Поставили диагноз — детский летучий ревматизм.
Летом 2020 года в преддверии 72-го дня рождения легендарного советского хоккеиста Валерия Харламова, его сестра Татьяна дала большое интервью обозревателю «СЭ» Игорю Рабинеру. В отрывке ниже — истории Харламовой о характере брата и их детстве.
Перед бабушкой-соседкой на ее день рождения Харламов вставал на колени
— Почему именно Харламов стал национальной легендой и героем самого популярного художественного фильма, связанного с хоккеем? — прошу Татьяну Борисовну для начала поразмышлять. — Великих хоккеистов у нас было немало, но такое отношение в стране — только к нему.
— Думаю, не только из-за хоккея, но и потому, что он сам по себе был очень добрым, веселым, открытым человеком, — говорит она. — Валера не был жадным ни на поле, ни в жизни. Анекдотов знал не меньше Володи Винокура, специалиста по этой части. Обожал дарить подарки — дружил, например, с троицей Кобзон — Лещенко — Винокур, и знал, что Леве нужен концертный костюм. Привозил его из Канады — и не могло быть и речи, чтобы взял за него деньги. Только дарил!
— При том что суточных советские хоккеисты получали копейки.
— Да. А меня, сестру, одевал как куколку. Благодаря этому очень выделялась. Даже девчонки, жены Михайлова и Петрова, говорили мужьям: «Вы смотрите, что Валерка Таньке берет!» Когда в 73-м году его со Всеволодом Бобровым пригласили на финал Кубка Стэнли, он привез и Михайловым, и Петровым, и мне белые сапоги на платформе — тогда жутко модные. В подарок. Кто еще такое сделает из хоккеистов?!
Как-то, помню, новые сапоги в автобусе порвала, прихожу расстроенная. Он говорит: «Тань, хорошей вещи ничего не будет, плохой так и надо. Я тебе еще привезу». Привез, и не одни. Или, помню, заболела, камни в почках были. Он уловил: «Это простуды». Едет на игры в Канаду и привозит мне оттуда дубленку. «Чтоб тепло было». Понимаете? Это еще и потому, что мы с ним были очень дружны. Вообще не ссорились. Он ушел и унес мои секреты. Я могла с ним по женским моментам делиться. И никто ничего никогда не узнал.
Он не знал, что такое зависть и высокомерие. Дружил с ребятами со двора, из детского сада, они встречались все время. Один из них, Сережка Сугробов, работал летом в пионерлагере физруком, и он к нему ездил, чтобы с ребятами пообщаться, рассказать, что видел в разных странах. Старым друзьям тоже подарки дарил — что уж там говорить о папе-маме, дедушке-бабушке. И сейчас два раза в год с этими ребятами видимся — правда, на кладбище...
Очень хорошо помню такой случай. У нас была соседка, старенькая бабушка. Так Валера, уже будучи звездой, пришел ее поздравить с днем рождения и встал на колени. Ему ничего не стоило это сделать! Так же, как ничего не стоило после нашумевшего эпизода с игроком воскресенского «Химика» Владимиром Смагиным, которого он под горячую руку побил на площадке, поехать, найти его и извиниться. Просто по-человечески. Смагин, очень хороший человек, до сих пор ходит к нему на Кунцевское кладбище, мы там встречаемся...
— А ведь за тот эпизод, нехарактерный для советского хоккея, Харламова здорово пропесочили. Даже Анатолий Тарасов написал гневное письмо в «Комсомольскую правду», где клеймил своего бывшего игрока. Брат на него не обиделся?
— Нет. Он понимал, что так надо было. Это уже политика, а не спорт. Или ты пишешь, или ты уходишь.
— Так Тарасов же в ЦСКА уже к тому времени не работал.
— Но у него же «Золотая шайба» была — фактически личный проект. А это — воспитательная работа среди молодежи. То есть он отвечал не только за себя. Брат все это понимал и сказал мне: «Ты особо не обращай внимания». Что тогда было много заказного, что сейчас...
В 13 лет у Валеры на месяц отнялась правая рука и левая нога
— Харламова же назвали Валерием в честь великого летчика Чкалова?
— Да. А меня Татьяной — сейчас упадете — в честь Татьяны Лариной. «Евгений Онегин» был первой оперой, которую мама слушала в Большом театре. И ей так понравился этот образ, что назвала так дочку. Но я его не оправдала. Мама говорила, меня надо было Сорванцом назвать. Потому что в школу ее каждый раз вызывали не из-за Валерки, а из-за меня.
— Тем не менее именно за ним, читал, мама носилась с тапком вокруг стола в вашей комнате в коммуналке.
— В Испании и сейчас, если надо налупить малыша — только тапком. А папа только ее успокаивал. Никогда нас не ругал, не бил. Что бы ни происходило.
— А за что гонялась-то?
— Допустим, он ставил у двери швабру, чтобы на меня упала, когда я в комнату вхожу. А первой входит мама, и швабра падает на нее. Или когда в футбол гоняет и стекло в квартире на первом этаже разобьет.
— То есть мама у вас в семье была «злым следователем», а папа — добрым?
— Нет, мама тоже была добрейшая и веселая! Но у нее были испанские эмоции. И она у нас была главным тренером. Валерка занимался хоккеем и футболом, папа — спидвеем, я — волейболом. Брата спрашивают: «А мама чем занимается?» Он отвечает: «Она у нас — главный тренер». На кухне была с утра до вечера. И поднималась с продуктами на пятый этаж без лифта. Мы так жили. И не жаловались.
— Меня впечатлила история, как один мальчик за несколько дней разбил мячом три окна, и третий случай Валера взял на себя.
— Да, чтобы того родители не убили. А как он меня защищал! Хоть он был ниже меня, но все время оберегал. Помню, еще даже в общежитии жили, не в коммуналке, и один мальчик меня ударил. Тоже, кстати, испанец, потом уехал и там живет. Так Валерка руку ему сломал — потому что сестру трогать нельзя! И в пионерлагере потом похожая история была. Я никого не боялась, потому что у меня был такой брат. Причем это было в подростковом возрасте, а не когда он уже чего-то достиг.
— А в школе неужто брат совсем не шалил?
— Шалил, конечно — мог, например, у впереди сидящих девочек бантики к стулу незаметно привязать. Урок заканчивается — а она встать не может. При этом учителя поражались, как он крутился-вертелся, но как скажешь ему: «Харламов, продолжай!» — он подхватывал тему, словно был полностью сконцентрирован. Я до сих пор общаюсь с одной нашей учительницей, ей скоро 90 лет будет. И она рассказывала, что на педсоветах учителя всегда удивлялись: казалось, у брата глаза и уши в другом месте, а спросишь — тут же все выдает!
Вот вы спрашиваете, почему Валерку вся страна любила. Еще и потому, что все знали его историю. И испанскую, так отличавшую его от всех остальных. И о том, что детстве он тяжело болел, и его даже парализовало. А он после этого смог встать на ноги и превратиться в великого хоккеиста.
— Это же в 61-м году было, когда брату исполнилось 13?
— Да, весной. Отнялись правая рука и левая нога. Где-то на месяц. Было очень большое опасение, что он может стать инвалидом. В больнице ему все восстанавливали.
— А что это был за ужас такой?
— Детский летучий ревматизм. Валерка часто болел ангинами. Он вообще был очень слабеньким, когда родился. Вес — два килограмма 600 граммов. Послевоенные дети все были такие маленькие.
Несколько раз он умирал. Однажды еще был грудничком, где-то в годик, его положили в больницу, и в один из приходов родителей маме говорят: «Готовьтесь. Не вытянем». И вот она идет по улице и плачет, заливается. Вдруг какая-то старушка к ней подходит и говорит: «Дочка, ты чего плачешь-то?» Мама: «Сыночек у меня в больнице очень плохой, сказали готовиться».
А она же до последнего по-русски очень плохо говорила, ее еще понять надо было. Но бабушка эта не просто поняла, а сказала: «Не расстраивайся. Все с твоим мальчиком будет хорошо, вот увидишь. Завтра уже будет другое дело». А он лежал не вставая.
На следующий день мама на заводе, папа в больницу идет. И глазам своим не верит, глядя снизу на окно палаты: Валерка в окно смотрит! Врачи говорят: «Кризис прошел». С того момента он пошел на поправку, а мама стала очень суеверным человеком.
В 13 лет очередная ангина — и вот такие последствия. Мы жили в коммунальной квартире на 25 человек. И все соседи знали, что Валера болеет, ему нужны тишина и покой. Оберегали — вы себе не представляете как.
— Со всеми соседями были такие отношения? И никаких свар?
— Со всеми. Любой национальности. У нас в квартире и испанцы были соседи — да-да! А одна семья русская была бездетная, и, когда наши родители на работе, они столько внимания и тепла нам отдавали! В окно кричали: «Таня, Валера, уроки делать!»
Помню, как мы переживали, когда Валера после болезни первый год в пионерлагерь поехал. Врачи же ему запретили всякие нагрузки, и в медицинской карте это все было написано. А он же без ума был от футбола, баскетбола. Такой подвижный — и ничего нельзя, все запрещали. Мы с ним вдвоем плакали из-за этого. Слава богу, хоть в городки разрешили играть, и он выступал по ним на олимпиаде среди пионерлагерей.
А в сентябре, через полгода после болезни, он уже тихо-тихо пошел с ребятами записываться в хоккейную школу ЦСКА. И прошел отбор, в отличие от всех своих друзей.
Читайте также:
- «Я делал с ней жесткие вещи». Тайсон занимался любовью в тюрьме с психологом: она помогла ему скостить срок