— Ну как там, мой гений? — Валера вышел из спальни, свежий после душа, в идеально сидящей домашней футболке. Его окружал запах дорогого геля и ореол спокойной уверенности человека, чью всю черную работу делает кто-то другой.
Вика, ссутулившись над ноутбуком, уже четвертый час подбирала идеальный оттенок синего для диаграммы роста. Корпоративно-уверенный синий, как сказал Валера.
Ее собственный графический планшет, черный глянцевый прямоугольник, который когда-то был ее неотъемлемой частью, сиротливо лежал на полке. Его поверхность, со следами стилуса, теперь покрылась тонким, укоризненным слоем пыли.
— Почти, — выдохнула Вика, растирая затекшую шею. — Валера, а ты уверен насчет этого слайда? Мне кажется, инфографика перегружена. Может лучше, разбить на два?
— Вика, — он подошел и положил руки ей на плечи, начиная разминать их. Его прикосновения были профессиональными, несколько отстраненными, как у массажиста. — Инвесторы — люди занятые, они не хотят листать долго, пусть увидят всю мощь проекта на одном экране. Ты же знаешь, как это сделать элегантно, никто, кроме тебя, не чувствует мой замысел так тонко.
Она закрыла глаза. «Никто, кроме тебя». Эта фраза была его любимым инструментом — одновременно и комплимент, и клетка. Для нее эта фраза означала: «Ты уникальна, поэтому ты должна».
«А я чего хочу? — неожиданно промелькнула в ее голове мысль. — Я хочу рисовать енота в плаще, хочу закончить комикс про кота-экзистенциалиста, а еще я хочу спать».
Но она лишь кивнула ноутбуку.
— Хорошо, я попробую.
— Вот поэтому мы команда, — он поцеловал ее в макушку и направился к холодильнику. — Кстати, помнишь Соколовских? Мы ужинали с ними на прошлой неделе. Так вот, Ирка его все пилит, что он мало времени с ней проводит. Вот бедняга, как все-таки хорошо, что ты у меня такая понимающая.
Вика промолчала, вспомнила тот ужин, когда она весь вечер улыбалась, кивала, поддерживала светскую беседу о яхтах и венчурных фондах, играя роль идеальной спутницы гения.
А после ужина Валера сказал, что ее платье было «слишком простоватым» и что в следующий раз нужно надеть «что-то более статусное». Он сказал это мягко, заботливо, как бы давая ценный совет. И она тогда тоже промолчала.
Она поставила себя с Валерой на второе место так давно и так основательно, что уже и не помнила, каково это — быть на первом.
Все рухнуло во вторник. Это был самый обычный, серый вторник, когда она как раз закончила финальную правку той самой презентации. Телефон зазвонил неожиданно и пронзительно. Звонила тетя Люба, мамина соседка. Ее голос, срывающийся и дребезжащий, обрушился на Вику ледяным водопадом.
— Викуля, маме твоей плохо… Скорая забрала… Говорят, похоже на инсульт…
Мир съежился до точки. Пропали звуки, цвета, запахи. Остался только голос тети Любы и оглушительный стук собственного сердца. Она нашла Валеру в его комнате. Он репетировал речь перед зеркалом, жестикулируя и меняя интонации.
— …И таким образом, мы не просто выходим на рынок. Мы его создаем!
— Валера, — ее голос стал чужим, деревянным.
Он обернулся, и отрепетированная улыбка застыла на его лице.
— Мама… Маму забрали в больницу. Подозрение на инсульт.
Он несколько секунд молчал, обрабатывая информацию. В его глазах не было сочувствия. Было досадливое недоумение, как если бы перед важным матчем пошел дождь.
— Так. Спокойно. В какую больницу?
— В седьмую. Валера, поехали со мной, пожалуйста. Мне… мне так страшно. Я одна не могу.
Он медленно подошел, взял ее за локти. Не обнял, а именно взял, фиксируя, как берут паникующего человека.
— Вика, давай без драмы. У меня завтра встреча, от которой зависит все. Вся наша жизнь. Ты же это понимаешь? Я не могу сейчас сорваться.
— Я понимаю, но…
— Что «но»? Чем я тебе помогу в больнице? Буду сидеть в коридоре или нервировать врачей? — его голос стал жестче, в нем появились менторские нотки. — Ты сейчас своим состоянием меня просто выведешь из равновесия. Мне нужно быть с холодной головой. Соберись, ты же сильная. Вызови такси. Позвонишь, как только что-то прояснится.
Он говорил так логично, так по-взрослому, а она смотрела на него и видела не любимого мужчину, а чужого, эффективного менеджера, для которого она — неэффективный, эмоционально нестабильный фактор. Он отстранился, потому что она стала ему неудобной, мешающей, нересурсной.
И в этот момент в ней что-то перевернулось. Она молча высвободила руки, взяла сумку, оделась и вышла из квартиры. Она не плакала. Слезы застыли где-то глубоко внутри ледяным комом.
Больничный коридор был чистилищем. Он пах хлоркой, страхом и чужой болью.
Вика сидела на жесткой банкетке, бездумно листая телефон. Палец сам наткнулся на Telegram, на какой-то канал об отношениях:
«Когда мужчина от вас уходит именно в тот момент, когда вам плохо, то это не ваш человек».
Она заинтересованно стала читать дальше и обнаружила там свою жизнь, разложенную по пунктам.
«Если ваш партнер становится ласковым после того, как сделает вам больно, то это не любовь, а психологическое насилие».
Она вспомнила, как после ссоры из-за «статусного платья» он подарил ей дорогие серьги, шепча, что просто хочет, чтобы она «сияла». Она тогда растаяла. Сейчас от этого воспоминания стало тошно.
«Если ваш партнер отстраняется от вас тогда, когда вы ему неудобны, а приближается, чтобы получить ресурс, то вы для него не любимая женщина, а запасная батарейка».
Запасная батарейка. Это было самое точное определение ее роли в их отношениях.
Она читала и читала, и каждая «простая истина» была как зеркало, в котором она видела себя и свои отношения без прикрас.
Она видела, как оправдывала его эгоизм его «сложным характером», как путала эмоциональные качели со страстью, как терпела, заслуживала, доказывала.
И последняя фраза, от которой перехватило дыхание: «Самая главная истина в том, что я для себя — это самый важный и нужный человек».
И тут лед внутри треснул. Она зарыдала. Тихо, беззвучно, Закрыв лицо руками. Она плакала не о Валере. Она оплакивала себя — ту Вику, которую она сама предала, заперла в чулане и заставила работать на чужую мечту.
К счастью, маме стало лучше. Микроинсульт. Прогнозы были хорошие.
Заботясь о ней в последующие дни, Вика чувствовала, как с каждым поднесенным стаканом воды, с беготней по магазинам и аптекам, с каждой прочитанной вслух главой книги, она возвращает себе себя. Ее забота была настоящей, безусловной: она ничего не требовала взамен.
Вернувшись домой за вещами, она первым делом сняла с полки свой планшет. Пальцы помнили его гладкую прохладу. Она подключила его, и когда на экране появилась первая за много месяцев линия — живая, чуть дрожащая, — она почувствовала, что жизнь к ней возвращается.
Валера позвонил через два дня. Голос был раздраженным.
— Ты где вообще? Я прихожу домой, тебя нет, вещи твои пропали. Что за детский сад?
— Я у мамы, Валера. И я больше не вернусь.
В трубке повисла тишина. Потом он сказал уже другим тоном, вкрадчивым и мягким:
— Котенок, ну что ты такое говоришь. Я виноват, вспылил. У меня сорвались переговоры, я был на нервах. Прости меня. Возвращайся, а? Я соскучился.
Но Вика уже видела все его ходы наперед.
— Мне жаль, что у тебя сорвались переговоры. Но это не имеет отношения к нам.
— Имеет! — взорвался он. — Это все из-за тебя! Ты выбила меня из колеи своей паникой!
Ага, теперь она еще и виновата. Классика жанра.
— Я не собираюсь это обсуждать.
— Я изменюсь! — выпалил он, переходя к последнему аргументу. — Я все понял! Мы поедем в отпуск, куда ты хотела! Я буду больше времени проводить с тобой! Возвращайся.
Она грустно улыбнулась в трубку.
— Знаешь, в чем разница между нами? Ты изменишься, только когда сам этого захочешь. А я уже изменилась. Прощай.
Она нажала «отбой» и заблокировала его номер. Впервые за долгое время в ушах стояла не оглушительная, а благословенная тишина.
Прошло полгода. Вика сидела в своей маленькой, но невероятно уютной студии на последнем этаже старого дома с видом на крыши. Пахло кофе, акварелью и свободой.
На стенах висели ее работы: вот енот в плаще летит на воздушном шаре, вот лис-меланхолик читает книгу под зонтом, вот целая серия про кота-философа, который познал дзен.
На завтра было запланировано открытие ее первой персональной выставки в маленькой андеграундной галерее. Она волновалась, но это было счастливое, живое волнение.
Телефон пиликнул. Сообщение от Лены: «Ну что, художница, готова к славе? Не страшно?».
Вика посмотрела на свои рисунки, на свои руки, перепачканные синей тушью, на солнечный луч, танцующий в пылинках. Она была одна, но не чувствовала одиночества. Она была целой.
Она улыбнулась и напечатала ответ:
«Не страшно. Я не просто справилась. Я вернулась домой».