Как же уютно дома одной. Тишина обнимает, словно старый плед. Половицы чуть поскрипывают, но это не раздражает — наоборот, будто дом шепчет: «Ты здесь, ты дома».
Я привыкла к этому покою. Никто не вторгается, не нарушает мой маленький мир, где каждая чашка на полке знает своё место, а запах свежего кофе по утрам — как ритуал. Но вот этот звонок…
Марина сидела в своём кресле у окна, глядя, как капли ноябрьского дождя стекают по стеклу, оставляя за собой мутные дорожки. Её мысли путались. Телефонный звонок от Веры, подруги юности, разбил её привычный вечер, словно камень, брошенный в зеркальную гладь пруда.
Вера будет проездом в городе. С мужем. «Марин, ну когда ещё увидимся? Можно у тебя переночевать?» — голос в трубке был тёплый, но требовательный, как всегда.
***
Марина вздохнула, глядя на своё отражение в тёмном окне. Пятьдесят два года, морщинки у глаз, как трещины на старой фарфоровой вазе, и одиночество, ставшее таким родным, что уже не тяготило.
Двухкомнатная квартира на окраине Петербурга была её крепостью. Здесь всё было под контролем: от аккуратно сложенных салфеток в ящике до запаха лимонного моющего средства, которым она протирала полы. Но гости… Гости — это хаос.
Разговоры, которые она давно разучилась вести. Еда, которую надо готовить. И деньги. Ох, эти деньги. Зарплата редактора в небольшом издательстве позволяла жить, но не шиковать. Каждый рубль Марина считала, словно бусины на чётках, и тратить их на других? Нет, это было выше её сил.
***
— Конечно, приезжайте, — сказала она в трубку, а внутри всё сжалось. — Буду рада.
Повесив трубку, Марина прошла на кухню. Открыла холодильник: кусок сыра, немного курицы, банка оливок, купленная по акции. Не густо.
Она представила, как Вера с мужем, наверняка солидным, — садятся за её скромный стол. «Марин, ты что, так и живёшь? Одна, без огонька?» — она уже слышала этот голос, с лёгкой насмешкой, как в юности, когда Вера всегда была ярче, громче, смелее.
Марина закрыла холодильник и вдруг замерла. Идея вспыхнула, как искра в темноте. Она схватила пакет, сложила в него курицу, сыр, даже банку с оливками. Постучалась к соседке, Ирине, женщине с нервным тиком и вечно орущим телевизором.
— Ирин, холодильник у меня накрылся, — соврала Марина, стараясь не смотреть в глаза. — Можно у тебя продукты оставить на денёк?
Ирина, не задавая вопросов, кивнула. Марина вернулась домой, чувствуя лёгкий укол совести, но тут же отмахнулась. «Всё под контролем», — подумала она, вытирая руки о кухонное полотенце, пахнущее стиральным порошком.
***
Вечером, когда Вера и её муж Григорий вошли в квартиру, запах дождя и их духов смешался с ароматом свечи, которую Марина зажгла на столе. Вера, всё такая же статная, с ярко-рыжими волосами, обняла её так крепко, что у Марины перехватило дыхание.
— Маришка, сколько лет! — Вера отступила, оглядывая её. — Всё такая же, только глаза грустнее стали.
— Да ладно тебе, — Марина улыбнулась, но улыбка вышла неестественной. — Проходите, располагайтесь.
Григорий, широкоплечий, с сединой на висках, поставил на пол тяжёлую сумку. Его взгляд скользнул по комнате, задержавшись на старом книжном шкафу, где пылились романы Тургенева и альбом с фотографиями.
— Уютно у тебя, — сказал он, и в его голосе не было ни капли сарказма. — Как в музее.
Марина пожала плечами, пряча неловкость. Она провела их в гостиную, где на столе стояла миска с картошкой и тарелка с нарезанным хлебом.
— Слушай, Вер, — начала она, — зарплату задержали. Так что у меня тут… скромно. Картошка, лапша. Может, к соседке сбегаю, в долг попрошу?
Вера тут же вскинула руку, как дирижёр перед оркестром.
— Да ты что, Марин! Мы сейчас всё организуем! Гриша, давай в магазин, купим что-нибудь вкусное. И не спорь, — она подмигнула, и Марина почувствовала, как напряжение отпускает.
Через час стол ломился от еды: сыр, колбаса, свежие овощи, бутылка красного вина. Запах жареной курицы, которую Григорий настоял приготовить, наполнил кухню, и Марина, сама того не ожидая, расслабилась.
Они смеялись, вспоминая молодость, как бегали на концерты в ДК, как Вера однажды утащила Марину на свидание с двумя моряками, а те оказались такими занудами, что девчонки сбежали через окно кафе.
— А помнишь, как ты мечтала в Париж? — Вера налила ещё вина, её глаза блестели. — Всё твердила: «Вот накоплю, поеду, буду пить кофе на Монмартре».
Марина улыбнулась, но в груди кольнуло. Париж так и остался мечтой, утонувшей в счетах и серых буднях. Она посмотрела на Веру — ту самую Веру, которая всегда умела жить ярко, несмотря ни на что.
— А ты? — тихо спросила она. — Ты ведь тоже мечтала. О театре, о сцене.
Вера замолчала, глядя в бокал. Григорий кашлянул, словно хотел прервать тишину, но промолчал.
— Мечтала, — наконец сказала Вера, и её голос дрогнул. — Но знаешь, жизнь… Она как река. Несёт, и не всегда туда, куда хочешь.
Марина кивнула. Ей вдруг захотелось обнять подругу, но она лишь сжала её руку.
***
Утром гости уехали. Марина проводила их до вокзала, чувствуя странную пустоту. Вернувшись, она сходила к Ирине, забрала свои продукты, но радости не было. Квартира снова стала тихой, но тишина теперь казалась тяжёлой, как мокрый снег.
На следующий день позвонила сестра. Мама, живущая в посёлке под Выборгом, слегла. Надо ехать. Марина собрала сумку, чувствуя, как усталость накатывает волной. Четыре дня она провела у матери, меняя компрессы, слушая её слабый голос, пахнущий лекарствами и старостью. «Ты одна, Марин, — шептала мать. — Нельзя так. Жизнь — это люди, а не вещи».
Вернувшись домой, Марина открыла холодильник. Запах прокисшего сыра ударил в нос. Она замерла. Холодильник не работал. Совсем. Словно в насмешку над её хитростью. Она села на пол, глядя на испорченные продукты, и заплакала — тихо, без всхлипов, просто слёзы катились по щекам, оставляя солёный привкус на губах.
Мастер, молодой парень с татуировкой на шее, пришёл через день. Осмотрел холодильник, покачал головой.
— Компрессор накрылся. Ремонт — пятнадцать тысяч, минимум. Или новый берите.
Марина молча кивнула, доставая кошелёк. Деньги, которые она так берегла, уплывали, как листья по реке. Она смотрела в окно, на серый питерский двор, где ветер гонял мусор, и думала о Вере. О её словах. О том, как тепло было за столом, как пахло вином и смехом.