От автора.
Герой романа – попаданец. Он, что называется, попал. Попал в такую ситуацию, выход из которой практически невозможен. Почему?.. Потому, что быть попаданцем – это естественное состояние любого человека. Мы очевидные попадосы, с неумной тягой к мелочным отношениям, коммунальным разборкам и серьезным финансовым проблемам. Попаданец – это диагноз, это еще не рождённый ребенок, который обязательно попадет в наш мир, наполненный литературной действительностью и сказочным реализмом сверх всякой меры…
Эпизод первый
Человек не выбирает судьбу,
Человек – это и есть судьба…
Самолет выглядел как мертвое чудовище, упавшее на землю с другой планеты. Почва вокруг была выворочена и дымилась, лежали поваленные деревья, трещали догорающие кусты вереска, пахло торфяником и гнилой листвой.
Лешка Сухарев отполз от места крушения как можно дальше, привалился к стволу березы и, вытирая грязными ладонями лицо, тяжело отдышался.
Неподалеку лежал кусок покореженной обшивки. За ним высилась спинка пассажирского кресла – изуродованная в клочья. Еще дальше валялся обугленный остов двигателя, деталь шасси и какие-то ящики, усыпанные битым стеклом. Дым разъедал глаза, настойчиво забивал глотку и густыми столбами уносился в темные небеса. Наверху выло и грохотало с такой яростной силой, что, казалось, над Землей работает гигантский пылесос, затягивая куда-то в бездну последние клочья атмосферы. Потом с оглушительным треском вспыхнула нестерпимо яркая молния, озарив небосвод ослепительной вспышкой. Через секунду вдарило громовым раскатом, будто кто-то из всесильных небожителей вознамерился расколоть планету исполинской кувалдой. Рядом тотчас покосилась высоченная сосна, а затем медленно, с тягучим скрипом, повалилась на землю, шумно хлестнув ветками по густой листве. Наконец небеса разверзлись и сверху забарабанили тяжелые капли дождя.
"Что за напасть… – чертыхаясь, подумал Лешка. – Угораздило же сверзиться в самое пекло и вымокнуть тут до нитки".
Следовало отыскать укрытие от непогоды, чтобы хоть как-то скоротать ночь, однако ничего, кроме широкого лапника елей вокруг не наблюдалось. Лешка забился под полог хвойного леса и, стуча зубами от холода, затих там, словно потерявшийся волчонок.
Утро застало его в луже воды, посиневшим до безобразия. Он с трудом разомкнул веки и еле живой выполз на божий свет.
Снаружи стояла удивительная тишина. Земля медленно источала духоту и влагу, как обычно бывает после шумной грозы. Наверху, среди застывших макушек деревьев, маячило окно чистого синего неба. Где-то там проплывали белые пушистые облака, чуть просвеченные золотистыми лучами солнца.
Лес встретил появление человека настороженно, разве что комары радостно набросились на свежую добычу. Чтобы согреться, Лешка заставил себя сделать несколько быстрых приседаний, а затем вознамерился отжаться на руках, но большая куча лосиного говна, лежащая прямо перед его носом, быстро отменила это намерение.
"Ну что ж… – подумал он с оптимизмом. – Жизнь полна сюрпризов. Я ведь и сам далеко не подарочек".
Подобная философия привела Лешку в прекрасное расположение духа. Не говоря уже о том, что воля к жизни требовала от него решительных действий, а не расслабленных посиделок.
К сожалению, воли кругом хватало с избытком – делай что хочешь, никто не остановит, а вот огромный фюзеляж "Аннушки"* был один. Он покоился посреди обгорелого участка леса, словно нелепая диковина, упавшая свыше. Подойдя ближе, Лешка отметил, что носовая часть самолета почти наполовину погрузилась в болото. Точнее не болото, а небольшое озеро, таких под Питером много.
Этот водоем выглядел как потерянная в лесу чаша, доверху наполненная черной водой, над поверхностью которой стелились легкие клочья утреннего тумана.
Со всех сторон эту "безмятежную заводь" плотно обрамляли пышные кусты вербы, печально склонившиеся в застывшую береговую ряску. Пятна гари и обгоревшие деревья предавали пейзажу не самое радужное настроение. Было тихо, разве что комары все так же назойливо зудели над ухом.
"Наверное, самолет уже ищут, – подумал Лешка, внимательно осматриваясь по сторонам. – А раз его ищут, то не обойдут и меня стороною".
Ему никто не перечил. Пожалуй, только комары пуще прежнего загудели над ухом.
"Значит так... – живо прикинул он и глянул на наручные часы. – Ставлю свой здравый смысл против штабной армейской бюрократии, что если меня не обнаружат к обеду, то обязательно отыщут к ужину".
Пробираясь к останкам самолета, Лешка отметил длинную многометровую борозду, которая осталась после падения "АН – 24", и слегка подивился тому, что боезапас на борту остался целым и невредимым, а ведь могло бы громыхнуть таким дьявольским образом, что гигантские кратеры на Луне показались бы тут крохотными воронками.
Будто услыхав столь трезвое рассуждение, где-то недалече проснулась кукушка. Щедро отмерив молодому перспективному журналисту из Питера без малого целый век, она внезапно замолчала, словно вспомнила, что люди по обыкновению так долго не живут.
Разбитый самолет смотрелся жутковато. Комья вывороченной земли, обожженная трава и поваленные деревьями окружали его со всех сторон. Крылья покоились неподалеку. Их оторвало напрочь, вместе с двигателями и шасси. Они выглядели двумя исковерканными листами металла, нелепо вздыбленными кверху. В одном торчала лопасть винта, намертво, словно лезвие кинжала, вонзившаяся в центр нарисованной красной звезды.
Впрочем, при внимательном осмотре, быстро выяснилось, что корпус самолета оказался куда крепче, чем выглядел на первый взгляд. Он практически не пострадал. Если не считать обширных пятен копоти и длинной прорехи, идущей вдоль нижней части фюзеляжа, то советским инженерам следовало было поставить памятник за столь прочную конструкцию.
"Да, умели раньше создавать технику… – уважительно подумал Лешка Сухарев. – А сегодня производство едва дышит, квалифицированные кадры заменены эффективными менеджерами. Один ширпотреб повсюду. Пальцем ткнешь – развалится".
На месте входного люка зияла здоровенная темная дыра, похожая на рану в теле гигантского животного.
Дыра находилась высоко, просто так не дотянуться, и была заметна издалека. Покореженная дверь валялась на земле, неподалеку от самолета, придавленная поваленной сосной.
Слегка подпрыгнув, Лешка ловко ухватился за кромку люка и, легко подтянувшись, оказался в тамбуре. Здесь он обнаружил несколько сосновых шишек, опаленный огнетушитель и помятый термос с пролитым кофе. Над термосом громко жужжали мухи, пахло гарью, жженной краской и обгоревшим металлопластиком.
Лешка проник внутрь разбитого салона и сразу же направился в носовой отсек – в кабину пилотов.
Идти нужно было по наклонному полу – вниз. Лешка так и сделал. Он осторожно перебрался через груду опрокинутых ящиков, пластиковых канистр и коробок, после чего остановился возле распахнутой двери кабины пилотов. За ней стояла черная вода. В воде, между рулями управления и прожженными спинками кресел, плавали обугленные куски поролона, окурки сигарет, спички, титульный лист "Коммерсанта" и пара размокших фантиков от конфет.
"Слава богу, никого нет... – облегченно подумал Лешка. – Похоже, самолет успели покинуть все нормальные люди, кроме него, разумеется. – Он сделал грустное лицо, но затем улыбнулся. – Но эта как раз хорошая новость, ибо куча трупов явно не скрасила бы его положение. Плохо другое – радиосвязь отсутствует. Передатчик, вероятно, находится там же, где и затопленный нос Аннушки".
Лешка повернул назад и, цепляясь руками за что попало, поперся обратно к выходу. Шаря глазами по сторонам, он заметил раскуроченную коробку с банками тушенки и консервный нож. Рядышком лежала бутыль с лимонадом, пачка печенья и вспоротый кулек с карамелью.
Обнаружив консервы, а также связку копченой колбасы, сахар и запечатанные в полиэтилен буханки хлеба, Лешка неожиданно понял, что в желудке у него давно играет голодный оркестр. В самом деле, жрать хотелось неимоверно. Недолго думая, он уселся на край ближайшего ящика и, взявшись за нож, принялся вскрывать одну из консервных банок. Затем нарезал пару краюх хлеба и с наслаждением принялся за еду.
После пачки схрумканного печенья, запитого бутылкой лимонада, мир, наконец, окрасился свежими красками.
"Ничего-ничего, – приободрено подумал Лешка Сухарев, бросая остатки пищи подлетевшим синицам. – Жить можно где угодно, даже после порядочной авиакатастрофы, лишь бы уныние и депрессняк не разъели твои мозги прежде времени".
Эпизод второй
Каждый из нас в чем-то воин,
Только битвы не всякий достоин…
Ближе к обеду никто за Лешкой Сухаревым не прилетел. Небо по-прежнему было тихим и безмятежным. Наверху все так же неторопливо проплывали красивые белоснежные облака. Если бы не комары, то ждать можно было бы хоть до второго пришествия. Еды в самолете хватало с избытком, вода в Черном озере (название пришло само собой) имелась в достаточном количестве, даже подходящий томик с детективными романами в самолете нашелся, не говоря уже о журнале с голыми бабами. Это чтиво с картинками вывалилось из навесного шкафчика в туалетном отсеке, когда Лешка заглянул туда по нужде. Внимательно изучив журнал от корки до корки, Лешка живо осознал, что без красивых молодых девок в чащобе долго не протянешь.
Чтобы протянуть хотя бы до вечера, Лешка спустился к Черному озеру и, выбрав место для купания, быстро разделся. Ростом он особо не выделялся, но выглядел вполне прилично для крепкого русского мужика: мускулистый, ловкий, поджарый, с отменной реакцией, он мог бы дать фору многим атлетам. А уж его давняя служба в "стройбате" пошла ему только на пользу, поскольку именно в славных войсках "стройбата" ему довелось немало потрудиться, чтобы закалить как тело, так и дух в непрестанных строительных авралах.
Вода была холодная, как лед, однако Лешка без колебаний окунулся в "темный омут озера" с головой и вынырнул только на его середине. Плавал он превосходно, поскольку еще в школьные годы ходил в секцию по плаванью. А уж на факультете журналистики, где он потом учился, его не раз выдвигали на спортивные соревнования по водным видам спорта. Однако выше третьего места Лешка Сухарев никогда не поднимался. "Ленив ты, брат студент, – не раз говаривал ему по сему поводу его бывший тренер, Павел Юрьевич Паланкин. – Если бы не твоя лень, Сухарев, то быть бы тебе олимпийским призером, а не куском обыкновенного белкового желе".
Это была чистейшая правда – Лешка был ленив. Водился за ним такой грешок. Белковым желе не был, но ленью его Господь Бог явно не обидел, тут Паланкин не ошибался. Впрочем, эта лень носила избирательный характер. Она проявлялась лишь тогда, когда приходилось суетиться сверх всякой меры. А Лешка суету не любил, предпочитая покой и тишину более всего остального на свете. "Зачем суетиться? – вполне справедливо полагал он. – Зачем дергаться и бегать из угла в угол, словно непоседливый суслик, если против судьбы все равно не попрешь?.. Ведь судьба, как стальной бронепоезд, с похоронной командой на борту. Рано или поздно этот пуленепробиваемый состав непременно прибудет к тебе на поминки. Он отсалютует изо всех орудий главного калибра, превращая твое житейское бытие в говеную лепешку".
Искупавшись, Лешка повалился на разогретый бережок и с наслаждением вытянулся. Вокруг шла своя незаметная лесная жизнь, доверху наполненная первозданным смолистым духом, суетой, тайнами и охотой. Краем глаза Лешка отметил рыжий хвост юркой белки, затем шумно, словно пулемет над ухом, застрекотала сорока, и тотчас же стало тихо, как в склепе. Так тихо, что Лешке вдруг стало немного не по себе. Он приподнялся и решил привести себя в порядок. Начал он с одежды. Её необходимо было простирнуть и, конечно, погладить. Мыло, щетки и утюг, понятное дело, отсутствовали, зато имелась озерная вода и горячее солнце – чего еще надо, чтобы сделать свое существование чуточку приятным?..
Прополоскав носки и пятнистую камуфляжную форму, как следует, Лешка Сухарев разложил мокрые вещи на берегу и подумал о том, что без благ цивилизации всякий городской житель шустро вернется в лоно природы, превращаясь в обезьяну тем быстрее, чем скорее износится его одежда. Сапоги он так же тщательно отмыл в воде, а затем поставил их на видном месте – аккурат на высоком смолистом пеньке, над срезом которого явно поработал оторвавшийся винт самолета.
Слегка утомленный хлопотами, Лешка снова растянулся на берегу и незаметно сомлел под теплым солнцем. Снилась Лешке странная штука: будто лежит он совершенно голый на холодной каменной плите и смотрит на себя откуда-то сверху. Плита находится на высоком холме. Вокруг лес темный и тишина. Лежит Лешка, вытянувшись во весь свой обыкновенный средний рост, руки сложил на груди. Только в ладонях у него зажата не фига с маслом, а рукоять старинного меча. Лезвие у меча широкое, тяжелое и длинное, никак не меньше метра, а то и поболее. Так и лежит себе Лешка, словно воин древний, павший в битве за правое дело с иноземными супостатами, а поверх него меч уложен, давит на грудь, не дает подняться. И стужей морозной от этого меча веет, как от глыбы ледяной.
"Странное дело, – мучительно думает про себя Лешка, – но я же не воин, не богатырь какой. Зачем мне меч? Это воителям меч положен – для дела ратного или для пущей важности, а мне-то он вроде совсем без надобности".
Ничего не понимает Лешка, лежит себе голый на холодной камне и чем дольше лежит, тем больше осознает, что не он это разлегся, не он. Но если не он, то кто же?
А вокруг тьма кромешная, туман да горы высокие стоят. Почему тьма, почему туман, откуда горы высокие взялись? Почему Лешка Сухарев вообще тут оказался – на холме этом, кто ж его разберет? Кто вообще чего путное сумеет раскумекать в нашей суматошной жизни? Кто на такое сподобиться, если без положенного пол-литра на свете вообще ничего нельзя разобрать?..
Эпизод третий
Не ищи богов, однако,
Там, где горы яств и злато,
Боги может только с теми,
Кто с народом в одной теме…
Очнулся Лешка через два часа. Под палящими лучами солнца кожа изрядно покраснела. Он быстро ополоснулся, надел носки, пятнистый комбинезон, влез в сапоги и пошел к самолету. Часы показывали 17-00, среда, июнь, 200… года. Поисковой партии поблизости не наблюдалось, он по-прежнему был один, как пугало в огороде.
"Значит так, – подумал Лешка. – Либо я упал в такое место, куда вертолеты не летают, либо меня уже, наконец, посчитали "посерянным" для общества человеком и сняли с материального довольствия".
Шутка была самокритической, однако настроение было под стать ситуации. Лешка забрался в самолет, прошел в грузовой отсек и принялся активно перебирать "армейское барахло", большую часть которого раскидало по всему салону куда попало. Ему повезло, поскольку он нашел рацию и дополнительный блок питания. Огонек настройки включился, как положено, в два щелчка. Лешка крутанул ручку настройки, однако в эфире царил полный хаос, ни одного позывного, ни одной работающей радиостанции, только загадочные шорохи, посвисты и хрипы.
"Что за ерунда? – раздраженно подумал Лешка Сухарев. – Чего я здесь сижу?.. Без связи, без нормальной пищи, без пива, без кино, без баб и свежих новостей?
Лицо его посуровело. Обстановка выглядела странно, эдакая типичная внештатная ситуация. Ежу было понятно, что следовало двигать на поиски ближайшего поселения своим ходом. Тем не менее, покидать груду имущества и кучу бесхозного оружия никоим образом не хотелось. Более того, на такой случай существовали особые правила, приказы, нормативы и подробные инструкции, содержание которых строго-настрого запрещало любые самостоятельные действия. Только прибытие профессиональной спец-бригады позволяло уйти от ответственности на все четыре стороны.
"Поганое молчание, – почесавшись в затылке, подумал Лешка. – Может, передатчик глючит". Он поискал другой, но, к сожалению, запасных вариантов связи не наблюдалось. Зато нашелся новехонький планшет с топографическими картами, цветные карандаши, ластик, компас и полевой бинокль. Кроме того, имелся пистолет Макарова, четыре автомата Калашникова, дюжина ящиков с патронами, пара снайперских винтовок, лопатки саперные, десантные ножи, гранаты и один легкий миномет с комплектом осколочных мин. Нашлась так же накладная записка о получении яблочного повидла, а также три кирзовых сапога и новенькие офицерские погоны. Напоследок он обнаружил несколько отечественных фаустпатронов (именно так Лешка называл противотанковые гранатометы РПГ-29) и ручной пулемет Дегтярева. За ними находился большой металлический контейнер с кодовым замком, обклеенный знаками атомной и химической опасности, поверх которых какой–то недоделанный остряк присобачил наклейки от жвачки с веселыми рожицами Чипа и Дейла.
Что хранилось в контейнере – это Лешку совершенно не касалось: может "афганская дурь", выпотрошенная из карманов таджикских наркокурьеров, а может чего и покруче, включая порцию обогащенного урана, обширный компроматом на высокопоставленное начальство, разнообразная бактериологическую дрянь или останки загадочного инопланетянина. Тут всякое может быть, ибо времена нынче на Руси темные – и кто с каким дерьмом в небе летает, одному богу известно.
"Вот же паразиты чертовы… – ругнулся про себя Лешка Сухарев. – Крысы тыловые. Целый транспортный самолет в Карельский перешеек рухнул, а они и в ус не дуют… Да тут же одного оружия на отборную бригаду террористов хватить". Бери – не хочу, а затем иди и устраивай свою маленькую победоносную войну за религиозные идеалы или независимый хрен с маслом.
Израсходовав положенный запас кабацких ругательств на все сто процентов, Лешка Сухарев вновь перекусил тушенкой, а затем отправился на разведку местности.
Разведку он провел наспех, но по–деловому, как заправский бойскаут из американского кино. Оказалось, что самолет упал между двумя небольшими холмами, густо заросшими ельником и сосной. Холмы тянулись с запада на восток, опоясывая топкие берега Черного озера естественной преградой. Правда, сквозь эту преграду протекал тоненький извилистый ручеек, вызывая острое желание подняться к его истокам. Лес повсюду был глухой, темный, настоящая чащоба, пропасть в котором можно запросто.
Исследуя округу, Лешка обогнул озеро и неожиданно вышел на поляну, посредине которой находилось изваяние медведя. Было видно, что этот памятник народного творчества провел здесь немало долгих лет, а возможно и целых веков, ибо изрядная корка грязи, плесени, паутины и мха покрывала его сверху донизу. Неизвестный скульптор заставил хозяина тайги подняться на задние лапы и приготовиться к атаке. Плотоядно оскалив клыкастую пасть, владыка северных лесов, готовился к серьезной потасовке с другими земными повелителями. По крайней мере, ощущение складывалось именно такое.
"Неплохое местечко для туристического маршрута?.. – подумал Лешка Сухарев и почесался в затылке. – Тут любой городской житель поневоле приумолкнет, когда столь колоритное чудовище будет смотреть на него сверху вниз, как на живописный мусор под лучами солнца".
Покосившись на левый бок, статуя взирала на гостя крайне недобро, будто говорила ему, чтобы он проваливал отсудова поскорее, пока ему кренделей не наваляли.
Под ногами хрустнула ветка. Лешка глянул на землю и внезапно обнаружил, что стоит на краю загадочного каменного круга, выложенного из тщательно подогнанных известняковых плит. Статуя медведя находилась в самом центре этого мегалитического сооружения. Ржавый ножик с костяной ручкой, наконечники стрел, полусгнивший берестяной короб с остатками каких-то трав, несколько медных монеток, глиняная плошка, обрывок ткани, крохотный огарок свечи и нитка рассыпавшихся бус, положенных к подножью монумента, дополняли эту картину.
"Так-так… – подумал Лешка Сухарев. – Похоже, я наткнулся на древнее капище, не иначе".
Он скептически хмыкнул, но все же, шутки ради, покопался в нагрудном кармане и прибавил к нехитрым дарам, разложенным на земле, несколько мятых карамелек, из тех, что обнаружил в самолете. Нет, Лешка не был язычником, религиозный дурман – также обошел его стороной. Философия его была проста, как веники. Он был искренне убежден, что в древности, когда люди поклонялись силам природы, мир вокруг был более понятен, чем сейчас, невзирая на полное отсутствие научных институтов и академиков. То есть отчего зависели, тому и верили, ибо щедрые дары родной земли значили куда больше, чем молитвы молчаливым богам. Более того, современная жизнь полна язычеством, ибо идолопоклонники переполняют её на каждом шагу. Роскошные авто, чревоугодие, золото, и серебро – вот идеалы нынешнего общества. А что касается храмов, то эти постройки возведены не для связи с Отцом небесным, они созданы для тех, кто собирает мзду с чужих проступков, безволии, трусости или невежества.
Кроме того, Лешка Сухарев был нормальным русским мужиком. А где русский дух – там и язычество, со всеми своими бедами или удачей. Язычество – оно ведь только с виду примитивным кажется, а на самом деле, честнее его на всем белом свете нету. Вот если ты, к примеру, темными делами где промышляешь, тогда и сам – тьмой накроешься, и конец твой темным будет. Ну а тому, кто на свет солнца идет, к тому дерьмо не пристанет, само на хер отвалится, лишь бы совесть твоя не зачерствела в погоне за мирскими благами и могла отличать правду от ложных наветов. И тут уже нам и сам Магомет не указ, и Папа Римский – не батюшка".
Одарив лесного хозяина сладкими изделиями далекой кондитерской фабрики имени Бабаева, и сделав, таким образом, благое дело, Лешка Сухарев, как всякий путевый язычник, неспешно повернул восвояси и, покинув поляну, пошагал по едва заметной тропинке, куда глаза глядят. А глаза у него глядели исключительно вперед, без каких-либо опасений на превратности мира и равнодушную красоту природы, ибо честному человеку нечего бояться на своей земле. Именно поэтому, прошагав чуть более трех километров, он не заметил, как по его следу крадется лихая темная личность.
Эпизод четвертый
Действительность – это только маленькая часть неприятностей,
а неприятности – это только маленькая часть действительности…
Крепкого удара по затылку Лешка не почувствовал. Просто в башке у него внезапно раздался оглушительный грохот, ослепительно вспыхнул ядерный взрыв, и мир разом отключился.
Когда Леха очнулся, над головою ярко светили звезды, пахло дымом от костра. Костер горел рядышком. Лешка лежал близко к огню, и запах раскаленных углей настойчиво лез ему в глотку. Над костром нависала узловатая рогатина. На эту рогатину была насажана аппетитная тушка зайца – румяная и сочная, только пива к ней не хватало. Через миг зайчатина величественно поднялась к небу и медленно полетела по другую сторону костра. Там располагался здоровенный мужик в поношенной хламиде и весело скалился. Рожа у мужика густо заросла бородой, пожалуй, лишь колючие глаза и крепкие белые зубы говорили о том, что это живой, натуральный человек, а не мохнорылое чудовище.
– Ну што, мил человек, очнулся ужо, али как?
Речь у мужика была непривычная, чуть окающая, басистая и тягучая, как у запевалы в церковном хоре. Лешка попытался сесть, но тотчас уяснил, что руки у него крепко связаны за спиной. Секундой позже дала о себе знать голова, ибо затылок трещал немилосердно.
– А ты меньше дергайся, людина залетная, – благожелательно пробасил незнакомец. – А там глядишь – и в башке твоей лишнего перезвона поубавится,
Только тут, Лешка запоздало скумекал, что является пленником этого бородатого верзилы.
Лешка присмотрелся к нему еще раз.
– Ну, так я тебя снова спрашиваю, чудило… – почти душевно протянул бородач, аппетитно чавкая зайчатиной, – как твоя головушка-то, не звенит там, как в храме на пасху?
Лешка молчал.
– Ежели не болит, тогда давай говорить с тобою станем… К примеру, кто ты таков есть, мил человек? Откуда будешь? Чего у святого места поделывал, ежели на роже у тебя написано, что ты нездешний, а приблудившийся горемыка?
– Журналист я, – чуть скривившись от боли, ответил Лешка. – Вместе с самолетом упал.
– Да ну?! – мужик удивленно зацокал языком и сделал сочувственную будку. Было видно, что он весьма скептически настроен к любому Лешкиному слову.
– Я правду говорю.
– Праа-вду!.. – протянул мужик и сделал хитрющие глаза. – Вот оно как получается. И откуда ты с таковой правдой, говоришь, явился-то?
– С неба?
Ответ выглядел курьезно, как неуместная шутка в кабинете начальства.
– С неба, значит… – рожа у мужика вмиг посуровела. Он отложил недоеденную зайчатину и потянулся к увесистой суковатой дубинке.
Лешка непроизвольно отшатнулся, остро чувствуя, что с ним сейчас будут разговаривать по-другому.
Чтобы оградить себя от свежих телесных повреждений, он принялся разъяснять бородачу, что упавший самолет находится рядом, в трех верстах, не более. Кроме того, вероятно там, у места падения "Аннушки", уже толпится целая куча спасателей, желая выяснить, куда именно подевался опытный военный борзописец Алексей Владимирович Сухарев? Дескать, что же с ним такое стряслось? Куда же он, в конце концов, умудрился отвалить, если кругом полным-полно армейского харча, а в качестве пикантного десерта имеется истрепанный порнографический журнальчик?
Про журнал Лешка ввернул машинально, но все остальное являлось чистейшей правдой.
Выслушав пленника, бородач нахмурил брови. Было видно, что рассказ Лешки Сухарева его ничуть не впечатлил.
"Тупой он, что ли? – с тоской подумал Лешка. – Я ж ему вполне четко дал понять, что меня непременно станут искать. Точно ищут, вне всяких сомнений. Дескать, есть в здешнем буреломе такое невезучее место, куда несколько часов назад опустился тяжелый транспортный самолет АН 24. Опустился он прямо на брюхо, то есть отбросил на хрен крылья и с грохотом упал в местную глухомань. При этом самолет проделал в лесу стометровую дорожку, чтобы навечно окунуться железной кабиной в Черное озеро. На борту этого сказочного транспортного устройства, помимо экипажа, находилось тридцать три здоровых парня, а с ними дядька – майор Черноморов. Вся компания являлась группой СПЕЦНАЗа. Бойцы имели при себе тонну различного оружия, включая "фаустпатроны" и ручной пулемет. Задача, которая перед ними стояла – покрыта штабной тайной. Но, увы, сильный атмосферный циклон спутал их планы, и кто из них, и где сейчас кукует, ведают только те, чьи уши способны расслышать оглушительный мат майора Черноморова в этом трижды гребанном районе".
– Это все? – уточнил бородач.
– Ага, – буркнул Лешка. – Я только помню, как ребята покидали салон. А мне вот не повезло. Меня швырнуло в проход, словно куклу, и последнее, что я видал, была крышка выходного люка, твердая, как бачок унитаза.
– И чо же тебя спасло-то, а, паря? Твой болтливый язык, не иначе…
Лешка Сухарев пожал плечами. Что могло спасти его в подобной обстановке? Только то, что может спасти любого крепкого мужика, а именно: его бедовая черепная коробка и чуток адского везения. Впрочем, постарались, вероятно, и ангелы хранители, чье незримое присутствие всегда на стороне тех, кто способен шустро перебирать конечностями, а не полагаться на слепую удачу и прочие инфернальные чудеса. Если подобных фактов недостаточно, то выжил он исключительно за счет своих высоких моральных качеств, а также житейскому опыту и осколкам отечественного воспитания. Кроме того, сильно выручила неукротимая воля к жизни, не говоря уже о светлой любви к белобрысой девочке Наде, трогательные воспоминания о которой сохранились у него с первого класса советской средней школы. Школа вообще оказала на него огромное влияние, дав ему прекрасное образование еще в те безоблачные времена, когда поганое слово "Перестройка" могло присниться только в самом страшном сне и только тем идиотам, кто мечтал о развале своей могучей страны едва ли не с пеленок…
– Это все, что хотел мне поведать, малахольный? – поинтересовался бородач.
– Могу повторить, – сходу отозвался Лешка.
– А ну ко, изволь!
Изложив свой рассказ еще раз, только красочнее и бойчее, Лешка Сухарев с надеждой глянул на туповатого слушателя и немедленно сообразил, что бородач ему явно не верит. Он был мужик тертый и повидал в жизни всякого прохиндея, но такого отпетого брехуна, как Лешка Сухарев, лицезрел, пожалуй, впервые.
– Значит, с неба ты сверзился? – раскатистым басом подытожил он, шумно срыгнув.
– Типа того, – бесхитростно брякнул Лешка и даже попытался перекреститься. – Вот те крест, не брешу!
– И как же тама на небе живется, а, мил человек? Кормят-то хорошо?
– Не знаю, я в меню не заглядывал…
Бородач глянул на Лешку Сухарева с явным сочувствием, как на болезного, разум которого помутился от постоянных житейских передряг. Затем отложил свое увесистое орудие в сторонку и вновь принялся за жаркое. Впрочем, жрать питерскому журналисту он не предложил, видимо рассудив, что его собеседник явный пустомеля, а может и лиходей упертый. А ежели оно так, то, стало быть, переводить всякую приличную пищу на подобную человеческую особь большой грех и убыток.
Эпизод пятый
Жизнь всегда короче, чем хотелось бы,
И всегда длиннее, чем предполагается…
На рассвете, когда костер едва дымил, из утреннего тумана показалась пятерка толкинистов. Они появились внезапно, словно легендарные партизаны из страшной сказки. Все выглядели как на подбор – рыжебородые, высокие, кряжистые, широкоплечие, с повадками матерых убийц. С их появлением даже комары вокруг перестали звенеть. К тому моменту Лешка уже почти развязал путы на руках, но присутствие этих воинственных ребят резко изменило его планы. Он сразу же решил, что это именно толкинисты. В последнее время их много развелось на святой русской земле. Все они чуть ли не с детства прониклись святым духом отца Толкина и буквально наяву грезили босыми хоббитами, эльфами и прочей волшебной фигней.
Одеты толкинисты были вполне подстать своему мифологическому увлечению. Лешка живо отметил добротные сапоги, кожаные панцири, небольшие круглые щиты, длинные широкие мечи и навороченные рогатые шлемы. Пожалуй, только у одного парня не хватало приличных доспехов. Он был явно недоволен этим обстоятельством, поскольку короткая дырявая кольчужка, узловатая палица и медный шишак на макушке никак его не красили. По всем прикидкам такой наряд плохо сочетался с мужественным обликом истинного воина, посему лик парня был мрачен не по-детски. Зато у другого, самого высокого и здорового бугая, имелась тяжелая боевая секира – красивая, с удобной резной рукоятью и медными окантовками, словно подарок небес.
Лешка огляделся по сторонам – бородача в хламиде и в помине не было. Вроде бы он только что лежал тут, напротив Лешки, накрывшись волчьей шкурой, а теперь его и след простыл. Впрочем, разбираться с тем, куда подевался бородач, толкинисты не стали. Один из них подошел к Лешке вплотную и лениво пнул его ногой. Заметив, что у Лешки связаны руки, он одобрительно хмыкнул и снова врезал ему сапогом под ребра. При этом он что-то сказал своим широкоплечим компаньонам, и те засмеялись. Язык у них был чудной, но явно далекий от языков Средиземья. Он напоминал финский или шведский, Лешка не придал этому особого значения. Балуют мальчики, ну и пусть себе балуют.
Однако вели себя мальчики более чем странно. Недолго думая, Лешку поставили на ноги, затем накинули на шею петлю и грубо повлекли в неизвестном направлении.
Если бы у Лешки были развязаны руки, то "шутки" брутальных гостей могли бы обернуться очень серьезными неприятностями, а так пришлось делать то, что велели. А велели немногое, – всего лишь идти, куда ведут, и при этом смиренно помалкивать в тряпочку. Правда вначале Лешка возмутился, даже пару крепких слов сказал о поведении тех, кто мнит себя доморощенной ватагой мифологических воителей, но ему быстро заткнули рот богатырским ударом в зубы, после чего проверили надежность узлов на запястьях, и сильным пинком под зад, указали пленнику нужное направление.
Шагали минут двадцать, проворно оставляя за спиной солнце, разбитый самолет и прошлую жизнь. Потом вышли на большую поляну, заросшую высокой травой. Трава мягко шелестела под ногами, цеплялась за обувку, словно пыталась задержать путников.
Вскоре остановились возле скорчившейся фигуры, над которой жужжали мухи. Человек был связан как и Лешка и едва дышал. В глаза бросалась глубокая колотая рана на левом боку. Все вокруг было залито кровью. Самый высокий из толкинистов, повел себя как заправский мясник. Он без раздумий взмахнул секирой и зарубил несчастного, словно свинью. Другие варяги не перечили супротив такого поступка, они как будто играли по-взрослому, видимо рассудив, что несчастного пленника проще отправить на тот свет, чем возиться с подобной обузой. После чего направились дальше,
Столь хладнокровное убийство потрясло дипломированного журналиста Алексея Сухарева. Более того, у него вдруг капитально заклинило мозги. Вероятно, именно поэтому молодой военный корреспондент Алексей Владимирович Сухарев, работающий в дивизионной газете "На страже родины" рядовым летописцем, не заметил, как упал первый ряженый вояка. Однако следующий, тот, что набросил ему на шею петлю и тащил за собой, как послушную скотину, шумно свалился к его ногам. Из глазницы парня торчало оперенное древко стрелы.
Разумеется, остальные бойцы резво сыпанули в стороны, только Алексей Владимирович Сухарев, как истинный идиот, остался торчать посреди открытого места.
Лес вокруг стоял молчаливый, настороженный. Затем тоненько свистнула стрела, и в траве – за спиной у Лешки Сухарева кто–то болезненно захаркал кровью, явно отчаливая на тот свет.
Ничего не соображая, Лешка шагнул влево и, зацепившись ногой за корягу, грузно повалился лицом вниз. Жлобяра с секирой тотчас же схватил Лешку за ворот и мигом поставил его обратно на ноги.
Со стороны леса вновь, зло и беспощадно, просвистела каленая стрела. На сей раз досталось парню в короткой кольчуге. Он как-то по-детски взвизгнул, после чего рванулся к спасительной кромке леса не хуже зайца. Из плеча у него торчало оперенье стрелы, обагренное кровью. Другая стрела вонзилась ему прямиком в затылок и пробила череп насквозь. От неожиданного удара бедолагу бросило вперед, он сделал пару неверных шагов, выдохнул воздух и безвольным кулем осел на землю.
Теперь остался последний ряженный громила, криминальные поступки которого требовали очевидного отмщения. Этот детина мигом приставил к Лешкиному горлу лезвие кривого ножа, а затем, прикрываясь пленником как щитом, замер на месте.
Именно тогда на поляну вышел давешний бородач. В ладонях он держал короткий лук. Кроме того, на поясе у мужика висел добротный стальной меч, а не монашеские четки.
Не делая никаких резких движений, бородач демонстративно положил лук на землю, после чего вытащил меч из ножен и замер в выжидательной позе.
Язык жестов толкинист понимал блестяще и на предложение бородача ответил без лишних колебаний. Он небрежно оттолкнул Лешку Сухарева в сторону и уверенной походкой направился к противнику. Нож при этом он по-хозяйски спрятал за голенище, а в руки взял оружие под стать собственной личине и персональной удали.
Они схлестнулись стремительно и яростно, добрый меч против тяжелой зазубренной секиры, ловкость – против слепой силы, лютая злоба – против выдержки и мужества. Орудовал толкинист своим увесистым боевым топором более чем сноровисто. Только ловкие уходы бородача с линии атаки спасали его от неминуемой смерти. Он держался хладнокровно и стойко, движения его были точны и выверены вплоть до мелочей. Бородач был внимателен и собран, чего нельзя было сказать о толкинисте. Этот брутальный вояка буквально обезумел от гнева, чему явно способствовали трупы его товарищей.
Наблюдая за поединком, Лешка без труда сообразил, что бородач более чем опытный боец. Но даже самым опытным иногда не везет: Бородач споткнулся о камень и едва не упал на землю. Толкинист тут же набросился на него, оглашая окрестности яростным ревом. Однако бородач не растерялся. Он отбросил меч в сторону и, нырнув под летящее лезвие топора, схватил громилу за ноги, пытаясь опрокинуть его на спину. Теперь воины катались в траве, хрипя от натуги и норовя выдавить друг другу не только зенки, но и последние крохи разума. Высоченный скандинав умудрился подмять противника, затем цепко сдавил его горло мозолистым пальцами и принялся душить со всей мочи. Бородач выкатил бельма, страшно сопел, как боров, но не сдавался.
Дело шло к развязке, ибо толкинист был силен, его преимущество в росте, длинные руки, давали о себе знать.
И тут Лешка опомнился. Будто наваждение сошло с него. Несколько быстрых шагов, удар ногой в голову и мгновенный отход назад.
Удар был сокрушительный, в духе Брюса Ли, когда он бился с Чаком Норрисом в фильме Путь Дракона.
Получив по кумполу, толкинист охнул, а затем закатил глаза к небу и, будто в замедленной съемке, тихо повалился грязной мордой в землю. Бородач, шумно дыша, отпихнул его в сторону, проворно вскочил на ноги и живо поднял с земли брошенный меч.
* Аннушка – ласковое название самолетов КБ Антонова.
Продолжение следует