Жена установила в палате больного мужа камеру и прорыдала полночи от увиденного
Ирина с глухим стуком закрыла дверцу машины и на несколько долгих секунд замерла, глядя в никуда. Пальцы до боли сжимали холодный, официальный бланк, который она только что достала из почтового ящика. Очередной счет из частной клиники. Цифры, выведенные бездушным принтером, плясали перед глазами, сливаясь в одно сплошное обвинение. Ее муж, ее любимый Павел, был болен. Это длилось уже так давно, что казалось вечностью, а дорогое, но совершенно безрезультатное лечение высасывало из их жизни не только деньги, но и саму надежду.
Но тяжелее всего давила даже не финансовая ноша. Ирину медленно, но верно сжигало изнутри острое, как битое стекло, чувство вины. Как она, вечно бегущая, поглощенная своим маленьким бизнесом, могла пропустить тот роковой момент? Ту грань, за которой легкое недомогание превратилось в эту изнуряющую, непонятную хворь.
Она прокручивала в голове последние годы: вот он жалуется на усталость, вот отказывается от ужина из-за отсутствия аппетита, вот его лицо кажется слишком бледным в свете утреннего солнца. Все это были знаки, которые она списала на стресс и обычную хандру.
Память услужливо подбросила картину того дня, когда Павла окончательно увезли в клинику. Стерильный больничный коридор, запах лекарств и отчаяние. Разговор с лечащим врачом, Вячеславом, солидным мужчиной с усталым взглядом и слишком сочувствующей улыбкой, не принес облегчения. Он долго говорил общие, обтекаемые фразы, аккуратно раскладывал на столе анализы, но суть сводилась к одному, до смешного призрачному диагнозу: «Организм просто устал. Критическое истощение ресурсов. Ему нужен абсолютный покой».
— Как это — устал? — шептала Ирина, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Мы же в двадцать первом веке! Неужели современная медицина не может найти конкретную причину? Назначить лечение, которое поможет?
Вячеслав лишь развел руками, и в этом жесте было столько фальшивого сочувствия, что Ирине захотелось закричать. А сам Павел, лежащий на идеально белоснежных, накрахмаленных простынях, казался безучастным ко всему. Его взгляд был пуст.
— Ириш, прошу тебя, оставь меня в покое, — тихо, почти беззвучно произнес он, когда они остались одни. — Я не хочу больше лечиться. Никак. Даже если это будет бесплатно. Я просто хочу, чтобы все это закончилось.
Прошло полгода. Полгода мучительной, вязкой неопределенности и счетов с пугающими суммами. Павел за это время превратился в собственную тень. Он постоянно за что-то извинялся, словно был виноват в самом факте своего существования. Стыдился любого своего желания, будь то чашка дорогого чая или новая книга. «Не надо, Ир, это слишком дорого для такого бесполезного человека, как я», — говорил он, и эта его покорная, мученическая вина причиняла Ирине почти физическую боль.
Она тянула все на себе. Ее маленький цех по пошиву авторских мягких игрушек, который она когда-то, много лет назад, создавала с нуля, теперь был единственным источником дохода. Он кормил их обоих и оплачивал «отдых» мужа в элитной палате.
Когда-то, еще до болезни, она с надеждой пыталась вовлечь Павла в свое дело. Ей казалось, что общая цель их сблизит, вернет в отношения искру. Но все попытки провалились. Павел делал все спустя рукава, обижался на малейшие замечания, а любая просьба воспринималась им как упрек в несостоятельности. После очередной ссоры, когда она мягко указала ему на ошибку, он бросил ей в лицо обвинения в черствости и деспотизме, а на следующий день окончательно слег, получив тот самый больничный, с которого уже не вернулся.
Сегодняшний день начался с очередной неприятности. Звонок от ее заместительницы, Галины Алексеевны, вырвал ее из тягучих мыслей. На фабрике из-за аварии на подстанции отключили свет. Работа встала. Отпустив швей по домам, Ирина поняла, что у нее появилось окно. Можно поехать к мужу пораньше. Она заскочила в магазин, купила его любимых персиков и нектаринов и поехала по знакомому маршруту.
Парковка у частной клиники, как всегда, была плотно заставлена дорогими иномарками. Ирина с трудом втиснула свою скромную машину между блестящими боками двух внедорожников и вышла. Возле массивных стеклянных дверей, на простой деревянной лавочке, она заметила одинокую детскую фигурку. Рядом с девочкой лет девяти стояла простая картонная коробка с неровной, выведенной фломастером надписью: «Помогите на операцию папе».
Сердце Ирины болезненно сжалось. Она подошла ближе.
— Привет. Что у тебя случилось? — мягко спросила она, присаживаясь рядом.
Девочка подняла на нее удивительно серьезные, взрослые глаза.
— Здравствуйте. Мой папа, Антон, лежит здесь. Только в бесплатном отделении, на другом этаже. Ему нужна срочная операция, а у нас… — она замолчала, но во взгляде ребенка было все: и стыд, и страх, и отчаянная надежда. — Он на работе пострадал, на стройке упал. Теперь денег совсем нет.
Не раздумывая ни секунды, Ирина открыла кошелек. После магазина там оставалось несколько крупных купюр. Она аккуратно опустила их в прорезь коробки.
— Вот, возьми. Это немного, но я надеюсь, поможет.
— Спасибо вам! Огромное, огромное спасибо! — глаза девочки, которую, как оказалось, звали Лиза, заблестели от непрошеных слез.
Ирина горько улыбнулась. Сама не зная зачем, просто от потребности поделиться своей болью, она достала телефон.
— А я вот к мужу иду, — она показала Лизе фотографию улыбающегося Павла, сделанную еще в те, счастливые времена. — Тоже болеет. Давно.
Реакция Лизы была совершенно неожиданной. Она нервно дернулась, почти отпрянула, и ее взгляд стал настороженным.
— Вы же к кому-то своему пришли? В платную палату? — быстро прошептала она, тревожно оглядываясь по сторонам, словно боялась, что их подслушают.
— Да, к мужу… А что не так?
Лиза внезапно наклонилась к самому уху Ирины. Ее шепот был таким тихим, что его почти заглушал шум проезжающих машин:
— Тетенька, а вы… вы установите в его палате скрытую камеру. Просто чтобы проверить мужа. Иногда это очень помогает узнать правду.
Этот совет, прозвучавший из уст ребенка, был настолько диким и неуместным, что Ирина на мгновение потеряла дар речи. Что за глупости? Но слова эти, как ядовитая заноза, засели в голове и не отпускали. Возвращаясь домой тем вечером, она, повинуясь какому-то темному, иррациональному импульсу, заехала в магазин электроники.
Там она купила крошечную, размером с пуговицу, камеру. «Это просто паранойя, — убеждала она себя, пряча коробочку в бардачок. — Я просто хочу убедиться, что с ним все в порядке. Что врач не врет и ему действительно нужен покой».
В палате их ждал уже привычный, изматывающий скандал. Павел был мрачен и раздражен. Ему не понравились персики — слишком твердые. Не понравился ее вид — слишком усталый. Слово за слово, и вот уже они оба, не сдерживаясь, кричали друг на друга, выплескивая все, что накопилось за эти мучительные месяцы. Потом так же внезапно наступило примирение, рожденное не из прощения, а из тотальной усталости.
Они просто обессилели. Обнявшись на прощание, Ирина, пока Павел отвернулся к окну, чтобы посмотреть на закат, дрожащими пальцами прикрепила миниатюрную камеру к корешку толстой книги на полке. Уходя, она впервые в жизни чувствовала себя подлой предательницей. Уже в машине она, собравшись с духом, включила трансляцию на телефоне.
То, что она увидела в следующую минуту, заставило ее мир расколоться на тысячи осколков показать полностью