Передо мною книга современной писательницы Маши Трауб, называется «Собирайся, мы уезжаем». Я буду говорить только о повести «Глянец» из этой книги. Кстати, это дебютная повесть автора (так ведь и стоит знакомиться с автором с первой работы…). В арсенале писательницы сегодня порядка восьмидесяти книг, в том числе детских.
Статья написана в рамках Марафона «Все читали, а я нет». Читаем популярные книги!, объявленного каналом Библио Графия, ссылка здесь:
В читающем мире имя Маши Трауб (настоящее имя Мария Владимировна Киселёва) – выпускницы МГИМО, журналиста-международника, сотрудничающей с газетой «Известия», с журналами Psychologies, Bosco Magazine, – достаточно известно. По её книгам состоялись две экранизации и детская постановка в театре имени Наталии Сац.
Читать моих младших современниц мне не только интересно, но и поучительно. Должна же я, как незадачливый автор, знать, за счет какой тематики продвигается на книжном рынке современная проза, пока я выжимаю свой sos-реализм на мостках замутненных водоёмов, так и не купив стиральную машину-автомат!
«Глянец» – название расхожее. С одной стороны – здесь речь идёт о людях, работающих в глянцевом журнале, но и не только: во всяких разных новоиспечённых фирмах, коими полны были нулевые годы. А с другой стороны – глянец – это внешняя сторона жизни 30 – 40-летних, продуманная и отшлифованная до глянца.
Книга, вышедшая в 2006 году, показывает людей в основном тридцатилетнего возраста (ну, плюс-минус), сорокалетних и чуть старше – и это уже, в принципе, мои ровесники. Поэтому мне интересно. А если даже на десять лет моложе – то это уже другое поколение; сейчас у нас поколения исчисляются не разницей в 20 – 25 лет, а десятилетием – так сильно меняются люди.
И вот поскольку по жизни мне приходилось дружить с людьми лет на десять моложе, а не со своими ровесниками, то среди героев Маши Трауб я узнаю своих задушевных подруг, затёртых перестройкой, отчасти с теми же проблемами, что и я сама.
Но все-таки у моих ровесниц четче прослеживается приверженность советской «закомплексованности» – «выйти замуж один раз и на всю жизнь», а в случае неудачи воспитывать рождённых детей и работать как лошадь. А вот у тех, кто моложе, утвердились иные жизненные установки, и они сформировались, что называется, «без комплексов».
«Глянец» – это не только внешняя сторона жизни молодых (или считающих себя таковыми). Автор посвящает нас во внутренний мир своих героев, знакомит с их переживаниями и эмоциями.
Всё, что происходит с героями повести интересного, из сферы постельно-личных отношений. Но даже и эти-то отношения, переданные автором в своем многообразии, бесцветны, герои неинтересны, бессодержательны. И это не потому, что писательница плохо прописывала образы и характеры. Её герои достаточно образованы, не лишены таланта. Им не чужда потребность посещать музеи, театры, читать хорошие книги, участвовать в каких-то встречах и мероприятиях. Но вот бессодержательность их жизни определяется бесперспективностью на карьерном пути. Работа для них – это нечто из сферы «лучше бы её не было», т.е. работают они где придётся, меняя место работы частенько, и не по своему желанию. Невостребованность или же выполнение никому не нужной работы человека угнетает, постепенно разрушает. Мне это тоже очень понятно и близко.
И хотя поначалу для молодых героев было целью «делание карьеры», и на работе они были готовы ночевать, со временем начинают понимать, что это, в общем-то, никудышная работа – ни сердцу, ни уму.
На работе все зависит от капризов начальника, а ещё больше от спонсора, который курирует данный глянцевый журнал, фирму, или ещё чего-то. Сотрудники ведут некую пропагандистскую работу неизвестно чего и неизвестно каких ценностей, и за такую деятельность поколение родителей их, точно, уважать не желает.
Но работа – это какая-никакая работа (именно – какая-никакая!), и коллектив есть коллектив:
Когда-то, лет пятнадцать назад, то, что теперь называется гламуром, именовалось шелухой. На показы мод, презентации духов и прочее, не требующее, по общему мнению, приложения мозгов, отправлялись молодые девушки. Девушкам это нравилось. Тогда считалось, что у глянца нет будущего и лучше заниматься солидной непотопляемой международкой, например. Тогда можно было написать в заметке «купальники еврейского производства», а госпожу Миуччи Праду просклонять в мужском роде, как сделала однажды Катя, и никто этого не заметил.
Как раз пятнадцать лет назад Катя занялась международкой, которая сейчас оказалась не нужна. А глянец приносил стабильный доход. Катя писала время от времени про красоту и ездила за гонораром. Потом пришла делать глянец «фул тайм», обещая себе, что это только на время. Лена, Маша, и ещё одна Маша, Надя, Алёна. Все на ты. Лене – сорок, Маше – двадцать. Гламурные девушки. Бабский коллектив.
Иногда в профессиональной сфере пересекаются интересы отцов и детей. И если старшее поколение воспринимает новые времена потерей твёрдой опоры под ногами, то для молодых – это время прикольных шансов, в которых получение приличной должности закономерно рассматривается через неприличные способы.
Гламурный мир не такой уж устойчивый; он имеет свойство рухнуть, и постоянно падает, находя всё новые подпорки и прикрываясь новым глянцем. Главное – казаться, и можешь уже не быть! Таково требование времени, не только дающее большие возможности, но и убивающее малые надежды для людей, не умеющих оказаться в нужное время в нужном месте.
По каким понятиям живет перспективное молодое поколение? Беспорядочные связи для них – нормально. Нормально встречаться с женатым. Нормально иметь две семьи, в каждой из которых по ребенку. Нормально при всем этом искать увлечения на стороне. Это характерно не только для молодых и безбашенных. Похоже, что немолодых героев жизнь тоже ничему не научила, и на первом месте у них остаётся безмозглость в потакании собственных похотей. Молодёжь плохо контактирует со своими родителями, или не контактирует вообще; часто выведенные в повести герои – из неполных семей, выращенные одной забитой матерью в 90-е «лихие».
Автор щедра на галерею образов моих младших современников; она их нижет в огромные вязанки, без всякой экономии и прижимистости, будто бы поставила задачей в первой повести использовать весь свой наглядный по жизни материал, не оставляя возможности написать следующие книги (которые, как мы уже сказали, написаны в большом количестве!). Так, например, в две приведенных ниже страницы емко вмещается несколько судеб, каждая из которых претендует на отдельную повесть:
Катя приезжала к маме, останавливалась во дворе, курила и долго сидела в машине. Однажды рядом с Катиной машиной остановилась бывшая одноклассница, которая когда-то отбила Катиного воздыхателя. Четырёхлетний мальчик в грязной куртке противно канючил и вытирал нос рукавом, а одноклассница запихивала пакеты в корзину под коляской, в которой, безучастный ко всему происходящему, сидел ещё один ребенок – лет двух. Воздыхатель стоял рядом с одноклассницей, прикладывался к «Балтике», курил и обещал старшему сыну оторвать голову, если тот сейчас же не заткнётся. Потом повернулся и увидел Катю. Она пыталась улыбнуться и уже собиралась вылезти из машины поздороваться, когда вдруг поняла, что он смотрит не на неё, а на машину. Катю он не видел или не узнал. Одноклассница тоже посмотрела куда-то сквозь Катю, дала подзатыльник старшему сыну, рванула коляску из очередной колдобины и пошла в сторону дома. «Неужели они так и живут – на пятом этаже, три окна слева?» – подумала Катя, которая была готова снимать квартиры где угодно, только не жить в своём районе.
А однажды она встретила Женьку. Он был старше на два года и успешно играл роль главного романтического героя в школе. Такой парень есть в любой школе – высокий, с длинными волосами, который лучше всех играет на гитаре и поёт в школьной рок-группе, и в него влюблены все девчонки поголовно. А он «гуляет» с первой красавицей школы, которая, по мнению всех девчонок, дура дурой. Катя тоже была влюблена в Женьку. Он собирался выступать в модных клубах, писать песни и быть знаменитым. В этом он даже не сомневался, потому что все вокруг твердили, что он талант. Женька шёл по дороге и курил. В кулак. Отрывисто и жадно, как последнюю затяжку. Опустившийся рокер с грязными длинными волосами, который не понимает, почему его больше не любят.
– Жень, привет, узнаешь?
– А, ты? – откликнулся он, как будто только вчера расстался с Катькой.
– Как поживаешь?
– Нормально. Слушай, у тебя сигареты есть? Дай парочку, а то я деньги забыл и лень возвращаться. А можешь косарь одолжить? Я тебе обязательно отдам, ты когда сюда приедешь? Позвони мне. Спасибо, пока. Выручила.
Катя стояла с раскрытым кошельком и пачкой сигарет в руках. Женька почти бежал, то и дело поворачиваясь и салютуя Катьке денежной купюрой. Воспоминание о первой безответной любви стоило косарь.
Мимо машины пробежала грязная здоровенная белая собака, и Катя вспомнила Серёгу. Серёга всегда подкармливал эту собаку. А может, не эту, а другую. Серёгу Катя отбила у своей лучшей подруги Аньки. Анька была красоткой, а Катя – Анькиной рыбой-прилипалой. Анька занималась в танцевальной студии, а Катя писала стихи. Серёга тоже писал стихи, посвящённые Аньке. Он её встречал с репетиций у первого вагона метро, провожал до дома, читал свежесочинённые признания в вечной любви. Кате Серёга не так чтобы очень нравился, но хотелось попробовать, как это бывает у Аньки. Попробовала. Пока пробовала, уговорила Серёгу поступать в театральное училище. Готовила с ним отрывки. Ездила с ним поступать и заодно написала репортаж. Получила гонорар. Он поступил, а она написала стихи и на гонорар сделала аборт. Тогда Катя и переехала с одной московской окраины на другую. Серёга, так и не узнав про Катин аборт, вернулся к Аньке в ранге студента. По слухам, актёром он не стал – то ли сам училище бросил, то ли выгнали. Катя его потом ещё раз видела – в спортивном магазине, куда пришла покупать кроссовки. Серёга, в фирменной магазинной футболке, показывал клиенту лыжи. Катя смотрела на собаку и плакала. Уговаривая себя, что это обычный предменструальный синдром.
Писательницей метко прописаны сложные отношения выросших детей с вырастившей их матерью в неполной семье – отношения, в которых привычно обвинять родительницу и в 20, и в 30, и в 40 лет, – обвинять в проблемах, которые непременно «родом из детства», и которых не было бы, если бы именно в детстве «додали» и «доглядели».
К счастью, не все герои Маши Трауб такие; некоторые прозревают вовремя, хотя может быть только временно. Они преодолевают не только свои проблемы, но и преграды на своём пути к собственным родителям и родственникам, понимая, что учили-то их правильным ценностям и установкам: ценностям семейным, традиционным; внушали, что должна быть семья, должны быть дети. И к этому они через свою такую гламурную и оголтелую, навязанную чужими ценностями жизнь, всё равно приходят в конце повествования. Они создают семьи и рожают детей, хотя это не просто для женщин и мужчин, не задумывавшихся по молодости о своих связях, абортах и последствиях «свободной» любви… Но несмотря на «гламурные» приманки и специфическое «воспитание» 90-х (или отсутствие такового), поколение выстояло, осуществилось и даже продолжилось. Такова жизнь!
Описывая жизнь, претендующую на гламур, автор сильна и убедительна воссозданием мелких подробностей интимного и психологического содержания жизни как мужчин, так и женщин – эти две «противоположности» она хорошо знает. Как признаётся сама Маша Трауб, она берёт истории подруг и делает их другими и, вероятно, как и любой автор, воспроизводит героев по собственной матрице. Радует, что в своей беспорядочной жизни (и беспорядочных связях) герои руководствуются порядочностью; руководствуются чувствами и лишены расчетливости и корысти. При расставании мужчины готовы помогать, а женщины гордо отказываются от материальной поддержки, считая это чем-то низким. Тем более в трудных жизненных ситуациях герои Маши Трауб готовы к взаимовыручке, несмотря на все обстоятельства, послужившие разрыву личных отношений. Здесь женщины могут объединиться в женской солидарности по уходу за больным. Здесь сводные дети могут найти общий язык даже в особенном случае, когда отчаявшаяся мать сводного брата-инвалида несет свой нелёгкий крест, а по существу чужой ей ребенок считает должным подставлять своё плечо. И очень часто в повести Маши Трауб младшее поколение подает наглядный добрый пример старшему.
Есть в повествовании эмиграции и трагические смерти, но они не составляют сильного акцента. А вот внутренние драмы в коротких психологических зарисовках настолько жизненны, что нет сомнения, что в повести реконструирован не только личный опыт, но и опыт женщин и мужчин, некогда поплакавших в жилетку автора. Однако опыт этот не лишён фантазии, домыслов, догадок, каких-то неожиданностей. И это все при том, что повесть бессюжетна; истории здесь просто следуют одна за другой. А связкой между такими разными героями служит работа, которую в повести почти не видно, но всё же она обозначена в ряде мест. Связку судеб можно усмотреть в болтовне задушевных подружек, во встречах любовников и любовниц с законными жёнами и мужьями, которым они так лихо наставили рога. Особенно интересны пересечения заблудших в блуде взрослых с собственными детьми. И тут не откажешь автору в умении сопереживать.
Детские портреты в повести особенно яркие и задушевные: боль за детскую закомплексованность и её возможные последствия, перенесенные во взрослую жизнь, уход отцов и встречи с этими отцами через много лет, очень болезненны и с болезнью (травмой) воспринимаются детьми. И дети написаны автором очень достоверно. Некоторые из них повторяют судьбу родителей, в частности, в отношении полученных в детстве психологических травм: все они так или иначе – травматики. Только одних эти трудности закаляют, а другие ищут в них причины своей слабости и бесхребетности.
Именно мелкой деталировкой повествования Маша Трауб закономерно, а возможно и заведомо обличает гламурную среду, в общем-то возвращая и отрезвляя отупевших героев к нормальной и привычной жизни, к продиктованным в детстве ценностям.
Современная проза давно не тяготеет к классическому письму; набросанный яркими штрихами текст читается легко.
Приведу эпизод для иллюстрации; он – вполне себе «рабочий», поскольку передаёт офисный разговор сослуживиц:
– Ну что ты судьбу гневишь. Всё у тебя нормально. Ну чего не хватает? В конце концов не нравится – увольняйся, – говорила Кате коллега-подруга Надя.
– Надь, ну как так можно? Между прочим, это ты написала, что если мужчина носки под диван засовывает, то его надо гнать в шею. Только не говори мне, что ты и вправду так думаешь. Ты посмотри план номера – за…бись! Тема – «Когда наступает время отдаться мужчине? На первом свидании или на третьем?» Ты что будешь писать? Какая, на хрен, разница?
– Ну почему же… Конечно, на первом не стоит, хотя если мужчина того стоит, то стоит, – ответила Надя.
– Или вот – «Какие привычки раздражают в мужчинах?» Надь, тебя не тошнит?
– Ну почему же. Я уже провела мини-соцопрос. Раздражает, когда мужчина ставит тарелку в микроволновку и смотрит, как она там крутится. Когда мужчина облизывает крышечку йогурта и аккуратно выскребает ложечкой по стенкам. Ещё раздражает, когда мужчина сразу после секса бежит в ванную и если пыль вытирает.
– Тоже после секса? – повернулась от компьютера Алёна.
– Что? – не поняла Надя.
– Пыль тоже после секса вытирает?
– Да нет, просто вытирает, при чём тут секс?
– Алён, а у тебя что по плану? «У меня появилась соперница – что делать?» или «Как правильно флиртовать на работе»? – не унималась Катя.
– Кстати, а интересная тема. Как правильно флиртовать на работе? Ты займёшься, или, как всегда, я?
– Алён, я пошутила…
– А я нет.
Язык повести четкий, лаконичный, современный, строгий журналистский или профессиональный (можно и так сказать). Нет описаний, длиннот, это и не нужно современной прозе.
Посмотрите, как четко прописан по-современному безальтернативный карьерный рост в повести:
На рабочую пьянку в боулинг-клуб все собирались так, как женщина собирается на встречу с соперницей. Каждая хотела размазать другую по столу наманикюренной рукой, но не сломать при этом ноготь. Вспоминали, чем закончились прошлые корпоративные мероприятия.
– А помните, девочка такая работала в отделе рекламы? Ну, блондиночка, с короткой стрижкой, немного полноватая?
– И что она?
– Пошла на повышение. Через неделю после вечеринки приказ подписан был.
– Переспала с кем-то?
– Не знаю, свечку не держала, но наверняка.
– Да она же никакая…
– Уметь надо.
И ещё кусочек профессионального гламура:
– Привет, дорогая. Мне нужен твой хэлп. Давай встретимся в ланч-ауэр, обсудим.
– Неужели ты не понимаешь? Это абсолютный маст.
– Оу, факинг шит, я облилась колой.
– Всем найс уик-энда!
– Какой твой эктеншн, я тебе позвоню.
– Позвони и скажи, что нам нужно получить биг пикчер.
Нормальная глянцевая речь. Как будто всем приходящим в глянец в отделе кадров делали лоботомию мозга и переучивали говорить на «пиджин инглиш».
Именно эту повесть Маши Трауб я давно хотела прочитать, но отложила. Поняла, что не моё. И вдруг (как это обычно бывает – вдруг!) она попалась на глаза и попросилась со мною в дорогу. В самый раз, именно для дороги и создаются современные повести, необременительные по весу и содержанию (тут совершенно без иронии – правда!). Начала с середины выхватывать эпизод за эпизодом, чтобы «внедриться» и закрепиться. А потом махом прочла за раз от начала и до конца. Конечно, не моё. Но следуя советам и практике многих книжных блогеров, я преодолела это свое «не моё», и даже получила немало удовольствия от повести. И это тоже – правда!
Повесть задевает за живое, своей откровенностью выворачивает душу наизнанку, но есть один недостаток, присущий, впрочем, не только данной повести, а многим произведениям современных авторов: через пару дней совершенно не помнишь, о чем там написано, и начинаешь воспринимать уже прочитанную книгу как большую новость. Такой вот пока ещё не разгаданный мною парадокс современной прозы! Быть может, отгадку знаете Вы?