, прелестно, конечно, - снисходительно возражает во мне спорщик нумер три. Однако ж, сколько уже было на страницах "Однажды 200 лет назад" совершенно удивительных зимних русских пейзажей! Да бог с вами! - всплескивает возмущенно ладонями спорщик четвёртый. Только тонкий художник, только чуткий зритель способен оценить пейзаж весенний, с его проталинами и прогалинами, с его робкой и несмелой первой зеленью, с половодьями и ярко-голубым небом... И все четверо "я", должен признаться, абсолютно правы! Впрочем, покуда мне ещё далече до зимы, а уж куда ещё подале - так и вовсе кажется иною планетой, давайте наслаждаться осенью. Сегодня за неё ответственен русский художник Алексей Александрович Писемский, племянник, между прочим, понятно кого - беллетриста Алексея Феофилактовича Писемского. Наследие оного живописца довольно велико, так что, уверен, его пейзажи ещё как-нибудь непременно осветят нашу помесячную хронопись.

-2

Как и месяц назад (да, впрочем, и неоднократно!), любезнейшие братья Булгаковы составят основной событийный костяк нынешнего октября, средь списков которого - прежде всего - сразу две потери...

  • Жаль мне очень Гурьева, любезнейший друг! Он, конечно, очень тебя любил и часто это доказывал разными одолжениями. Для общества дом его – большая потеря. Так как это всегда водится, о нем сожалеют здесь, тогда как бранили его немилосердно, когда он был министром; теперь достается его преемнику, да еще более, нежели тому доставалось. Граф Федор Васильевич очень жалеет о покойном: «Это, – говорит он, – мой знакомец сорокатрехлетней давности»

Традиционно считается, что министр финансов (а также изобретатель своей "однофамилицы" - каши и отец непримиримого врага АС графини Марьи Дмитриевны Нессельроде) Дмитрий Александрович Гурьев занимал этот пост прямо до своей смерти, а на смену ему сразу пришёл Канкрин. Отнюдь! Егор Францевич Канкрин к 1825-му уже два года как новый министр финансов, и столько же пытается привести в порядок доставшееся ему после Гурьева непростое наследство - огромный внешний долг, дефицит бюджета, долги правительства частным лицам внутри Империи и чудовищно обесцененные бумажные ассигнации, по сути стоившие едва не пятую часть от собственного серебряного номинала. Да, как министра Гурьева в России не любили - и было за что. Вероятно, поэтому хлесткий и лапидарный приговор ниже Филиппа Филипповича Вигеля можно трактовать как вполне справедливый - несмотря на искреннее сожаление о покойном А.Я. и К.Я.Булгаковых, оплакивавших, правда, скорее человека, нежели чиновника ("Для города большая потеря. Дом его был открыт лучшему обществу...")

"Гурьев никогда не был ни хорош, ни умен..."
-3

Кстати, оценим весьма предвзятую точку зрения Александра Яковлевича и на фигуру покойника, и на Канкрина, которого Булгаков даже не именует... никак!

  • Видно, надо ждать смерти человека, чтобы узнать ему истинную цену. Так-то с графом Гурьевым. Подчиненным грех было бы его не полюбить: он большую часть своего кредита истощал на выпрашивание им милостей царских. Похороны его доказывают уважение к его памяти, но я вижу также тут маленькое косвенное мщение против преемника Гурьева; графа Дмитрия Александровича не очень любили, а этого все ненавидят. Разбирать, кто прав и кто виноват, – не мое дело

При всём уважении к благостному Булгакову, вовсе не уверен, что "выпрашивание царских милостей" министром финансов - достоинство, а кризисное состояние вверенной его попечению казны - вещь к исполнению необязательная и несущественная...

А вот следующая потеря - куда как более серьёзна... особенно - для русской музыкальной культуры!

  • ... Жаль Бортнянского – и для него, и для того также, что с ним придут в совершенный упадок церковная наша музыка и придворная капелла. Кто будет уметь, да и так старательно, заниматься певчими, как он? Он их беспрестанно занимал и учил, сочинял прекрасно и знал свое дело. Старик был крепкий, свежий; казалось, что долго проживет, но Бог иначе распорядился...

Собственно, скончался Дмитрий Степанович Бортнянский ещё концом сентября, но до Москвы, понятно, печальная весть доходит с запозданием. Читатели "РРЪ" - люди, до такой степени просвещенные и просветленные, что нечего и времени их тратить на рассказы о композиторе и весе его наследия. А потому - лишь его знаменитейшее "Коль славен..." и портрет. Было ему 73 года.

-4

Да, господа, уже - октябрь... Для знающих и любящих отечественную Историю октябрь 1825 года - последний месяц полноценного царствования Александра Павловича. Я уже писал о том на страницах "Однажды 200 лет назад..." Чем ближе к ноябрю - тем более во мне что-то противится неизбежному! Что-то словно просит меня замедлить (или вовсе остановить) неумолимую смену месяцев и лет, чтобы... А вот - да! Чтобы "что"? И что вас, государь, понесло в сей Таганрог?..

  • Здесь была эстафета из Астрахани в 5 суток. Государь будет там 10-го числа. Александр Петрович Ермолов ожидает уже там государя. Сказывают, что императрица оттуда изволит ехать в Саратов. Отсюда отправлено множество припасов и в Астрахань, и в Саратов... Это царское путешествие будет, точно, очень полезно для тамошнего края, который авось-либо государю понравится.
Тот самый таганрогский дом градоначальника, в котором...
Тот самый таганрогский дом градоначальника, в котором...
Приезжает в город живой император, а остается... памятник
Приезжает в город живой император, а остается... памятник

Из небольшого цикла повествования о русском театре двухсотлетней давности, начатом "РРЪ" этой весною, любезный читатель, вероятно, уже смог составить себе представление об истинном положении дел на имперской сцене... Тем удивительнее свидетельства А.Я.Булгакова о самых неожиданных кадровых вакханалиях в театральной Москве 1825 года. Суть в том, что театру вдруг понадобился директор... итальянской труппы. Как вы полагаете - кого изначально предполагалось им назначить?

  • Вчера был я у княгини Татьяны Васильевны, которая опять подослала князя Василия меня уговорить взять итальянскую дирекцию. Вот был бы настоящий директор – Виельгорский; но его здесь нет, и он собирается на два года в чужие края...

Да ладно!.. Спору нет, Александр Яковлевич - человек весьма светский, деятельный, и театр обожает, но... директор труппы?.. Идем далее - возникает ещё один персонаж - и тоже "любитель", не говоря уж о том, что самый настоящий генерал.

  • Говорят, что Степан Степанович Апраксин взялся за директорство итальянской труппы, с чем не поздравляю ни труппу, ни публику. Этот найдет средство и тут накуролесить...

Знаменитый боевой генерал, бывший смоленский военный губернатор, московский богатей и хлебосол, поклонник театра (и актрис), неслыханный красавец екатерининской эпохи... А чорт его знает - может и?.. Недаром же о нём писал Жихарев:

...Богат-пребогат, фамилия не только знатная, но и заслуженная, дом как полная чаша; своя музыка, свой театр, свои актеры, любит жить на большую ногу, приветлив и радушен — гуляй, Москва!..

Спустя полтора года тот же Александр Яковлевич известит брата о кончине славного москвича:

  • ... Хозяин дома умер, а за стеною пели итальянцы оперу; это бы ничего, но театр был набит приятелями покойного, иные почитали себя обязанными делать печальную рожу. Апраксин был, конечно, самый пустой человек, но в столицах такого рода люди нужны. Москва лишилась большого дома, где всех принимали и часто забавляли...
-7

А, может, и в самом деле - Апраксин? Во всяком случае, с финансированием труппы точно вопросов не будет. Однако же...

  • ... Также пишет он (граф Ростопчин - "РРЪ"), что... Башилов назначен директором Итальянского театра. Это уж во всяком случае лучше, чем Апраксин...

Башилов... По всей вероятности, речь идёт о Александре Александровиче Башилове-старшем (его сыну - тоже Александру Александровичу - на тот момент всего 18 лет, да и живет он о ту пору в столице, так что - едва ли...) - герое прошедшей войны, генерал-майоре, к 1825 году находящемся в отставке, но с присвоением чина действительного статского советника пребывающем в распоряжении московского военного генерал-губернатора. Ежели что, то... Слов нет, персонаж, без сомнения, достойный, но один лишь вопрос - при чём тут театр-то? Италианский - к тому же.

-8

Кстати, в дальнейшем Башилов побывал и сенатором, а позже и в самом деле послужил Москве-матушке - в должности директора Комиссии строений. Тем не менее, как хотите, но я в данном случае решительно топлю за театрала Апраксина. К концу октября интрига всё же сохраняется...

Прошедшим сентябрем мы почти вовсе не заглядывали в Михайловское к Пушкину - вероятно, нынче это уже почти необходимо! "Я получил твое письмо, а Горчакова видел только мельком..." - пишет к АС давно уже вернувшийся с ревельских вод и даже уже вновь собирающийся в костромские свои владенья князь Пётр Андреевич. Да, мы пропустили случившуюся месяц назад встречу Пушкина и заехавшего к любимому дядюшке Пещурову Александра Горчакова. Любопытная, должно быть, случилась встреча! Напоминает крайне редкий, но всегда пользующийся зрительским уваженьем сценарный выверт, когда одно и то же событие описывается несколькими свидетелями исключительно по-разному, а после - поди, гадай - что же там всё-таки было?

  • ... Мы встретились и расстались довольно холодно — по крайней мере с моей стороны. Он ужасно высох — впрочем, так и должно; зрелости нет у нас на севере, мы или сохнем, или гнием; первое все-таки лучше. От нечего делать я прочел ему несколько сцен из моей комедии, попроси его не говорить об них, не то об ней заговорят, а она мне опротивит, как мои «Цыганы», которых я не мог докончить по сей причине...

Итак, что же берут с собой люди, отправляясь "от нечего делать" за 80 верст на встречу с однокашником, с которым не виделись восемь лет? Несессер? Плед? Пару бутылочек "шато-икем"? Биллиардный кий? Лукошко груздей? Долото? Оконную замазку? Нет, не то... А вот что: дай-ка захвачу почти завершённого уже "Бориса Годунова", которым болел несколько месяцев, - одновременно со внезапно пробудившейся страстью к этой Керн! Пушкин почти наверняка рассчитывал услышать восторженный отклик "любимца Харит", получив же сдержанно-снисходительную оплеуху (трактовать это можно в отношении АС именно так!), он драпирует разочарование неловким "от нечего делать" - словно не он свалился внезапно в Лямоново, а дядюшка с племянником наехали вдруг в Михайловское и пятый день всё никак не уедут.

А вот как описывает эту встречу (правда, со слов "позднего" Горчакова) юрист и литературный критик князь Урусов.

"... Целый день провел Пушкин у Пещурова и, сидя на постеле вновь захворавшего князя Горчакова, читал ему отрывки из «Бориса Годунова» и между прочим наброски сцены между Пименом и Григорием. «Пушкин вообще любил читать мне свои вещи, — заметил князь с улыбкою, — как Мольер читал комедии своей кухарке». В этой сцене князь Горчаков помнит, что было несколько стихов, в которых проглядывала какая-то изысканная грубость и говорилось что-то о «слюнях». Он заметил Пушкину, что такая искусственная тривиальность довольно неприятно отделяется от общего тона и слога, которым писана сцена... «Вычеркни, братец, эти слюни. Ну к чему они тут?» —«А посмотри, у Шекспира и не такие еще выражения попадаются», — возразил Пушкин. «Да; но Шекспир жил не в XIX веке и говорил языком своего времени», — заметил князь. Пушкин подумал и переделал свою сцену".

Упоминаемые Горчаковым "слюни" были позже (и уже без участия князя) удалены цензурою: "«...одного жаль: в Борисе моем выпущены народные сцены, да матерщина французская и отечественная», возможно, именно поэтому Горчаков решил, что Пушкин воспользовался его советом, но дань памятливости первого слушателя не отдать невозможно! Однако - по всему выходит - что Пушкин... остался недоволен! Его, если и оценили, то... недостаточно! "И розно наш оставим в жизни след..." - очень красивое, деликатное, но всё же достаточно справедливое определенье той встречи, в котором уже нет места лукавому "от нечего делать", но есть вердикт, как бы написанный самой Историей.

Началом октября Пушкин изъясняется, наконец, с Жуковским, разведшим самую бурную деятельность касательно "аневризма" и на полном серьезе сосватавшим АС дерптского хирурга Мойера. Вяземскому по тому же предмету Пушкин высказался ещё в сентябре:

  • ... Друзья обо мне хлопочут, а мне хуже да хуже. Сгоряча их проклинаю, одумаюсь, благодарю за намерение, как езуит, но всё же мне не легче. Аневризмом своим дорожил я пять лет, как последним предлогом к избавлению... — и вдруг последняя моя надежда разрушена проклятым дозволением ехать лечиться в ссылку! Душа моя, поневоле голова кругом пойдет. Они заботятся о жизни моей; благодарю — но черт ли в эдакой жизни. Гораздо уж лучше от нелечения умереть в Михайловском. По крайней мере могила моя будет живым упреком, и ты бы мог написать на ней приятную и полезную эпитафию. Нет, дружба входит в заговор с тиранством, сама берется оправдать его, отвратить негодование; выписывают мне Мойера, который, конечно, может совершить операцию и в сибирском руднике; лишают меня права жаловаться (не в стихах, а в прозе, дьявольская разница!), а там не велят и беситься. Как не так! — Я знаю, что право жаловаться ничтожно, как и все прочие, но оно есть в природе вещей... Зачем не хочу я согласиться на приезд ко мне Мойера? — я не довольно богат, чтобы выписывать себе славных докторов и платить им за свое лечение — Мойер друг Жуковскому — но не Жуковский. Благодеяний от него не хочу. Вот и все.

Теперь настало время легенды для более старшего товарища (и более строгого судии!) Жуковского. Здесь всё мягче, пастельнее, деликатнее...

  • На днях, увидя в окошко осень, сел я в тележку и прискакал во Псков. Губернатор принял меня очень мило, я поговорил с ним о своей жиле, посоветовался с очень добрым лекарем и приехал обратно в свое Михайловское. Теперь, имея обстоятельные сведения о своем аневризме, поговорю об нем толком. П. А. Осипова, будучи в Риге, со всею заботливостью дружбы говорила обо мне оператору Руланду; операция не штука, сказал он, но следствия могут быть важны: больной должен лежать несколько недель неподвижно etc. Воля твоя, мой милый, — ни во Пскове, ни в Михайловском я на то не соглашусь; всё равно умереть со скуки или с аневризма; но первая смерть вернее другой. — Я постели не вытерплю, во что бы то ни стало. 2-е псковский лекарь говорит: можно обойтись и без операции, но нужны строгие предосторожности: не ходите много пешком, не ездите верхом, не делайте сильных движений etc. etc. Ссылаюсь на всех; что мне будет делать в деревне или во Пскове, если всякое физическое движение будет мне запрещено? Губернатор обещался отнестись, что лечиться во Пскове мне невозможно — итак погодим, авось ли царь что-нибудь решит в мою пользу. Теперь 3-й § (и самый важный), Мойера не хочу решительно. Ты пишешь: прими его, как меня. Мудрено. Я не довольно богат, чтоб выписывать себе славных операторов — а даром лечиться не намерен — он не ты. Конечно, я с радостию и благодарностью дал бы тебе срезать не только становую жилу, но и голову; от тебя благодеянье мне не тяжело — а от другого не хочу. Будь он тебе расприятель, будь он сын Карамзина. Милый мой, посидим у моря, подождем погоды; я не умру; это невозможно; бог не захочет, чтоб «Годунов» со мною уничтожился. Дай срок: жадно принимаю твое пророчество; пусть трагедия искупит меня... но до трагедий ли нашему черствому веку? По крайней мере оставь мне надежду. — Чувствую, что операция отнимет ее у меня. Она закабалит меня на 10 лет ссылочной жизни. Мне уже не будет ни надежды, ни предлога — страшно подумать, отче! не брани меня и не сердись, когда я бешусь; подумай о моем положении; вовсе не завидное, что ни толкуют. Хоть кого с ума сведет.
Художник Л.В.Гервиц
Художник Л.В.Гервиц

Однако же, время нам вернуться к тому (вернее - "к кому"), с кого начали - к Императору. И вот почему... 18 октября в Таганрог приезжает малороссийская "темная лошадка" - граф Иван Осипович Витт, своего рода "смотрящий" за деятельностью Воронцова, доверенное лицо Аракчеева, и вообще - типаж крайне мутный. До такой степени, что, зная о деятельности "Южного общества", сообщал о последнем "куда надо"... далеко не всё, пытаясь выгадать возможные преференции с той или иной стороны! Недаром же осторожный Пестель имел одно время намерения привлечь Витта в свои ряды... О чем Витт докладывает Александру Павловичу? Да всё о том же - донос Шервуда, того Император принимал даже лично - июнем того же года у себя в Каменноостровском дворце. Никакого приказа Витт не добился... Что это за ответ в самом деле?.. "Продолжайте расследование..." Расследование - чего? Весь преступный комплот - налицо! Иван Осипович отъехал весьма недовольным. Свою ставку он уже сделал, определился наверняка, а тут... Ещё одно доказательство того, что Государь октябрем уже... не совсем с своим государством, скорее, где-то в высших сферах, где мирским интригам и человечьим заговорам уже попросту нет места.

-10

Под занавес октября Государь сбирается в самый последний свой voyage - в Крым. Уговорил давно всё подготовивший для Высочайшего визита Воронцов. Алупка, Гурзуф, Симферополь. Однако, крымский октябрь весьма коварен - особенно, ежели относиться к этому коварству с таким небрежением, пусть даже и царственным... Оттуда Александр вернётся уже очень больным.

Художник Чернецов позже запечатлел дом, где останавливался в Крыму покойный Император
Художник Чернецов позже запечатлел дом, где останавливался в Крыму покойный Император

Знаю, знаю, любезнейший читатель, что пора закругляться, но... Не могу пройти мимо этого чудесного октябрьского письма одного "старика" другому... Первому из них - 61 год, его адресату - юбилейные (справил давешним сентябрем) 65. Из Царского Села Карамзин пишет добрейшему Ивану Ивановичу Дмитриеву в Москву. Ах, какая... милота! Кто-то скажет - "тоска", но точно не ваш Резонеръ, просто мечтающий так "поскучать"!

Любезнейший друг! В ответ на милое письмо твое скажу, что о вкусах, по старому латинскому изречению, не спорят: я точно наслаждаюсь здешнею тихой, уединенной жизнью, когда здоров и не имею сердечной тревоги. Все часы дня заняты приятным образом: в девять утра гуляю по сухим и в ненастье дорогам, вокруг прекрасного, не туманного озера... ; в 11-м завтракаю с семейством и работаю с удовольствием до двух, еще находя в себе и душу и воображение; в два часа на коне, несмотря ни на дождь, ни на снег: трясусь, качаюсь -- и весел; возвращаюсь с аппетитом, обедаю с моими любезными, дремлю в креслах и в темноте вечерней еще хожу час по саду, смотрю вдали на огни домов, слушаю колокольчик скачущих по большой дороге и не редко крик совы; возвратясь свежим, читаю газеты, журналы не русские, книгу не русскую; в 9 часов пьем чай за круглым столом и с десяти до половины двенадцатого читаем с женою и с двумя девицами Вальтер Скотта, романы, но с невинной пищей для воображения и сердца, всегда жалея, что вечера коротки. Не знаю скуки с зевотою и благодарю Бога. Рад жить так до конца жизни. Вот следствие, вероятно, лучшего здоровья; не знаю, продолжится ли, но так теперь. Что мне город?..
А.Е.Мартынов "Царское Село. Вид на Большое озера"
А.Е.Мартынов "Царское Село. Вид на Большое озера"

Ну... музыка у нас нынче уже была, разве что вот ещё что... На присланные ближайшею соседкою и вообще - милейшей женщиной - П.О.Осиповой из Тригорского цветы Пушкин отвечает прелестным шестистишием, более чем достойным завершить наш октябрь:

Цветы последние милей

Роскошных первенцев полей.

Они унылые мечтанья

Живее пробуждают в нас.

Так иногда разлуки час

Живее сладкого свиданья.

Таким - или примерно таким - увиделся мне октябрь 1825-го, а уж хорош он был или плох - решать всяко не мне, я - всего лишь скромный собиратель и огранщик драгоценностей, щедро рассыпанных по отечественной Истории.

Кстати, если кому-нибудь взбредет в голову блажь перечесть что-либо хоть из былых, но вполне себе приличных и даже подредактированных публикаций РРЪ, - такая возможность появилась в старом добром ЖЖ. Там реанимировался с Божьей помощью канал с этаким буффонадно-цирковым названием "2-РУССКiЙ РЕЗОНЕР-2", регулярно обновляющийся противу Дзеновских понедельников с четвергами по вторникам и пятницам. Милости просим, за визиты денег не берут, разуваться не обязательно, бенефициару прибыли решительно никакой, просто - приятно, да...

С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ

Предыдущие публикации цикла "Однажды 200 лет назад...", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE

ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу