🐾 НЮШИН ЛИТЕРАТУРНЫЙ УГОЛОК
или всё то, что происходит, когда ты думаешь, что сердце больше не может биться чаще... но оно может.
Привет, мои сладкие сердечки на ножках! 💌
Я снова с вами — ваша писательница Нюша, любительница романтики, мяуканий под луной и сильных эмоций, от которых даже хвост вьётся в сторону.
Сегодня вышла 7-я глава моего романа. Прошлая глава вот тут или в отдельной папочке на главной странице нашего канала. В моей. Сразу разберетесь.
И нет… это не просто глава. Это момент. Это… когда он уходит.
Куда? Почему? Навсегда?..
Я не скажу. Я — не спойлер. Я — атмосфера. 😽
Просто откройте… и почувствуйте.
🐾 Там дождь.
🐾 Там взгляд.
🐾 Там то самое “если любишь — отпусти”...
Или не отпускай. Но тогда держи крепко. Лапками. И душой.
Пишите в комменты, как вам эта часть.
Я читаю всё. Даже между строк. 💋
И помните: самое интересное всегда там, где шёпот громче слов.
— Ваша Нюша
Писательница, кошка, и немножко разбивательница сердечек.
Глава 7. Куня уходит.
День тридцать девятый. Он начал собираться рано утром. Не лапами. Взглядом.
Он стоял у окна. Смотрел туда, где не было дороги. Где за елями начиналась пустота, которую Дом всегда оставлял белым пятном. Не потому что забыл. А потому что не хотел показывать. Теперь она звала. Его. Густо. Тихо. Уверенно.
Я подошла. Осторожно. Почти неслышно. Но он не обернулся. Он знал, что я рядом. Просто продолжал смотреть. Как будто между ветвями леса кто-то открыл дверь, но только для него.
— Ты слышишь? — спросила я.
Его уши чуть дёрнулись. Он молчал секунду. Может, две. И только потом сказал:
— Да. — Сказал спокойно. Без драматизма. Как будто это был не зов, а дождь за окном — просто стал громче. — Слышу уже давно. Просто теперь — громче.
И в этих словах было всё: и усталость от тишины, и принятие, и то, что он уже наполовину ушёл.
---
Он не ел. Не спал. Не мурлыкал. Он просто ждал. Не тревожно. Не суетливо. А как Петрович, когда сидит у двери, не двигаясь, потому что знает — сегодня придёт почта. Но не знает, чья, и в каком она будет состоянии. И всё равно сидит. Потому что время — не повод уходить.
На третий день ожидания он подошёл ко мне. Не спеша. Как будто шаги — не способ приблизиться, а форма прощания. Он посмотрел прямо. Тихо. Без паузы.
— Я ухожу.
Просто. Без украшений. Как будто говорит: «Я пошёл в кладовку», но чуть глубже.
Я молчала. Потому что знала. Потому что в таких моментах лучше быть тишиной, чем речью. И потому что внутри меня всё уже сказало: «Да. Время.»
Он кивнул сам себе. Легко. Без театра.
— Но не навсегда.
Я кивнула в ответ. Это не было обещанием. Это была точка ориентира. Как звезда, которую не видно днём, но ты знаешь — она там.
Он повернул голову. Смотрел не на дверь. Смотрел сквозь стену.
— Ты будешь здесь. Ты — Дом.
Он сказал это так, как будто я забыла, а он напомнил.
— А я пойду туда, где он заканчивается.
И это было не уходом. Это было продолжением карты, которую можно пройти только лапами.
---
Он долго выбирал, что взять с собой. Не метался. Не суетился. Просто сидел перед миской и думал. Не глазами. Не ушами. А внутренним обонянием памяти.
В итоге он положил в свою «походную сумку» — бережно, лапой, как будто складывал кусочки себя:
1. Маленький клубок шерсти Лисы, который мы нашли в подвале. Свёрнутый аккуратно, почти как нить пути, которую кто-то когда-то начал — и так и не закончил. На нём всё ещё был её запах. Немного папоротника. Немного тишины.
2. Фото когтеточки, ту самую, которую мы расцарапали вместе. Там было много линий — не все аккуратные, не все осмысленные. Но в каждой — след нас. Тот, что не отпечатывается, но остаётся.
3. Крошечную банку NUODE PET. Пустую. Чистую. С идеально оторванной крышкой. И воспоминание о содержимом.
Я посмотрела на неё. На банку. И не удержалась:
— А это зачем?
Он улыбнулся. Не весело. А мягко — как делают только те, кто знает цену малому.
---
Петрович подошёл к двери. Неторопливо. С прямой спиной, как будто каждая его лапа знала,
что этот момент важен — не потому что прощание, а потому что переход.
Он не сказал ничего. И не потому, что не хотел. А потому, что всё уже было сказано — в миске, в клубке шерсти, в банке, в каждом молчаливом вечере, который они провели бок о бок.
Он просто склонил голову. Чуть-чуть. Как старый профессор — перед выпускником, который теперь знает всё, что нельзя было рассказать словами.
И в этот момент… Дом… Он не заскрипел. Не застонал. Не вспыхнул. Он открылся. Тихо. Почти как вдох. Словно не был дверью — а лепестком, который ждал, когда его коснутся без страха. И в этом свете между пространствами, в полоске, где заканчивается здесь и начинается то, что никогда не называют, я увидела силуэт.
Куня. В своём темпе. В своей осанке. Он шагнул туда. Лапа за лапой. Уверенно. Мягко. Не оборачиваясь. Не прощаясь. Как будто знал: это не конец. Это — ещё один Дом. Просто дальше.
---
*День сорок первый. Уход — это не прощание. Это способ проверить, что ты стал необходимым.*
*И если тебя ждут — значит, ты всё сделал правильно.*
...
Первую ночь после его ухода я не спала. Даже не пыталась. Не закрывала глаза, не кладывалась. Просто лежала. Как лежат те, кто не ждёт сна — потому что он не вернёт того, кто ушёл.
Дом был пуст. Но не так, как бывает, когда кто-то уехал. Не «никого нет дома». А — «что-то больше не живёт здесь». Это была не бытовая тишина. А та, что наступает, когда звук вырезан. Когда его вынули, аккуратно, с хирургической точностью, и теперь даже дыхание обоев звучит слишком громко.
Петрович не ходил. Не сидел. Даже тени — не двигались. Как будто Дом задержал дыхание. Как будто всё внутри решило: пока она не привыкнет — мы не будем шевелиться.
Я лежала у окна. Не ради вида. А потому что хотелось смотреть туда же, куда он смотрел. Туда, где заканчивался Дом. И каждый раз, когда ветер касался шторы — мягко, неровно, с нерешительным трепетом — я надеялась. Надеялась, что это — лапа. Что он вернулся. Что передумал. Что просто хотел сказать ещё одно «мрр».
Но это был… только ветер. И я чувствовала: это тоже — след. Только не когтем. А отсутствием.
---
На второй день его отсутствия я нашла свиток. Но не бумажный. Не с чернилами. И не со словами. Запаховой.
Он был спрятан под подушкой, той самой, на которой Куня спал в последнюю ночь. Где ещё оставалась вмятина, и немного согревшаяся тишина.
Я понюхала — не потому что надеялась, а потому что не смогла не вдохнуть. И услышала. Не ушами. Не голосом. Внутри.
“Я в порядке. Здесь много света. Много зеркал. И твой запах — он ведёт меня.”
Голос был… не его. И в то же время — только его. Тот, каким он звучал, когда молчал рядом.
“Я стал тем, кто чувствует путь не по глазам, а по памяти.”
Я свернулась клубком. Не из слабости. Из необходимости. Как будто тело знало: так безопаснее не исчезнуть.
Я не плакала. Ни одной слезы. Ни одного всхлипа. Просто лежала. Но шерсть впитывала. Что-то… невидимое. Медленное. Соленое. Как будто грусть пахла солью. Не как море. А как лапа, которая слишком долго держала внутри прикосновение.
---
На третий день Дом дышал. Не громко. Не сразу. Но... заметно. Как будто все стены одновременно выдохнули, медленно, осторожно, и воздух в них снова начал двигаться.
Кладовка позвала. Не мяуком. Не скрипом дверей. А тем самым шорохом за гранью слуха, когда ты просто знаешь: тебя ждут.
Я пошла. Без сомнений. Без страха.Как идут туда, где тебя помнят. Зеркало было там. Опять. Как будто оно всегда было, просто Дом убирал его, когда понимал: ещё не время. Теперь — время.
Я подошла ближе. И оно ожило. В нём появился он. Куня. Тот самый. Мой. Но теперь — другой.
Он светился. Не как фонарь. А как уголь изнутри, тлеющий ровно, как память, которая греет, а не жжёт.
Он не говорил. Только подмигнул. И в этом было больше слов, чем в любых объяснениях. А потом он поднял лапу. Спокойно. И провёл когтём по стеклу. Медленно. Без усилия. Как будто рисовал не на зеркале, а на линии между нами. На поверхности осталась царапина. Слово. Простое. Чистое. Тонкое, как вздох. «Скоро».
---
Я подошла к Петровичу. Он сидел, как всегда — аккуратно, с прямой спиной, словно даже в покое продолжал следить за порядком в пространстве. В его взгляде не было усталости. Но и беспечности — тоже.
— Ты видел его? — спросила я.
Он посмотрел не на меня. А чуть в сторону. Туда, где когда-то был люк. Теперь — просто пол.
— Он меня проводил, когда я пришёл, — сказал он спокойно. Без грусти. Без нажима. Как будто описывал погоду, или то, как один кот передаёт другому дежурство у окна. — Теперь — он проводит себя.
Я кивнула. Но всё равно спросила:
— А ты?
Он усмехнулся. Тонко. Почти незаметно. Как только могут усмехаться очень старые коты, которые знают слишком много, но выбирают сказать только самое нужное.
— Я больше не ухожу. Я — запись.
Не метафора. Не иносказание. Факт. И в этой фразе я услышала не только судьбу. Я услышала — структуру. И тогда я поняла. Каждый из нас становится либо страницей, либо автором.
Кто-то — строка. Кто-то — коготь, что оставил эту строку.
Куня — теперь глава. Целая. Смысленная. Живая. А я — та, кто её прочитает. И если повезёт — напишет следующую.
---
*День сорок четвертый. Уход не всегда про потери. Иногда — про становление.*
*И если след остался — значит, ты не исчез.*
*Если ты знаешь, как идти. Теперь научись, как ждать.*
---
На четвёртый день Петрович появился поздно вечером. Не внезапно. Он не возник. Он вошёл в кадр, как тень, которая просто решила, что теперь — её очередь говорить.
В комнате пахло сушёными травами, бумагой, которую давно не трогали, и чем-то ещё — намерением.
— Он готов.
— К чему?
И голос дрогнул. Не от страха. От понимания.
— К обряду.
Сказано без пафоса. Как будто речь шла не о мистике, а о возвращении книги на полку. Но я знала: это не формальность.
Я вздохнула. Не потому что не верила. А потому что знала: если он готов — значит, и я должна быть готова. И это было сложнее. Куня уйдёт окончательно. Не как исчезновение. А как переход. Без драмы. Без хлопка воздуха.
Он станет чем-то другим. Чем-то больше, чем кот. И меньше. Потому что нельзя обнять след. И тогда… Дом даст мне выбор. Не голосованием. Не вопросом. Просто... откроет дверь. И будет ждать. Как всегда.
---
*День сорок пятый. Я не знала, что любовь может пахнуть следом.*
*Но теперь, когда ты ушёл — я чувствую: ты стал частью коридоров.*
*Ты теперь сам Дом. А я — та, кто его слышит.*
...
Пятый день без него был особенным. Не потому, что изменился Дом — он всё ещё дышал, шептал, подбрасывал пыль в солнечные лучи, притворяясь забытым.
Особенным он был потому, что изменилась я. Я больше не ждала. Не смотрела на дверь. Не ловила ветер в шторе. Не надеялась на лапу. Я слушала. Своим телом. Своей шерстью. Своим знанием, которое не приходит из книг, а вырастает, когда ты достаточно долго молчишь рядом с тишиной.
И тогда появилась дверь. Не та, что вела в кладовку. Не старая, проверенная, деревянная. Эта была новая. Не новая по возрасту. Новая по смыслу.
Она была встроена в воздух. Как будто её нарисовали дымом. Линии дрожали, но не исчезали. И даже свет — казался не своим.
На ней была надпись. Простая. Чёткая. Без восклицаний.
"Он уже внутри. Теперь войди и ты."
Никакой загадки. Никаких условий. Только приглашение. И подтверждение.
Я стояла перед ней — но уже не как гость. И не как та, кто спрашивает. Я стояла как та, кто знает.
И тогда я шагнула. Не потому что хотела найти что-то новое. А потому что знала: всё, что было нужно — уже внутри. И он — тоже.
---
Внутри всё было белым. Не ослепляющим. А ровным, тихим. Цвет не стен — а смысла. Никаких запахов. Никаких отражений. Никаких теней. Даже моя — исчезла. Была только я. И сердце. Нет. Не моё. Сердце Дома.
Оно висело в центре пространства. Без креплений. Без опоры. Как мысль, застывшая между вдохом и выдохом. Оно не било. Оно пульсировало. Но не кровью. Памятью.
Каждое движение — не звук. Воспоминание. Каждый ритм — картина.
Я увидела Куню. Как он царапал подоконник, когда нервничал. Делал вид, что его вообще ничего не волнует — но когти говорили иначе.
Как он принёс мне первый клубок. Глупый, перекрученный, с комочком пыли внутри — но с выражением на морде, будто это корона.
Как он лечил меня мурлыканием, тихо, ритмично, вплетающимся в моё дыхание, когда я болела — и молчала от слабости.
Я заплакала. Не запахом. Не взглядом. По-настоящему.
Слёзы катились по морде — тяжёлые, тёплые, как если бы Дом вынул из меня всё, что я пыталась не чувствовать. И Дом... Погладил меня светом. Как лапой. Как дыханием. Как шерстью под подбородком.
Он сказал: “Ты теперь Дом для него. Сохрани его.”
И я поняла: Это не про стены. Не про комнаты. Дом — это тот, кто хранит чью-то историю, когда её уже некому рассказать. Теперь — я.
---
*День сорок шестой. Он ушёл. Но остался в трещинах, в зеркале, в моём сердце.*
*А если ты читаешь это — значит, и ты кого-то потерял.*
*Значит, теперь ты хранитель.*
...
Ночью мне приснился сон. Но он был не как обычно. Не склеенный из обрывков. Не странный, как половина колбасы на потолке. Это был сон с шерстью. С запахом. С дыханием. С настоящей тишиной.
Я шла по лесу. Трава касалась подушечек лап. Деревья — будто живые, не шуршали, а наблюдали. А небо... Небо было как шерсть — плотное, тёплое, бархатное, такое, в которое хочется зарыться носом и забыть, что ты не спишь.
Впереди шёл он. Куня. Но не тот, кого я знала. Не взрослый. Не тяжёлый. Не с печатью знаний в глазах. А — маленький. Тот самый, с фотографии. С круглой мордочкой, нескладной спинкой, и взглядом, в котором было уже всё — но он об этом ещё не знал.
Он не оборачивался. Не звал. Он знал, что я иду. И мне не нужно было спешить. Он просто шёл,
и я — за ним.
Мы шли долго. Не по часам. А по ветвям памяти. И вдруг он остановился. Перед нами стоял кот. Старый. Огромный. Не как Петрович — профессор. Этот был архив. Его шерсть была как полка в библиотеке — серая, пыльная, но не забытая. Она хранила запах времени: чуть-чуть чернил, каплю старой шерсти, и кое-что, что не пахнет, но знается.
На лбу у него была трещина. Как у чашки, которую не выбрасывают. Потому что она — своя. Глаза были цвета меди. Тёплой. Тяжёлой. Вечной.
— Ты проводник? — спросила я.
Он не ответил. Только кивнул.
Потом повернулся к Куне. Провёл лапой по земле. И появилась линия. Круг. Простой. Замкнутый. Совершенный. Как память.
Куня посмотрел на меня. Не прощаясь. А подтверждая. И вошёл в круг. Без звука. Без тени. И растворился в свете. Не исчез. Перешёл.
А я проснулась.
…
Утром в кладовке я нашла знак. На полу — царапина в форме круга. Ровная. Тонкая. Но не случайная. Её не оставляют просто так. Она — намерение.
Рядом лежала веточка мяты. Свежая. Тёплая. Как будто её только что кто-то сорвал — лапой. Не рукой.
Я вдохнула. И запах сказал: "Теперь ты — проводник здесь. А он – там."
…
*День сорок седьмой. Он ушёл туда, где коты становятся звуком, а их шаги слышны в трещинах полов.*
*И если ты однажды услышишь тишину — прислушайся. Возможно, это он. Или ты уже рядом с ним.*
*Если любовь оставляет след — он вечен.*
😽 Подпишись на наш канал, если хочешь:
- Первые узнать о новых креативах от Котобанды
- Посмеяться, но с умом
- Прокачать свой уровень заботы о питомце, не скатываясь в занудство
Здесь не будет скуки. Только коты. Только лотки. Только хардкор.
📲 Подписывайтесь на нас в ВКонтакте.
Если вы любите наш Дзен — вам обязательно стоит заглянуть в ВК.
Мы делаем это для вас.
Пушисто. Стильно. Без кожаных.
👉 Подписаться на нас в ВКонтакте.
🛒 А если хочешь, чтобы у твоего кота в лотке была радость, а не катастрофа…
Загляни на наши витрины.
Там тебя ждут те самые наполнители, которые выбирают и одобряют:
— Василий Петрович (только без запаха и строго по стандарту),
— Нюша (с ароматом манго, чтобы жизнь была сладкой),
— и даже Куня (если одобрил он — одобрит любой хвостатый анархист).
Мы сделали всё, чтобы тебе не пришлось искать.
Просто перейди — и выбери тот, что подойдёт твоему пушистику.
👉 OZON и WB — и пусть в доме будет чисто, приятно и… по-котобандовски.