Выпуск #77: Умереть, когда кончится виски | Криминальный нуар | в стиле Джеймса Хэдли Чейза - читать бесплатно онлайн

Умереть, когда кончится виски | Криминальный нуар | в стиле Джеймса Хэдли Чейза

Аудиокнига "Умереть, когда кончится виски" — остроугольный криминальный нуар в лучших традициях Джеймса Хэдли Чейза. Это напряжённая история частного детектива Вика Рено, циничного одиночки с тёмным прошлым, который сталкивается с опасным делом, где никто не говорит правду, а улицы Лос-Анджелеса утопают в дыме, крови и обмане.

____________

аудиокнига, криминальный нуар, детектив, Джеймс Хэдли Чейз, частный детектив, нуар, 1950-е, pulp fiction, аудиокнига на русском, аудиокнига детектив, аудиокнига нуар, остросюжетная аудиокнига, аудиокнига расследование, криминальный сюжет, аудиокнига в стиле Чейза, жесткий детектив, городской нуар, вик рено, аудиокнига Лос-Анджелес, интрига, драма, шантаж, предательство, femme fatale

____________

Эпизод №1

Я сидел в своём офисе на углу Четвёртой и Бэйкер-стрит, где даже тараканы ходят по кругу и курят «Честерфилд», и лупил по столу кулаком. Это был не жест отчаяния — просто виски закончилось, а денег не было. В кабинете пахло пылью, потом и револьверной смазкой. У меня был вчерашний галстук и сегодняшнее похмелье. Город Лос-Анджелес за окном жил своей грязной, предсказуемой жизнью — кто-то обманывал, кто-то умирал, а кто-то просто сидел в офисе и ждал звонка.

Телефон молчал. С девяти утра он молчал так упорно, что я начал подумывать о том, чтобы самому себе позвонить. Или застрелиться. Первое дешевле.

Я открыл ящик стола, проверил — патроны были на месте, а вот фляга была пуста. Только алюминиевая пустота и запах, в котором сливались отчаяние, отчёты и дешёвый скотч.

И тут он зазвонил. Телефон. Старый, чёрный, как совесть городского прокурора, и такой же громкий. Я поднял трубку, и всё началось.

— Рено, — буркнул я, не надеясь ни на что хорошее.

На другом конце — пауза. Потом голос. Женский. Хриплый, прокуренный, с таким оттенком тоски, который не купишь за деньги. Этот голос можно было пить без льда.

— Мистер Рено? — сказала она. — Мне нужен детектив. Прямо сейчас.

— У всех есть свои нужды, — ответил я. — Я вот, к примеру, нуждаюсь в бутылке виски и в счёте, который кто-нибудь оплатит. Что у вас случилось?

— Мой муж исчез.

Я откинулся в кресле, которое скрипнуло, как зубы у старого дона перед смертельной исповедью.

— Пропавшие мужья — не мой профиль, леди. Их обычно находят в мотелях с секретаршами или в морге с бирками. Что особенного в вашем?

Она выдохнула. Я почти почувствовал этот выдох — он был горячим и липким, как августовская ночь.

— Его зовут Джей Девор. Он банкир. У него были... документы. Важные. Он не взял их с собой. И он бы не уехал без них. Не так.

— А как?

— Как будто его больше нет.

Опять пауза. Сигарета тлела где-то рядом. Я слышал, как она затягивается.

— Мистер Рено, я заплачу. Хорошо заплачу. Только встретитесь со мной.

Я посмотрел на часы. Часы были треснутые, как моя жизнь, и показывали без пяти четыре — идеальное время для встречи с женщиной, у которой пропал муж и слишком много наличных.

— Где?

— Клуб «Blue Orchid». В девять.

Я хотел спросить, зачем так поздно, но что-то в её голосе сказало мне: не задавай лишних вопросов. У таких женщин не бывает просто вечеров. Только драмы.

Я повесил трубку, достал из ящика коробку сигарет и закурил. Пепельница была полна, но я не очистил её — грязь не в пепле, а в воздухе. Я знал, что впутываюсь в очередную грязную историю. Но что-то в её голосе, в этой хрипотце, в короткой паузе перед словами — всё это пахло бедой. А я беду чувствовал, как собака чует порох.

Я встал, потянулся, достал из шкафа свой тёмный пиджак — тот самый, который ещё держал запах баров, перестрелок и дешёвых духов. Револьвер я убрал в кобуру под мышкой. Он был тёплый, как всегда, когда впереди проблемы.

Я знал, что сегодня вечером начнётся что-то, что нельзя будет остановить. Виски закончился. Значит, пришло время снова работать.

Эпизод №2

«Blue Orchid» — это не просто клуб. Это место, где честность задыхается в табачном дыму, а совесть продают вместе с последней бутылкой дорогого скотча. Туда не приходят за музыкой. Туда приходят, чтобы забыть, кто они. Или кем были. Особенно после полуночи.

На часах было без четверти девять, когда я свернул с Бродвея в переулок и вошёл в боковую дверь «Орхидеи». На улицах уже начиналась ночь — медленная, тягучая, как сироп на дне чужого стакана. Сквозь матовое стекло светились неоновые буквы, обещая орхидеи, а приносили — только шипы.

Внутри было тепло, тускло и влажно, как в груди у алкоголика. Оркестр лениво мучил саксофон, бармен вытирал стаканы с видом человека, который уже давно всё понял. Женщины в блестящих платьях и дешёвых туфлях скользили мимо, как призраки, и пахли дешёвым парфюмом и усталостью. Мужчины курили, пили, и не замечали, как их кошельки худеют, а печень даёт сбой. Я шёл через этот дымный ад, как монах по дороге в исповедь. Сигарета в зубах, взгляд — цепкий, плечи — напряжённые.

Она сидела в дальнем углу зала. Красное платье, высокие скулы, губы цвета малины, но с привкусом цианида. Её глаза были темнее ночи, а взгляд — холоднее лёдника. Она держала сигарету так, как будто та — последняя истина на этом свете. Я знал таких женщин. Они не просто ломают мужчин. Они превращают их в пепел, потом высыпают в море и смотрят, как волны делают вид, будто ничего не было.

Я подошёл к столику, снял шляпу и сел напротив. Её взгляд скользнул по мне — быстрый, как лезвие бритвы.

— Вик Рено? — сказала она. Голос — как виски в бокале: чуть дрожит, но греет.

— А вы, должно быть, Лана Девор, — ответил я. — Выглядите так, будто знаете цену не только платьям.

— В этом городе всё имеет цену. Даже правда, мистер Рено. Особенно она.

Она затянулась и медленно выдохнула дым. Я смотрел, как он растворяется в воздухе, как её губы обнимают фильтр. И думал: вот она — беда. В платье от Dior и с глазами, в которых плавятся судьбы.

— Рассказывайте, — сказал я, — но начните с правды. Ложь я и сам могу придумать.

Она усмехнулась. И эта усмешка была как шелест ножа по коже.

— Джей, мой муж… он банкир. Мы живём в Бель-Эйр. Богато, скучно, дорого. На прошлой неделе он сказал, что едет на деловую встречу в Сан-Диего. Не вернулся. Не позвонил. Его телефон отключён. А в сейфе пропали документы.

— Какие документы?

— Оффшорные счета. Корпоративные бумаги. Я не вдавалась в детали. Джей всегда был осторожен. А потом — исчез.

— И вы пришли ко мне?

— Я слышала о вас. Вы бывший коп, уволенный за неподчинение. Вы пьёте больше, чем другие думают, и задаёте вопросы, которые никто не решается задать. Вы мне подходите.

— Лестно. Почти как диагноз. — Я отпил из стакана, который принес официант. Джин. Лёд. Без намёка на извинения. — Почему вы не пошли в полицию?

— Потому что в полиции сидят люди, которые подчиняются Малькольму Стейну.

Имя прозвучало как пощёчина. Малькольм Стейн. Адвокат с душой акулы и руками хирурга. Если он связан с делом — значит, в этой истории пахнет не только деньгами. Но и кровью.

— А ваш муж? Он тоже был с ним связан?

— Я не знаю, — тихо сказала она. — Может быть. Но он не рассказывал. Джей никогда не делился лишним. Даже с женой.

Я смотрел на неё. На тонкую цепочку на шее. На идеальные ногти. На ту самую легкую дрожь в пальцах, которую не скрыть даже за слоями косметики. Она лгала. Может, не всё. Но достаточно.

— Кто-нибудь видел его после «отъезда»?

— Только шофёр. Он говорит, что Джей сел в машину. А потом исчез. Камеры ничего не засняли. Телефон не отслеживается. Всё, как в кино.

Я подумал, что кино — это как раз её стихия. Но не сказал.

— Вы что-то недоговариваете, миссис Девор.

— Зовите меня Лана. И да, я недоговариваю. Потому что боюсь. Джей знал что-то. Может, слишком много. И кто-то хотел, чтобы он исчез. Насовсем.

Она смотрела в мою сторону, но не на меня. Её взгляд зацепился за оркестр, за блестящие спинки кресел, за тени в зеркале. Я знал этот взгляд. Так смотрят те, кто ждёт, что за ними придут. Не полиция. Похуже.

— Сколько вы готовы заплатить? — спросил я.

Она достала конверт. Толстый. Настоящий.

— Две тысячи — аванс. Остальное, если найдёте его. Или... то, что от него останется.

Я взял конверт, не глядя. Деньги не пахнут. А если и пахнут — только страхом.

— Хорошо, Лана. Я начну с вашего дома. Потом банк. Потом прошлое. У каждого скелета есть ключ от шкафа. Нужно только знать, куда вставить.

Она наклонилась вперёд. Запах духов ударил в нос — тяжёлый, дорогой, беспощадный.

— Вик, — прошептала она, — будьте осторожны. В этой истории много зубов. И все — острые.

— Я всегда осторожен. Особенно с зубами.

Я встал, надел шляпу и пошёл к выходу. Саксофон заиграл старый блюз, как будто провожал меня. Я знал, что дело пахнет не только деньгами. Здесь будет кровь. И ложь. И, возможно, смерть. Но к этому я был готов. Потому что если хочешь выжить в Лос-Анджелесе — не жди орхидей. Только шипов.

Эпизод №3

Особняк Деворов стоял на склоне холма, как надгробие на могиле совести. Мраморные колонны, фонтан с ангелом, которому давно стоило сбросить арфу и взять в руки автомат, и чёрные ворота с кованым инициалом «D», за которыми скрывалась жизнь, в которой каждому платят — только по-разному: одних деньгами, других — пулями.

Я подъехал на своей «Плимуте» — старая, как мои воспоминания, но ещё дышала. Пыль с шоссе впиталась в сиденья, как виски в печень. Я надел шляпу, поправил револьвер под пиджаком и нажал на кнопку звонка. Через мгновение дверь открылась, и передо мной возник слуга. Белая рубашка, тёмный жилет, взгляд человека, который слышит больше, чем говорит, и говорит меньше, чем знает.

— Мистер Рено, — произнёс он, как будто я был фамильным проклятием, выскочившим из шкафа. — Госпожа Девор предупреждала, что вы приедете. Проходите.

Пол в холле сиял, как совесть проповедника перед падением. Светильники в виде лебедей, лестница с ковровой дорожкой, по которой не ходили босыми ногами — только каблуками, желательно итальянскими. Я шёл за слугой и чувствовал: этот дом не просто богат. Он пуст. Не от мебели, а от тепла. Всё было слишком выверено. Слишком правильным. Как маска, которую не снимают даже ночью.

— Где находился мистер Девор, когда вы видели его в последний раз? — спросил я, когда мы остановились в гостиной, где пахло дорогим деревом и чем-то мёртвым.

— Неделю назад, — сказал слуга. — Он велел приготовить машину. Сказал, что едет в Лонг-Бич. Водитель отвёз его на вокзал. Он вышел, и больше его никто не видел.

— Не взял вещей?

— Только портфель.

— А с кем он встречался?

— Не сказал.

Я обвёл взглядом комнату. Картины на стенах. Слишком много золота в рамках. Как будто кто-то хотел компенсировать пустоту содержанием.

— Я хочу осмотреть спальню, — сказал я.

Слуга кивнул и повёл меня наверх.

Комната была большой. Просторной. Вытянутой, как пауза перед выстрелом. Шторы — тяжёлые, кровать — безмятежная, как будто никто на ней не спал. Но меня интересовала тумбочка. Я подошёл ближе — два бокала. Один чистый. Второй — с тонкой пленкой засохшего вина. Или виски. Я провёл пальцем по стеклу — пыль. Никто не трогал их с тех пор, как они были поставлены.

И ещё — помада. След на краю бокала. Не слишком яркий, но цепкий. Цвет не тот, что был у Ланы. У неё — тёмно-вишнёвый. Здесь — кораллово-розовый. Более лёгкий. Более... юный.

Я достал платок, завернул бокал и сунул в карман.

— Кто ещё бывал в этом доме за последнюю неделю? — спросил я, не оборачиваясь.

— Только миссис Девор. Иногда — водитель. Пару раз приходила домработница, но её уволили два дня назад.

— Имя?

— Марта Хейнс. Жила в домике у бассейна. Сейчас уже съехала.

Я спустился вниз, ещё раз посмотрел на мраморные полы, глянцевые журналы, лежащие под углом в сорок пять градусов, и подумал: этот дом говорит слишком тихо. Но всё, что он говорит — ложь.

— У вас есть фото мистера Девора? — спросил я.

Слуга подал рамку со столика у лестницы. Джей Девор смотрел в камеру, как человек, который знает цену своим секретам. Костюм, волосы с пробором, взгляд серого хищника. Такие не пропадают просто так. И если уходят — то с планом и деньгами.

— Благодарю, — сказал я. — Если вам что-то вспомнится — даже малейшая деталь — найдите меня. До тех пор никого не впускайте. Особенно с мандатами.

Он кивнул. Я вышел на улицу. Воздух был тёплый, но внутри росла холодная уверенность — Джей Девор не просто исчез. Он сбежал. Или его заставили. И в этой истории была женщина. Но не Лана. Та, что оставила помаду на бокале и запах — другой, сладковатый, как ложная надежда.

Я завёл двигатель. Нужно было ехать в банк. Деньги — единственные, кто не врёт. Особенно, когда их становится меньше.

Эпизод №4

Банк Девора находился на Уилшир-бульвар, между бутиком «Cartier» и бюро похоронных услуг — странная, но логичная компания. В одном месте тратишь деньги, в другом — умираешь, а посередине — хранишь всё, чего не успел лишиться. Мраморный фасад, двери из стекла и бронзы, фойе, где даже воздух пахнул процентами и наживой. Люди заходили сюда с лицами, на которых была написана только одна эмоция — алчность. Остальное оставляли у входа, как зонт.

Я зашёл внутрь, сунул в карман шляпу и огляделся. Рецепция — как в роскошном отеле: стекло, мрамор, свет и улыбки, которые не дотягивали до глаз. Женщина за стойкой — блондинка в очках с золотой оправой — посмотрела на меня, как на пятно на ковре. Я подался вперёд и представился:

— Детектив Вик Рено. Частный. Работаю по делу мистера Джей Девора.

Улыбка съехала с её лица.

— Простите, но у нас нет информации для сторонних лиц...

— А для жены — есть? Я работаю по её поручению. Лана Девор.

Женщина замялась, поправила очки, и повела глазами в сторону. Так делают только тогда, когда за ними есть кто-то, кто принимает решения. Или пугает больше, чем клиент с ордером.

— Подождите минутку.

Она ушла вглубь офиса, оставив меня в компании двух камер, одного охранника и клиента с кейсом, который держал его так, словно внутри не деньги, а остатки совести. Через пару минут ко мне вышел мужчина — костюм серого цвета, галстук в диагональную полоску, глаза — как у налогового инспектора в плохой день. Протянул руку.

— Билл Стивенсон, управляющий. Мистер Рено, чем могу помочь?

— Я задаю вопросы. А вы отвечаете. Если хотите избежать разговоров с газетами. Или с федералами. Куда как менее приятными собеседниками, чем я.

Он напрягся. Губы скривились в подобие улыбки.

— Разумеется. Пройдёмте ко мне в кабинет.

Мы прошли через стеклянный коридор, по полу, сверкающему, как алмазы в грязных руках. Кабинет был маленький, но с претензией: картины, глобус, массивный письменный стол и стена из книг, которые никто не читал. Я сел, выждал паузу, достал сигарету. Он не предложил пепельницу. Я закурил всё равно.

— Когда вы в последний раз видели Джей Девора?

— Пять дней назад. Он приходил утром, был в хорошем настроении. Поговорил с отделом ценных бумаг. Потом... всё. Мы думали, он уехал.

— Он снял крупную сумму?

Стивенсон напрягся. Я увидел, как под рубашкой дернулся кадык.

— Это... конфиденциально.

— Всё конфиденциальное становится общественным, когда дело касается пропавших людей. Особенно если они таскают с собой деньги.

Он постучал пальцами по столу. Несколько секунд молчал. Потом заговорил:

— За день до исчезновения он снял двести тысяч наличными. Перевёл ещё сто — на счёт некой Грейс Лори. Мы не стали вмешиваться — у него были полномочия. Он был партнёром.

— Грейс Лори. Кто она?

— Мы не знаем. Насколько я понял, личный контакт. Может, советник. Может, любовница. Он не обсуждал.

Я сделал глубокую затяжку. Табак горчил. Я чувствовал, как имя ложится в мозгу, как пуля в патроннике.

— Мне нужен доступ к выписке по этому счёту.

— Я не могу…

Я резко подался вперёд. Рука легла на край стола.

— Мистер Стивенсон, если Девор действительно исчез, и вы покрываете вывод средств, зная о возможной махинации — вы соучастник. А если всё это — попытка скрыть следы преступления, вы рискуете больше, чем репутацией банка. Вы рискуете свободой.

Он побледнел. Затем сдался. Достал из ящика тонкую папку и передал мне.

— Вот всё, что у нас есть по её переводу. Адрес — район Уоттс. Какой-то клуб. Никаких других данных. Она приходила однажды. Забрала деньги лично. Паспорт был, но, скорее всего, фальшивка. Слишком новый. Слишком чистый.

— Охрана банка — кто-нибудь что-нибудь видел?

Он потянулся к телефону, вызвал кого-то. Через минуту вошёл охранник. Молодой, напряжённый, с лицом, как у парня, который в армии только мыл унитазы, но рассказывает, что был в разведке.

— Это насчёт Девора, — пояснил Стивенсон.

Охранник кивнул.

— Я видел его, сэр. С тёмноволосой женщиной. Высокая, с сигаретным мундштуком. Не его жена — я знаю, как выглядит Лана Девор, видел её пару раз. Эта была... другая. Глаза — как у кошки, на каблуках. Они говорили о чем-то, потом ушли. Он держал её за локоть. Почти как телохранитель. А потом она села в его машину.

— Номер машины?

— Чёрный «Кадиллак», номер 7D-493. Зарегистрирован на компанию «Эмерджент Кэпитал». Мы пробивали — она фиктивна. Офис — пустой. Только почтовый ящик.

Я кивнул. Дал охраннику купюру за честность. Парень спрятал её быстро — у таких инстинкты работают лучше, чем совесть.

Когда я вышел из банка, день уже клонился к вечеру. Я знал, что дальше — Уоттс. Район, где даже пули дважды думают, прежде чем вылететь из ствола. Клуб, где поют те, кто когда-то мечтал о сцене, а теперь мечтает о тишине. Имя — Грейс Лори. Звучит, как псевдоним. Возможно, сценический. Возможно — смертельный.

Я завёл машину. Двигатель заурчал, как пёс, почуявший след. Я ехал в клуб, где выступает Грейс. Я не знал, что найду там. Но знал одно: если Джей Девор исчез ради женщины, то только ради той, которая умела играть на страхе, как на фортепиано.

И мне не терпелось услышать её первую ноту.

Эпизод №5

Клуб назывался «The Velvet Room». Неоновая вывеска мерцала, как глаз под синяком, и обещала больше, чем могла дать. Это место стояло на границе между грехом и забвением, в районе, где у полицейских всегда кончается бензин за квартал до вызова. Здесь пили не ради вкуса, а чтобы забыть. И девушки здесь пели не песни, а предсмертные молитвы под музыку из ада.

Я припарковал свой «Плимут» рядом с мусорными баками. Собаки рылись в объедках, на стене кто-то нарисовал карикатуру на копа с пулей в лбу. Подошёл к входу. Охранник — двухметровая глыба с мозгами спелого банана — смерил меня взглядом.

— У нас фейс-контроль, — сказал он, словно это должно было меня остановить.

— А у меня — шрам на подбородке и револьвер под пиджаком, — ответил я и показал удостоверение. — Мне нужна Грейс Лори. Она поёт здесь?

Он нахмурился, почесал шею и кивнул в сторону барной стойки.

— Через полчаса выйдет на сцену. Не вздумай её трогать. Хозяин этого не любит.

— Не люблю, когда меня бьют по лицу. Но ведь это никого не волнует, верно?

Я вошёл.

Внутри было темно. Сигаретный дым висел в воздухе, как приговор. Люди сидели тесно, шумно, и у каждого был свой секрет, спрятанный в стакане. Джазовая композиция звучала фоном, но никто её не слушал. Все ждали Грейс.

Я занял место у столика в углу, заказал бурбон — дешёвый, как поддельная улыбка — и стал наблюдать. Клуб был битком. Девочки в коротких платьях работали на чаевые, мужчины — на похоть. Я ждал. И вот — она вышла.

Грейс Лори.

Высокая. Черноволосая. Ноги — как у танцовщицы, движения — как у кошки. Красное платье обнимало её, как вина — грехи. Взгляд скользил по залу, как стилет. Она взяла микрофон. Свет упал на её лицо, открыв бледную кожу, безупречный макияж и глаза, в которых плескались неприятности.

— Добрый вечер, — сказала она, и её голос был как мед с лезвием внутри. — Надеюсь, вы готовы к чему-то настоящему.

Она запела. Медленно. Томно. Песня была старая — о разбитом сердце, бессонных ночах и любви, которой не было. И пока она пела, я смотрел не на её губы, а на её сумочку. Новая. Кожа. Чересчур новая для певички, работающей в клубе на окраине. Потом — туфли. Gucci. Я видел такие — в бутике на Родео-драйв. Они стоили столько, сколько не платят за голос, похожий на скрип тормозов.

Песня закончилась. Аплодисменты были ленивыми. Кто-то крикнул: «Браво, детка!» Она усмехнулась, поклонилась и сошла со сцены. Я оставил бурбон, поднялся и пошёл к ней. Она заметила меня сразу. Женщины с таким прошлым всегда чувствуют мужчин, несущих вопросы.

— Вы не местный, — сказала она, закуривая сигарету. — У вас на лице — город. Но не этот.

— Я не местный. И не поклонник джаза. Но у меня есть вопросы. Про Джей Девора.

Секунда. Она не дрогнула. Только прикрыла глаза. Потом улыбнулась. Слишком быстро.

— Кто вы?

— Частный детектив. Вик Рено.

— Ну конечно. А вы чего хотите, мистер Рено? Подпись на салфетке? Или воспоминания на троих?

— Я хочу правду. Вы знали Девора?

Она выдохнула дым в сторону.

— Знала. Недолго. Он был щедр, вежлив и исчез, как деньги после дождя. Сказал, что собирается уехать. Больше я его не видела.

— Уехал? — Я усмехнулся. — А до этого он перевёл на ваш счёт сто тысяч долларов. Дал наличкой ещё двести. А вы — просто знакомая? Давайте без дешёвых сцен. Их и так хватает на вашей сцене.

Грейс сузила глаза.

— У вас язык острый, мистер Рено. Но я не обязана вам ничем. И если вы думаете, что мне нужны проблемы...

— Проблемы у вас уже есть. Они называются «следствие», «офшоры» и «исчезновение». Хотите, чтобы копы начали копать под вами — или лучше поговорим по-хорошему?

Она поколебалась. Секунда. Потом кивнула и указала на боковую дверь.

— Пойдёмте. Здесь уши длиннее, чем каблуки.

Мы вышли во двор. За клубом стояли ящики, бочки и мусор. Идеальное место для откровений.

— Джей был не глуп. Он хотел исчезнуть. Говорил, что устал. От жены, от бизнеса, от всего. Он провернул какую-то махинацию, перевёл деньги на имя третьего лица — моё имя — и готовил выезд.

— Почему вы?

— Потому что я... — она на секунду запнулась, — была ему удобна. Он знал, что я не спрошу лишнего. Я просто взяла деньги, как договаривались. Всё было по обоюдному согласию. Он обещал, что через два дня будет в Канкуне. А потом — тишина.

— Лана знала?

— Я не знаю. Она — тень. Всегда была. Холодная, расчётливая. У меня было чувство, что она уже тогда следила за ним.

— Вы не врёте?

— А смысл? Если бы я хотела его смерти — я бы уже давно пела в Вегасе, а не в этой дыре.

Я достал сигарету, закурил. Грейс посмотрела на меня и добавила:

— Знаете, чего он боялся больше всего?

— Чего?

— Стейна. Он говорил: «Если я исчезну, и он узнает, что я уношу деньги, он меня не отпустит».

Я почувствовал, как в груди стало холодно. Малькольм Стейн. Имя, которое звучит как диагноз. Джей боялся его — и слинял. Только вот — успел ли?

— Если вспомните что-то ещё, — сказал я и протянул визитку, — не тяните. Это может спасти вам жизнь.

— Или закончить её, — сказала она. — В этом городе разница — только в размере калибра.

Я ушёл, не оборачиваясь. Потому что знал: она всё ещё что-то скрывает. А значит — всё только начинается.

Эпизод №6

Ночь в Лос-Анджелесе пахла гарью, потом и дешёвым страхом. Я вышел из клуба, натянул воротник пиджака, и сразу понял — я не один. Улицы были пусты, но воздух — плотный. Как будто город замер, прислушиваясь. Я двинулся в сторону машины. Свет фонаря выхватил капот. Остальное — тьма.

Первый удар пришёл в спину, точно под рёбра. Как будто кто-то вбил туда гвоздь. Я согнулся. Второй — в челюсть. Меткий, тяжёлый. Свет погас. Звук уличного фонаря превратился в звон в ушах. Тело отключилось, как старый радиоприёмник. Я упал.

Очнулся на сыром асфальте. Висок пульсировал. Рот был полон крови. Карманы — пусты. Кошелёк пропал. Оружие — тоже. Под пальцами — мятый клочок бумаги. Я развернул его дрожащими руками. Писано тушью, жирно:

Не рой, если не знаешь, что ищешь. М. С.

Малькольм Стейн.

Я приподнялся, облокотившись о стену. Рядом валялась сломанная бутылка. Где-то вдали бродячий пёс выл в небо. Всё моё тело было как после поездки в багажнике. Но голова работала. Стейн знал, что я приближаюсь. А может, кто-то рассказал ему. Грейс? Или Лана? Или кто-то из тех, кто улыбается, когда видит мои документы, а потом сообщает нужному человеку, что я спрашивал слишком громко.

Я дошёл до машины, сел, не глядя в зеркало. Лицо всё равно не обрадует. Завёл двигатель. Тело ныло, но мысли — ещё хуже. Теперь было ясно: игра началась по-настоящему. Меня предупредили. Аккуратно, с размахом. Пару лет назад я бы ответил пулей. Сегодня — только шрамом и сигаретой. Я достал последнюю из пачки, прикурил и посмотрел на клочок бумаги ещё раз. Он был свежий. Записка писалась недавно. Значит, кто-то ждал меня у клуба. Кто-то, кто знал маршрут, время и тему.

Где-то в переулке зашуршал мусор. Я не стал смотреть. Эта ночь уже отдала всё, что могла.

Вопрос был только один: кто передал записку? Сам Стейн? Вряд ли. Он не марает рук. Значит — кто-то из его людей. Кто-то, кого я уже видел. Я перебрал в уме лица: Стивенсон из банка? Слуга Ланы? Или… Дэнни.

Чёрт. Дэнни.

Я не звонил ему со вчерашнего дня. А он знал, что я пошёл в клуб. Знал, с кем я встречался. Если кто и мог передать информацию — это он. Бармены знают всё. Но говорят только за хорошую цену. А иногда — чтобы остаться в живых.

Я вывернул на Восьмую улицу. Надо было поговорить с Дэнни. Лично.

Он был мне должен. Хотя бы правду. Или ключ от той правды, которую все прячут, как пистолет под подушкой.

Эпизод №7

Бар Дэнни на Восьмой улице выглядел так, будто время остановилось где-то в 1947-м и решило больше не возвращаться. Облупившаяся вывеска, неоновый свет, дрожащий в лужах, и входная дверь, скрип которой был старше большинства его посетителей. Внутри пахло табаком, разлитым пивом и усталостью. Это было место, где никто не задавал лишних вопросов, потому что ответы всё равно не имели значения.

Я вошёл, прихрамывая. Левая сторона болела от удара под рёбра. Щека ныла, как будто в ней поселился маленький кузнечик с кувалдой. За стойкой стоял Дэнни — в своём вечном фартуке, с полотенцем через плечо и лицом человека, который уже видел всё. Он посмотрел на меня — и сразу понял, что это был не просто очередной вечер.

— Тебя что, снова сбила реальность? — спросил он, не улыбаясь.

— Почти. Только реальность теперь с коваными ботинками и подписанными записками.

Он молча поставил передо мной стакан. Джин. Без льда. Без вопросов.

Я сделал глоток. Голову обожгло, как будто кто-то залил туда бензин и поджёг. Но стало легче. Джин в этом баре был как морфин на передовой — не лечит, но помогает дождаться утра.

— Ты ведь знал, Дэнни, — сказал я, не глядя на него. — Знал, что меня ждут.

Он молчал. Тер полотенце о стойку, будто выжимал из дерева правду.

— Я не знал, что тебя ударят, — наконец сказал он. — Только что ты не должен туда ходить. Ты лезешь не в своё дело, Вик. В этот раз — точно.

— Не моё дело? Мёртвый банкир. Жена, у которой больше имен, чем у актрисы из немого кино. Адвокат, который играет в бога. Ты правда думаешь, что я смогу отползти и сделать вид, что ничего не было?

Он налил себе. Выпил. Помолчал.

— Стейн опасен. Он не просто адвокат. Он — сеть. Ты тянешь за нитку, и думаешь, что сорвёшь перчатку. А в итоге срываешь себе кожу.

— А ты? Ты тоже часть этой сети, Дэнни?

Он посмотрел на меня. И впервые за все эти годы — по-настоящему. Не как старый друг. А как человек, который знает, что у него нет выбора.

— Мне пришлось, Вик. Понимаешь? Мне угрожали. Они знали про долги, про сестру в Сакраменто, про всё. Сказали: или поможешь — или тебя закопают вместе с баром. Я не знал, что это зайдёт так далеко.

— Что ты сказал им?

— Только что ты идёшь к Грейс. Что ты копаешь. Что тебе нужен банк.

Я молчал. Потому что хотел ударить. А не мог. Это был Дэнни. Тот, кто вытаскивал меня из драки в ’49-м. Кто отвозил к врачу, когда я поймал пулю в плечо. И всё же — он сдал меня. И не в первый раз.

— Кто дал тебе приказ?

— Человек от Стейна. Не знаю имени. Только то, что у него голос, как у шерифа, и улыбка мясника. Он приходил ночью. Сказал: передай, где будет Рено — и больше мы не встретимся.

— И ты передал.

— Я думал, тебя просто припугнут. Не тронут. Ты же не идиот, Вик, ты всегда выходил сухим.

— До вчерашнего дня, Дэнни. До вчерашнего.

Он снова налил себе. Руки дрожали. Я вдруг увидел в нём старика. Усталого, сломленного. Не бармена — испуганного мужчину, который давно продал свою свободу за несколько месяцев жизни.

— Стейн... — прошептал он. — Он знает всё. Он купил полицию. Суд. Газеты. Он держит в кармане мэра и прокурора. Девор хотел сбежать с деньгами. Но не только от жены. От Стейна тоже. А Лана... она была между ними. Или с одним. Или с обоими. Я не знаю. Я просто наливал им выпивку и слушал, когда они думали, что я глухой.

— Что ты слышал?

— Девор говорил, что если не успеет — его найдут в канале. Лана смеялась. Сказала: «Ты уже давно труп, Джей. Просто ещё не в курсе». А потом — он исчез.

— И теперь я — следующий?

Он не ответил. Просто смотрел в свой стакан, как в петлю.

Я встал. Шрам на лице ныл. Сердце било медленно, но уверенно. Внутри всё сжималось. Я уже не был детективом, который ищет правду. Я был человеком, которому указали на дверь, но он решил войти с чёрного хода.

— Спасибо, Дэнни, — сказал я. — Это, наверное, наше последнее «на здоровье».

Он кивнул. Глаза у него были мокрые. Но слёзы — это роскошь для тех, кто ещё не продал душу.

Я вышел на улицу. Ветер с Тихого океана нёс в себе соль, пыль и смерть. Где-то позади треснул стакан. Или чья-то жизнь.

Я знал, что дальше — только вниз. Но мне нужен был Стейн. И Лана. И правда. Даже если она лежит в канаве с пулей в лбу и именем «Рено» в записной книжке.

Эпизод №8

Офис Малькольма Стейна находился в небоскрёбе на углу Пятой и Сансет. Двадцать первый этаж, стеклянные стены, вид на Лос-Анджелес, который лежал под ногами, как старый ковёр, пропитанный сигаретным дымом, потом и кровью. Тут решали, кто сегодня умрёт, а кто проснётся завтра миллионером. Если ты в списке — значит, ты уже проиграл.

Лифт поднимался медленно, как похмелье. На двадцать первом я остановился, поправил воротник и шагнул в офис. Секретарша была из тех, что говорят шёпотом, но слышат всё. Строгий костюм, причёска, в которой можно было утопить тайну, и взгляд, который просвечивал до костей.

— У вас назначена встреча? — спросила она, не глядя.

— У меня назначена месть, — сказал я. — Передайте Стейну, что Вик Рено хочет поговорить. Он знает, кто я.

Она не повела бровью. Просто нажала кнопку. Через несколько секунд из глубины коридора раздался голос:

— Пусть заходит.

Я шагнул в кабинет. Стекло, металл, порядок. Ни одной бумаги на столе. Ни пылинки. Всё в этом помещении кричало: «Я контролирую». Даже воздух. Малькольм Стейн сидел за столом, как паук в центре паутины. Костюм на нём был сшит вручную, голос — поставлен как у священника, а руки — белые, длинные, как у хирурга, который умеет вырезать из людей самое главное.

— Садитесь, мистер Рено, — сказал он, кивая на кресло напротив. — Уверен, у нас найдётся, о чём поговорить.

Я не сел.

— Обычно мне неинтересно разговаривать с людьми, которые посылают мне привет в виде кулака в почку.

Он кивнул, не теряя самообладания.

— Иногда сообщения передаются эффективнее, когда их можно прочувствовать телом.

— Тогда следующий раз передайте его в лоб, чтобы не было сомнений.

Он усмехнулся.

— Вы не глупый человек, Рено. И поэтому я позволю вам сказать, зачем вы пришли. Только не тратьте моё время на пафос.

Я подошёл к окну. Лос-Анджелес раскинулся внизу — город, где сны умирают в переулках, а законы пишутся на обратной стороне чеков.

— Девор мёртв? — спросил я.

— Почему вы думаете, что я об этом знаю?

— Потому что вы — человек, который знает всё. Вопрос в другом: вы его убили?

Он медленно сложил руки перед собой.

— Вы нарушаете границы, мистер Рено. Банкир исчезает — и вы приходите ко мне с обвинениями? Вы забываете, кто я.

— Я не забываю. Я просто устал слушать сказки. Девор снял деньги. Хотел сбежать. А потом — исчез. Его любовница получает наличку. Его жена играет невинную. А вы — сидите здесь, чистый, как хирург после операции. Слишком чистый, чтобы быть честным.

Он встал. Вышел из-за стола. Подошёл ко мне вплотную.

— Что вы ищете, детектив? Ответы? Или оправдания для собственной совести?

— Я ищу правду.

— Правда, Рено, — это валюта. И она стоит дорого. Иногда — слишком дорого. Вы готовы заплатить?

— Я уже плачу. Каждый день, когда просыпаюсь.

Он кивнул. Пошёл обратно к столу. Сел. Потом сказал:

— Джей Девор был идиотом. Он думал, что может обойти меня. Он думал, что Лана любит его. Он ошибался дважды. Она — моя. Была. И будет. А он был просто временным гостем в её жизни. Как и вы, кстати.

— Значит, вы признаёте, что знали о его планах?

— Я знал обо всём. Он хотел перевести деньги через офшор, зарегистрированный на имя Рут Лестер. А знаете, кто такая Рут Лестер? Это Лана. До того как я подарил ей новую жизнь. Новый паспорт. Новую фамилию.

Я почувствовал, как всё встаёт на места. Бухгалтерия. Документы. Переход денег. Лана была частью схемы. Или инициатором.

— Где он? — спросил я.

Стейн посмотрел на меня. Улыбнулся.

— Вы правда хотите знать?

Я молчал.

Он открыл ящик. Достал конверт. Бросил его на стол. Я взял. Внутри — фото. Девор. Только не живой. Лицо сжато, кожа серо-синяя. Утопленник. Фотография была сделана в морге. На груди — след от пули. Прямо в сердце.

— Он не ушёл. Его унесли. — сказал Стейн. — Потому что он забыл главное: деньги — это воздух. И если ты начинаешь им дышать — будь готов задохнуться.

Я смотрел на фото. И понимал: теперь всё изменилось. Это уже не просто исчезновение. Это убийство. Хладнокровное. Расчётливое. И Лана была частью этого. Или была пешкой. Или королевой.

Я положил фото обратно. Поднял глаза.

— Почему вы показали мне это?

— Потому что вы будете молчать. Если хотите жить. И потому что я уважаю тех, кто доходит до конца. Даже если им там не нравится.

Я встал. Никаких угроз. Никаких криков. Всё уже было сказано. Он не испугался бы пули. Но он понял: я не остановлюсь.

Когда я вышел из офиса, воздух был плотным, как дым в сигарной комнате. Я знал: за мной уже следят. И следующий шаг будет последним. Или моим. Или их.

Я спустился на первый этаж. Прошёл мимо секретарши, которая даже не подняла глаз. На улицу. Там дул ветер с запада. Город жил, как всегда. Только теперь — со мной против него.

Оставалось одно — найти Лану. И спросить, на чьей она стороне. И почему у неё кровь на руках, которая всё ещё не смыта.

Эпизод №9

В Лос-Анджелесе всё имеет цену. Особенно ночь. И я знал: за мной следят.

Я почувствовал это, когда спустился к машине после визита к Стейну. Пальцы нервно коснулись ключей, ладонь — рукояти револьвера под пиджаком. Поздно. Улица была пуста, но воздух — нет. Что-то в нём шевелилось, как предчувствие.

Я сел за руль и не стал сразу заводить двигатель. Посмотрел в зеркало заднего вида. Пусто. Но я не верил зеркалам — они показывают только то, что хотят ты увидеть. Остальное — прячется в тенях.

Поехал не домой. Слишком очевидно. Ушёл через пару кварталов, свернул в переулок, потом — ещё один. В Лос-Анджелесе переулки — это кишки города. Именно там перевариваются страх, грязь и мёртвые.

Я притормозил у дешёвой закусочной. Не ел целый день. Понадобилось три чашки чёрного кофе и пачка сигарет, чтобы вспомнить, что значит дышать. И всё же, тень не отставала.

Когда я вышел и пошёл к машине — она уже была там. «Серая акула» — длинный «Паккард», матово блестящий, как сырое лезвие. Сиделка за рулём — в шляпе с полями. Лицо не видно. Машина тронулась, когда я подошёл к своему «Плимуту».

Я не стал медлить. Двигатель завёлся с первого раза — старушка ещё умела рычать. Я свернул налево, потом резко направо — через двухполосное шоссе. Паккард — за мной. Чётко. Без суеты. Это был не просто хвост. Это был профессионал.

Я ушёл на Седьмую улицу, свернул на Мейпл, потом — в переулок за китайским рестораном. Там пахло лапшой, крысиным потом и смертью. Я заглушил двигатель, вытащил револьвер и вышел.

Тот, кто вёл меня, уже был на ногах.

Серый плащ. Шляпа. Нож в руке. Длинный, тонкий, как оправдание.

— Зря ты туда полез, Рено, — сказал он, подходя ближе. Голос — вкрадчивый, как у продавца похоронных услуг. — Стейн добрый. Он мог бы отпустить. Но ты не понимаешь слов. Только пули.

— А ты — поэт, или просто хочешь умереть первым?

Он двинулся. Я выстрелил.

Первый попал в плечо. Он отшатнулся, но не упал. Второй — в грудь. Серый плащ задергался, как шторы на ветру. Он выронил нож, сделал два шага и рухнул на бетон.

Я подошёл. Смотрел в его лицо. Молодой. Испуганный. Не убийца. Солдат. Пешка.

— Кто тебя послал?

Он закашлялся. Кровь на губах блестела, как лак. Он попытался что-то сказать, но не успел. Глаза его стекленели.

Я обшарил карманы. Бумажник. Пусто. Только визитка. Без имени. Без телефона. Только три буквы: M.S. — Малькольм Стейн. Чёртова метка.

Я оставил тело. В Лос-Анджелесе на один труп больше — никто не заметит. Особенно в переулке, где даже крысы живут тихо.

Я вернулся в машину, завёлся и уехал. Было уже за полночь. Усталость давила в висках, но я знал — время спать кончилось. Теперь были только действия.

Я поехал к себе. Нужно было перевести дыхание, спрятать револьвер, промыть лицо, взглянуть в зеркало. Оно показало мне мужика с пустыми глазами и двумя днями щетины. За таким лицом идут только те, у кого нет выхода.

В квартире было тихо. Но на подоконнике — сигарета. Едва тлевшая. Я сразу понял: я не один.

— Выходи, — сказал я, — и медленно.

Из тени вышла она.

Лана.

Белая блузка, пиджак, как у женщины, которая знает цену тюрьме и умеет из неё выйти. В руках — пачка сигарет. На губах — усмешка.

— Ты не изменился, Вик.

— А ты не попросила разрешения войти.

— Твоя дверь была не заперта.

— Потому что я не ждал тебя. Или, может, ждал, но не так.

Она подошла ближе. Я держал руку возле револьвера, но не доставал. Её взгляд был острым, как когти тигра.

— Кто был в переулке?

— Твой друг? — Я кивнул. — У него был нож. И визитка твоего покровителя.

— Я не посылала его.

— Но знала, что пошлёт?

Она не ответила. Затянулась. Дым лег на свет, как вуаль.

— Что ты хочешь, Лана?

— Предупредить.

— Поздно.

— Нет. Есть ещё шанс. Уйди, Вик. Брось это дело. Уезжай. Деньги найдутся. Я могу… помочь.

Я рассмеялся. Горько. Устал.

— Ты хочешь мне помочь? После того, как твой муж исчез. После того, как ты соврала мне с самого начала. После того, как я нашёл фото — он мёртв, Лана. И ты знала. Или убила.

— Я не убивала его. Но я знала, что он умрёт. — Она опустила глаза. — Он хотел уйти. Без меня. С деньгами. Я просила взять меня с собой. Он отказал. А потом — пришёл Стейн. Он сказал, что или я с ним… или со всеми конец.

— И ты выбрала его?

— Я выбрала жизнь, Вик. Ту, которая осталась.

— А теперь?

Она посмотрела на меня. Впервые — по-настоящему.

— Теперь я не уверена, что хочу жить такой жизнью. Я устала. Ты — последний человек, которому я могу сказать правду.

— Ты пришла за защитой?

— Я пришла, чтобы всё закончить. Завтра я скажу тебе, где документы. Где деньги. Где всё. Но сегодня — дай мне просто быть рядом. Не говори ничего. Не задавай вопросов.

Я смотрел на неё. На губы, которые лгали лучше, чем молились. На глаза, в которых не осталось ничего. Только темнота.

— Один вечер, Лана. Один. Потом — либо ты говоришь всё, либо я сдаю тебя полиции. Или Стейну. Кому быстрее дойду.

— Согласна, — прошептала она.

Я налил виски. Мы пили молча. За окнами шумел город, который не знал покоя. А в комнате сидели двое, которых жизнь давно забыла.

Это была ночь, когда не осталось правды. Только последствия. И одно предчувствие:

Завтра кто-то из нас не проснётся.

Эпизод №10

Ночь была вязкой, как старое масло. В ней что-то дышало — глухо, тяжело. Что-то ползло по стенам, сползало с потолка и стучало в виски, как в дверь. Лана спала в моей постели, скрутившись, как кошка, которую мир слишком часто бил по морде. Сигарета тлела в пепельнице, оставляя за собой запах, похожий на смерть. Я сидел в кресле у окна, револьвер лежал на коленях, и мысли были, как камни в ботинках — тяжёлые и ненужные.

Я не спал. Не мог. Когда женщина с глазами убийцы и телом греха говорит: «дай мне быть рядом», это не просьба — это ловушка. Я знал. И всё равно впустил её. Потому что надеялся. А надежда — последнее, что умирает. И первое, что тебя подводит.

За окном город всё ещё не спал. Где-то визжала сирена. Где-то гудела труба. Где-то кто-то умирал — молча, без свидетелей. В этом городе умирают не с выстрелом, а с шепотом. И я слышал этот шёпот слишком часто.

Я задремал ближе к рассвету. Не спал, а просто закрыл глаза. А когда открыл — Лана уже стояла на кухне. В халате. С чашкой кофе в руках. Она выглядела так, будто никогда не плакала. Или плакала слишком много, чтобы ещё уметь.

— Доброе утро, Вик, — сказала она, не оборачиваясь.

— Утро — когда просыпаешься живым. Всё остальное — статистика.

— Ты всегда говоришь, как будто цитируешь собственную эпитафию.

— Просто я знаю, как она будет звучать. А теперь говори. Всё. Без пауз, без вранья. Ты обещала.

Она обернулась. В её глазах больше не было слёз. Только сталь. И я понял: сейчас она будет говорить правду. Или то, что сочла за правду.

— Джей был мертвецом ещё до того, как исчез. Он влез в дело со Стейном, думал, что сможет обвести его вокруг пальца. Создал офшор, вывел деньги, документы зарегистрировал на имя Рут Лестер — это была моя старая личность, до Стейна. Он надеялся, что я буду просто ширмой. А потом сбежит.

— Ты об этом знала?

— Да. Узнала. Но не сразу. Он был осторожен. А я — любопытна. Нашла часть бумаг. Спросила. Он признался. Сказал: «Нам надо уехать. Вдвоём. В Мексику. Начнём с нуля». Я хотела поверить. Но в это время уже был Стейн. Он тоже знал. Пришёл ко мне. Сказал, что либо я помогаю — либо всё кончено. Для всех.

— И ты выбрала помочь?

— Нет. Я выбрала выжить. Между любовью и жизнью я выбрала страх.

— Ты говорила, что не убивала его.

— Я не убивала. Но знала, что он умрёт. Когда он исчез, я поняла: он не сбежал. Его убрали. И я молчала. Потому что боялась. И потому что Стейн пообещал: если я не лезу — живу.

— А теперь?

— Теперь всё рушится. Он не верит мне. Грейс проболталась. Ты копаешь слишком глубоко. Стейн послал за тобой. Он не прощает. И не забывает.

Я поставил чашку на стол. Стянул халат с её плеч — не для того, чтобы раздеть, а чтобы увидеть — на шее был след. Свежий. Фиолетово-жёлтый. Кто-то сжал её слишком сильно.

— Он был у тебя?

— Вчера ночью. До того, как я пришла к тебе. Сказал, что если ты не исчезнешь — он исчезну тебя. Сказал, что я предупрежу тебя. Или умру вместе с тобой.

— Значит, ты выбрала меня?

— Я выбрала последний шанс.

Я смотрел на неё долго. В её взгляде не было слёз. Только усталость. Глубокая, как могила. Я не знал, верю ли ей. Но знал, что выбора у меня больше нет. Ни у нас.

— Где документы? — спросил я.

— У меня. В сейфе. В доме. У Джей хранилась копия, но оригиналы — у меня. Я не доверяла ему. Я хотела, чтобы была подстраховка. Если всё рухнет.

— Тогда собирайся. Едем.

Она кивнула. Пошла одеваться. Я стоял у окна и смотрел, как утро ползёт по асфальту, оставляя за собой свет и страх. Я знал, что нас ждёт. Стейн не будет ждать. Он не будет снова предупреждать. Он уже послал людей. Может, они уже в пути.

Но мне было всё равно. Потому что в этом городе выигрывает не тот, кто прав. А тот, кто стреляет первым.

Через пятнадцать минут мы выехали. Она — на пассажирском сиденье, с сумкой и сигаретой. Я — с револьвером и фотографией мёртвого Девора в кармане. Улицы были пусты. Как будто город замер. Или ждал.

Я вёл машину быстро. Мы свернули на Мелроуз, потом на частную улицу у холма. Особняк Деворов стоял всё так же — пустой, мёртвый, холодный. Лана открыла дверь. Я вошёл первым.

Дом молчал. Только скрип половиц напоминал, что мы живы.

Она провела меня в кабинет. В стене — панель. За ней — сейф. Комбинация — её день рождения. 3 ноября 1928.

Крышка открылась. Я увидел папку. Толстую, с золотым тиснением. Внутри — счета, контракты, банковские переводы. Всё, что нужно, чтобы утопить Стейна. И Лану. И самого себя.

— Теперь у тебя всё, — сказала она тихо.

— Нет. Теперь у нас всё. Но ненадолго.

— Что ты собираешься делать?

Я поднял глаза. В окне — тень. Фигура. Пальто. Шляпа.

— Прячься, — сказал я.

Она не успела. Выстрел раздался мгновенно. Стекло треснуло. Пуля ударила в стену рядом со мной. Я выстрелил в ответ — дважды. Фигура исчезла.

Я бросился к окну. Никого. Только улица. Только пустота.

— Нам надо уходить, — сказал я. — Сейчас. Они уже здесь.

Она кивнула. Я схватил папку. Мы выбежали к машине. Двигатель завёлся сразу. Мы сорвались с места, как будто ад гнался за нами.

И, возможно, так оно и было.

Потому что теперь всё стало настоящим. Слишком настоящим, чтобы остановиться.

Эпизод №11

Я проснулся от запаха крови.

Она была в воздухе, в ванной, на плитке, в щелях между прошлым и настоящим. Она была повсюду. Я шёл босиком по квартире, не понимая, ещё ли ночь или уже утро, пока не увидел его. Тело. Мужчина в костюме. Чёрный, дорогой, с платочком в нагрудном кармане — как у тех, кто не ожидает умереть в ванне чужого детектива.

Он лежал навзничь, грудь раздроблена выстрелом в упор, кровь уже остыла. Глаза — стеклянные, губы приоткрыты. Похоже, хотел что-то сказать, но не успел. Я не знал его. Никогда раньше не видел. Но одно было ясно: он пришёл за мной.

А нашёл только смерть.

Ланы не было. Ни сигарет, ни запаха её духов. Ни следов на подушке. Ни халата на спинке кресла. Только пустота. Она исчезла, как умеют исчезать только такие женщины — оставив за собой труп, беду и чувство, что ты стал пешкой в чужой игре.

Я позвонил Дэнни. Без ответа. Потом — адвокату, которого знал ещё с тех времён, когда работал в полиции. Джимми Кресс. Бывший прокурор, теперь — юрист для потерянных. Он обещал приехать через двадцать минут. Я бросил трубку, открыл бутылку и сделал три глотка. Плеваться не хотелось — значит, виски был не из худших.

Полиция приехала раньше Кресса. Слишком быстро. Четыре машины, сержант Дойл, и капитан Гарднер собственной персоной. Я знал Гарднера ещё до того, как он начал брать деньги от Стейна. Тогда у него была совесть. Теперь — только значок и амбиции.

— Самозащита, говоришь? — спросил он, вглядываясь в меня, как врач в пациента без страховки.

— Я его не звал, капитан. Он сам пришёл. У меня был револьвер, я спал в кресле. Услышал шум, пошёл — он уже мёртв. Не мой выстрел.

— Стекло разбито. Замок цел. И ты сидишь здесь с виски, как будто у тебя обычный понедельник.

— Потому что я знаю, как это работает. Вы не поверите. Скажете, что я убил его. Или Лана. Но её здесь нет.

— А ты не знаешь, где она?

— Если бы знал — уже бы всё было иначе.

Гарднер усмехнулся. Сделал знак. Один из копов подошёл, надел на меня наручники. Металл холодный. Как память.

— Мы разберёмся, Рено. А пока — подержим тебя немного. Может, память освежится.

Меня вели, как преступника. Соседи смотрели сквозь щели в шторах. Внизу — фоторепортёр. Флэш. Щёлк. Я чувствовал, как всё летит в пропасть. Но не удивлялся. Я знал: если с Ланой ты просыпаешься — ты уже проиграл.

Участок встретил меня запахом пота, кофе и отчаяния. Допросная — знакомая, как старая рана. Я сел за стол. Через минуту вошёл капитан Гарднер. Принёс папку. Улыбнулся, как акула перед обедом.

— У тебя серьёзные проблемы. Труп. Пуля. Отпечатки. Свидетелей нет. А ты был в квартире.

— Я не стрелял.

— Ну конечно. Он сам выстрелил себе в грудь. А может, твоя подружка? Кстати, где она?

— Не знаю.

— А кто он?

— Не знаю.

Он ударил кулаком по столу.

— Ты задолбал, Рено. Ты уже не коп. Не герой. Ты просто мешаешь. Влез в чужое дело. А знаешь, кто тебя прикроет? Никто. Потому что твои друзья либо мертвы, либо в бегах. А Лана — просто использовала тебя.

Я молчал. Потому что знал — он прав.

Но потом в дверь постучали. Вошёл Джимми Кресс. С галстуком, как у священника, и папкой под мышкой. Он улыбнулся капитану, как будто они играют в гольф.

— Капитан, мы уходим. У вас нет оснований держать моего клиента.

— У нас — труп.

— Но нет оружия. Нет записи. Нет свидетелей. А Рено — частный детектив с лицензией. Он не бегал. Он вызвал меня. И я вызвал судью. Вас ждёт жалоба, если вы продолжите.

Гарднер скрипнул зубами. Потом кивнул.

— Вали. Но я не забуду. И в следующий раз — ты не выйдешь.

— В следующий раз я тебя не позову, — сказал я, вставая.

Мы вышли в коридор. Джимми шёл рядом, как телохранитель с дипломом.

— Ты в дерьме, Вик. Глубоко.

— Спасибо, что сказал. А теперь скажи — где Лана?

— Не знаю. Но знаю, кто может знать.

— Кто?

— Грейс. Певичка. Она снова в городе. Говорят, хочет уехать. Слишком быстро. Может, что-то знает.

Я поехал туда сразу. В её клуб. Там снова играли джаз. Саксофон плакал, как будто знал, чем всё закончится.

Грейс была на сцене. Пела. Когда увидела меня — сбилась. Потом закончила песню и спустилась. Подошла.

— Ты ещё жив?

— Пока. Лана — где?

— У вокзала. Сегодня. У неё билет. Канкун. Фальшивый паспорт. Чемодан. Она уходит.

— С кем?

— Сама. Или так говорит. Но ты знаешь Лану.

— Да. Знаю.

Я развернулся и пошёл. На улицу. В утро. И понял: всё подходит к концу.

На этот раз — по-настоящему.

Эпизод №12

Полицейский участок в Лос-Анджелесе в 1954 году пах как всегда: потом, формалином и разочарованием. Меня провели коридорами, знакомыми, как старые ожоги. Кто-то кивнул мне, кто-то сделал вид, что не заметил. Слепота здесь была не болезнью — скорее, инструментом выживания. И когда ты в дерьме по уши, лучше, чтобы тебя не узнавали даже те, с кем пил в одном баре.

Меня усадили в комнату для допросов. Места было мало, света — ещё меньше. Только лампа над головой, похожая на правду: всё видит, но молчит. На столе лежала папка. Пустая, на вид, но я знал — внутри моё досье. И, может быть, приговор.

Ожидание длилось десять минут. Может, час. Я не считал. За это время я успел выкурить сигарету, подумать, почему Лана ушла до рассвета, и вспомнить, как в юности мечтал стать писателем. Забавно. Теперь у меня есть история. Только она пишет меня, а не наоборот.

Дверь открылась. Вошёл капитан Гарднер. Его пиджак сидел так же туго, как его совесть. Он держал папку и чашку кофе. Сел напротив, поставил чашку на стол, но не предложил.

— Долго мы с тобой идём к этому, Вик, — сказал он, листая досье. — Сначала Девор, потом Грейс, теперь — труп в твоей квартире. Всё накапливается. И пахнет всё хуже.

— А может, тебе просто не нравится, когда кто-то копает глубже тебя?

Он хмыкнул, не поднимая глаз.

— Я тебя знал, когда ты ещё был копом. Жёстким, но не глупым. Что с тобой случилось?

— Я перестал верить в честность значков.

— Удобно. Особенно когда убиваешь людей.

Я посмотрел на него. Медленно. Долго. Как смотрят в глаза человеку, который держит пистолет, но ещё не решился нажать на спуск.

— Ты знаешь, кто это был.

— Он мёртв. А ты жив. Больше никого не интересует.

— Значит, правда — это просто побочный эффект?

— Правда — это то, что говорит суд. А суд говорит то, что я ему приношу.

— А Стейн?

Он поднял глаза. В них — ледяной блеск.

— Осторожно, Рено.

— Что? Боишься, что он услышит?

— Я боюсь, что ты не услышишь, как у тебя за спиной щёлкнут наручники. Потому что у меня приказ — и ты в нём первый.

— От кого приказ?

Он усмехнулся. Медленно. Как будто я задал глупый вопрос.

— Мы тут не церковь. И не исповедуем. А если кто-то слишком много знает — то ему в лучшем случае дадут шанс заткнуться. Ты не воспользовался.

Я наклонился вперёд, руки на столе, глаза в глаза.

— Ты продался. И ты не первый. Но ты ещё можешь выбрать, на чьей стороне стоять. Потому что всё ещё не кончилось.

Он опустил глаза. Папка захлопнулась. Он встал.

— У тебя есть один шанс, Рено. Один. Назови имя. Скажи, что Лана втянула тебя. Что ты хотел остановить её. Что защищался.

— А ты поверишь?

— Нет. Но может, поверит судья.

Я покачал головой.

— Я не сдаю тех, кто уже мёртв.

Он кивнул. Как будто знал, что я это скажу. И вышел.

Я остался один.

Снова.

Через час меня перевели в другую комнату. Меньше, грязнее. Камера. Стены — бетонные. Мечты — тоже.

Я сидел и смотрел в потолок. Слушал, как где-то в другом крыле кто-то орёт. Потом — тишина. Потом шаги. Дверь открылась.

На пороге стоял Дэнни.

Живой.

— Ты…

— Да, Вик. Я.

Он вошёл. Закрыл за собой дверь. Сел на табурет.

— Говорят, ты мёртв.

— Я умею прятаться. Лучше, чем ты думаешь.

— Почему?

— Потому что не хотел умирать. Ещё нет. Потому что понял, что всё пошло не по плану. Лана… Она всё рассчитала. Использовала нас обоих.

— А ты?

— Я помогал ей. Да. Но не потому, что хотел. Потому что не знал, как иначе спасти свою шею. Но теперь… я всё понял.

— Поздно понял.

Он кивнул.

— Да. Поздно. Но ещё не слишком.

— Что ты хочешь?

— Сделать то, что должен был сделать раньше. Против Стейна. Против Ланы. Против всего этого дерьма.

— И зачем ты здесь?

— Чтобы вытащить тебя.

Я рассмеялся.

— Не смеши. Меня держат за убийство. Улики, отпечатки…

— Всё можно стереть. Если у тебя есть правильные друзья.

— А у тебя есть?

Он улыбнулся. Грубо. Устал.

— Один остался.

Через два часа я был на свободе. Не совсем. Но достаточно, чтобы дышать. Дэнни привёз меня в старый гараж, где раньше хранил свой мотоцикл. Там пахло маслом, металлом и выбором.

На столе лежала карта. Железнодорожный вокзал. Перроны. Схема.

— Лана уходит. Сегодня. У неё билет в Канкун. Под фальшивым именем. Деньги у неё. Документы. Всё.

— И ты хочешь, чтобы я её остановил?

— Я хочу, чтобы ты сделал, что считаешь нужным.

— А ты?

— Я просто хочу исчезнуть. Надолго.

Я посмотрел на карту. На револьвер на столе. На свою жизнь.

И понял: выбора больше нет.

Я выйду на этот вокзал.

Или чтобы закончить всё.

Или чтобы умереть.

Но теперь — по-настоящему.

Эпизод №13

Вокзалы — это места, где люди исчезают. Они приходят с чемоданами, с билетами, с лицами, в которых живут страх и надежда, и растворяются в поездах, будто их и не было. Я стоял у колонны, пальцы сжимали револьвер в кармане пальто, а глаза искали среди людского потока её — женщину, которая умела исчезать лучше всех.

Лана Девор.

Поезд на Канкун отправлялся с пятого перрона. По графику — через двадцать минут. Но я знал: она не придёт за десять до — она появится в последнюю минуту, скользнёт между тенью и светом, как всегда. Потому что она не просто женщина. Она — отражение города: красивая, ложная и смертоносная.

Я вглядывался в лица. Мужчины с газетами, женщины с детьми, солдаты, бродяги, деловые типы с чемоданами и напряжёнными челюстями. Вокзал гудел, как улей. Но я был спокоен. Потому что чувствовал — она где-то рядом.

И она появилась.

Красный плащ, очки в оправе, губы — матовые, серьёзные. Чемодан в руке. Она шла легко, как будто всё это — просто поездка. Как будто не было мёртвого мужа, не было украденных денег, не было меня. Только билет и будущее, в котором её имя — больше не Лана.

Я вышел из тени.

— Опаздываешь, — сказал я.

Она замерла. Только на секунду. Потом подняла взгляд. И улыбнулась.

— Вик. Конечно. Я ждала тебя.

— С билетом до Мехико?

— До Канкуна. Мехико — это пересадка.

— Под чужим именем. С чужим прошлым.

— У меня никогда не было своего.

— А Девор?

— Джей? Он был глуп. Он думал, что любовь — это план. А я — всего лишь пункт назначения.

Я сделал шаг ближе. Чемодан был тяжёлый. Она сжимала его ручку, как будто внутри не вещи, а судьба. Может, так и было.

— А я? — спросил я.

Она вздохнула.

— Ты был настоящим. Это и было самой большой ошибкой.

— Значит, ты уходишь?

— Я уже ушла, Вик. Только ты этого ещё не понял.

— Деньги у тебя?

— Не все. Но достаточно. Чтобы начать сначала. Где-нибудь, где нет тебя, и нет Стейна.

Я усмехнулся.

— Стейн уже не важен. Он знает, что ты исчезаешь. Может, даже позволил. Или думает, что позволил.

— Тогда зачем ты здесь?

— Чтобы посмотреть, как всё заканчивается.

Она подошла ближе. Совсем близко. Её губы были сухими. В глазах — ничего. Только усталость.

— Ты пришёл меня убить, Вик?

— Я думал об этом. Много раз. После того, как нашёл Девора. После того, как в моей ванне появился мертвец. После Дэнни. Но потом понял: ты уже мертва. Просто ещё ходишь.

Она кивнула.

— Это справедливо.

— А ты? Убила бы меня?

— Уже убила, — прошептала она.

Я молчал.

Поезд подкатил к перрону. Скрежет тормозов, гул, пар. Проводник открыл дверь. Пассажиры начали загружаться. Кто-то позвал кого-то. Кто-то поскользнулся. Кто-то засмеялся. Жизнь шла, как всегда.

— Тебе пора, — сказал я.

— Ты отпускаешь меня?

— Нет. Просто ухожу первым.

Я повернулся и пошёл прочь. Не оборачиваясь. Не потому, что не хотел. А потому, что знал: если обернусь — выстрелю.

Позади скрипнула ступенька. Зашипела дверь вагона.

Вик Рено снова был один.

Но на этот раз — по своей воле. Потому что есть вещи, которые нельзя изменить. Женщины, которых нельзя спасти. И поезда, от которых лучше отойти в сторону. Даже если тебе кажется, что ты мог быть их машинистом.

Особенно если ты всё равно не знаешь, куда они идут.

Эпизод №14

Скрип половиц под ногами был единственным звуком, который нарушал тишину моего офиса. Остальное — молчание. Телефон не звонил, радио не шипело, даже часы на стене застыли на 11:03, как будто время решило больше не двигаться в эту сторону города. За окном солнце пыталось пролиться на улицу сквозь слой пыли, осевшей на стекле, как правда на город, который её давно забыл.

Я сидел за столом и смотрел на папку, которую мне принес Дэнни перед тем, как исчезнуть в реке — окончательно и бесповоротно. В ней были налоговые отчёты, банковские выписки, акты регистрации оффшорных компаний и паспорт на имя Рут Лестер. Фото на первой странице — лицо Ланы. Только не той Ланы, которую я видел на вокзале. И не той, что плакала у меня в квартире, куря сигарету с дрожащими пальцами. Это была Лана до всех этих имен. До всех игр. До всех убийств.

Я смотрел на фото долго. Оно было из тех, что делают на паспорт — стерильное, прямое, без тени эмоций. Но я видел в нём холод. Тот самый, который чувствовал в её взгляде. Она не была женой Девора. Не была случайной любовницей. Она была скелетом в костюме. Ловушкой в дорогом платье. И всё это — изначально.

На столе стояла бутылка. Почти пустая. Я налил. Выпил. Закурил. Сигарета горела медленно, как память. Я вспоминал всё — первую встречу в "Blue Orchid", туманный голос, губы, из которых вытекала ложь, как вино из разбитой бутылки. Деньги. Виски. Пуля в теле мужа. Труп в моей ванной. Дэнни, который предал — а потом попытался искупить. Стейн. Его холодные глаза. Его тени. Его город.

Я открыл одну из страниц — декларация о доходах некоей компании, зарегистрированной на Кайманах. Рут Лестер — генеральный партнёр. Счёт — на полмиллиона долларов. Подпись — уверенная, размашистая, с изломом на букве L. Я видел эту подпись на записке, которую она оставила на моём столе в ту самую ночь: «Не ищи меня. Я уже умерла». Тогда я подумал, что это фигура речи. Теперь — знал: нет.

Я потянулся к ящику, достал старую папку из архива. Девор. Его настоящие отчёты. И там — та же подпись. Те же счета. Та же схема. Разница — в имени. Лестер. Девор. Имена менялись. Деньги — оставались.

Я положил документы рядом. Сравнил. Пазл складывался. Не идеально, но достаточно, чтобы понять: весь этот фарс — от начала до конца — был одной из тех афер, которые создают профессионалы. Девор был лишь частью конструкции. Шестерёнкой. Возможно, влюблённой. Возможно, наивной. Но он не тянул на архитектора. А вот Лана… или Рут… или кто бы она ни была на самом деле — тянула. Ещё как.

Я сделал ещё глоток. На языке остался привкус пепла. За окном кто-то кричал. Далеко. Может, ребёнок. Может, женщина. В этом городе сложно отличить одно от другого.

Я подумал о Грейс. Её голосе, скрипучем, но правдивом. Она знала. Не всё — но достаточно, чтобы бояться. Чтобы уехать. Или молчать. А теперь, возможно, и она исчезла. Может, выбрала путь Ланы. А может, её заставили выбрать.

Я взглянул на телефон. Он молчал. Как всегда.

Я достал сигарету. Последнюю. Зажигалка щёлкнула в руке, как выстрел.

Тишина.

Потом шаги. За дверью. Тихие. Женские.

Я замер.

Стук.

Один.

Второй.

Пауза.

Голос:

— Мне нужен детектив.

Я не сразу понял. Он был другим. Более уверенным. Без дрожи. Без притворства.

Я открыл дверь.

Передо мной стояла девушка. Молодая. В пальто. Чёрные волосы, синие глаза, лицо, в котором ещё не было теней.

— Меня зовут Эллен, — сказала она. — Моя сестра исчезла. Её зовут Грейс Лори.

Я почувствовал, как всё внутри меня опустилось.

— Входи, — сказал я.

И всё началось заново.

Эпизод №15

В тот вечер я открыл дверь, и прошлое снова вошло — в пальто цвета дыма, с глазами, в которых уже начинал жить страх. Девушка назвалась Эллен Лори. Сестра Грейс. Или, по крайней мере, она так сказала.

Я проводил её в кабинет. Стул под ней скрипнул, как будто знал, что снова начнётся. Я сел напротив. На столе между нами стояла пепельница, бутылка и остатки вчерашней сигареты. Она смотрела на них, как на улики. И, возможно, была права.

— Грейс пропала, — сказала она, не дожидаясь приглашения.

— Грейс всегда умела исчезать, — ответил я. — Это часть её таланта.

— Но не так. Она звонила мне позавчера. Голос дрожал. Сказала, что если она не выйдет на связь через день — значит, что-то случилось. Она даже не сказала, куда идёт. Только попросила: «Найди Вика Рено. Он знает всё».

Я поднёс сигарету к губам. Взял её чужими руками. Потому что мои — слегка дрожали.

— А ты нашла.

— Да.

Я кивнул. Открыл ящик. Достал старую папку. Грейс Лори. Фото, которое я однажды получил от одного из охранников Стейна. На нём — она и Джей Девор. Слишком близко. Слишком «случайно». Я передвинул фото Эллен. Она взглянула. Лицо её стало бледным.

— Она никогда мне не говорила, что знала этого человека.

— Это был Джей Девор. Банкир. Муж Ланы.

— Ланы Девор?

— Нет. Ланы Лестер. Или, если быть точным — Рут Лестер. Ложь здесь начинается раньше, чем утро в этом городе.

— И она была с ним?

— Была. А теперь оба мертвы.

Она сжала губы. Пальцы сжались в кулаки.

— Почему она пошла к нему?

— Я думал — за деньгами. А потом — что по любви. А теперь… — я пожал плечами, — думаю, что всё было частью чужой игры.

Она посмотрела на меня. И в её взгляде было что-то, что я уже видел. Только не в женщине. В человеке, который потерял надежду, но ещё не понял, что делать с яростью.

— Я не уйду, пока не узнаю, где она.

— А ты уверена, что хочешь это знать?

Она не ответила. Только опустила взгляд. Я налил два бокала. Один перед ней. Она взяла. Выпила. Без дрожи. Не морщась. Значит, не девочка. Значит, тоже живёт здесь давно.

— Я начал это дело с пропавшего мужа, — сказал я. — Потом были деньги. Документы. Оффшоры. Любовницы. Убийства. И всё это — в одном клубке. Я пытался распутать. Но понял — всё затянуто в горле. Если потянешь — начнёшь задыхаться.

— А ты не задохнулся?

— Почти. Но я — упрямый.

Мы замолчали. Она встала, прошлась по комнате. Я смотрел, как она двигается. Не нервно. Точно. Это был не страх. Это был поиск.

— Ты говорил… Лана. Она была в центре?

— Она и была центром. Вокруг неё всё вращалось. Муж. Стейн. Грейс. Я. Даже Дэнни.

— Кто такой Дэнни?

— Мой старый друг. Бармен. Мертвец. Взял слишком много чужих тайн и решил выпить их, как виски. Не вышло.

— И ты думаешь, Лана — убила?

— Нет. Я думаю, она просто переступила.

Эллен подошла к столу. Положила бумажник.

— Вот всё, что у меня есть. Её записка. Вчерашняя. Я нашла её в съёмной комнате, где она жила последние дни. Там был только этот лист.

Я развернул бумагу. Почерк — ровный, угловатый. «Если Вик всё ещё ищет — пусть он поищет в старом доме Деворов. Там, где мы однажды решили, что можно начать сначала. Но кто-то уже тогда знал: конец ближе».

Я поднял глаза.

— Она пошла туда?

— Думаю — да.

— Одна?

— Я не знаю.

Я встал. Пальто — на плечи. Пистолет — в кобуру под мышку.

— Я еду. Ты остаёшься.

— Нет. Я еду с тобой.

Я хотел возразить. Но не стал. Потому что знал — она права. Потому что у неё было что терять.

Мы поехали молча. Улицы стелились под колёсами, как простыни на теле умирающего. Я смотрел вперёд, но в голове уже кружили образы: Лана — с пистолетом, Грейс — в слезах, Стейн — за стеклом, с глазами, которые не моргают.

Особняк Деворов стоял, как надгробие. Мрамор, занавеси, мрак. Слишком тихо. Слишком цело. Я вышел первым. Она — за мной.

Внутри пахло пылью. И чем-то ещё. Как будто смерть прошла мимо, но забыла зонт.

Мы шли по коридору. Я держал пистолет наготове. Внизу — шаги. Я показал Эллен — стой.

Спустился один. Тень — в углу. Кто-то сидел на полу. Волосы растрёпаны. Платье — порвано. Лицо — в синяках.

Грейс.

Я опустился рядом.

— Грейс…

Она подняла голову. Сначала не поняла. Потом — всхлип.

— Вик… ты пришёл…

— Кто это сделал?

— Они. Люди Стейна. Сначала хотели, чтобы я подписала бумаги. Сказала, что всё — Лана. Потом… я отказалась. Они ушли. Сказали: умрёшь здесь.

Я вынес её на руках. Эллен плакала. Я — нет. Потому что знал: это только начало. Стейн — ещё не знал, что я жив. Что мы все теперь знаем. Что у меня есть его бумажки.

И если раньше я играл в детектива, то теперь — начну играть в судью.

И, может быть, в палача.

Эпизод №16

Дождь пошёл сразу, как только я вышел из здания. Та капля, что упала первой, была холодной и тяжёлой, как пощёчина. Остальные — как сожаления: настойчивые, бесполезные и липкие. Лос-Анджелес потускнел, как старая монета. Мокрый асфальт сверкал в свете фар, и в этом блеске отражались все мои ошибки.

Я ехал к нему без иллюзий. Бухгалтер Девора — человек, которого я до сих пор держал в тени. По привычке. А может, потому что инстинкт подсказывал: он не был просто “тем, кто заполняет строки”. Он знал больше. Гораздо больше.

Дом его находился в Восточном Голливуде — районе, где каждая стена покрыта следами прежних жизней, где в каждом окне — занавески, скрывающие не скуку, а страх. Я нашёл нужный подъезд — облупившийся, с облезлым номером 413. Дверь открылась сразу. Он не спрашивал, кто там. Видимо, ждал.

Арчи Блатт сидел в кресле, в темноте, окружённый бутылками, словно они составляли круг охраны. У него был вид человека, который давно уже не хочет быть трезвым.

— Вик Рено, — сказал он, не поднимаясь. — Я думал, ты приедешь раньше. Или позже. Но точно приедешь.

— Время — это роскошь. А мне её давно никто не предлагает.

Я прошёл внутрь. Запах в комнате напоминал дешёвый самогон, пролитую вину и кое-что похуже. Он налил мне стакан из той же бутылки, что стояла у него в руке. Я не отказался.

— Джей Девор, — сказал я, глядя на его потухшие глаза. — Ты ведь знал, что он не просто исчез.

Он вздохнул. Долго. С хрипом.

— Джей был умный. Но не настолько. Он думал, что контролирует всё. Счета. Оффшоры. Бумаги. А на деле — просто ставил подпись. Всё остальное делала она.

— Лана?

— Рут, — поправил он. — Так она представлялась, когда только появилась. До брака. До Стейна. Она пришла ко мне с готовой схемой. Сказала: «Я приведу банкирчика, ты сделаешь документы, а мы поделим награбленное». Я дурак, конечно. Но тогда у меня был сын в больнице. Деньги решали всё. Я согласился.

Я слушал. Ничего не записывал. Потому что знал — у Арчи осталось не так много времени. Он говорил уже не мне. Себе.

— Сначала всё шло гладко. Джей втянулся. Он думал, что это их план — с Ланой. Что они влюблены. Что сбегут вместе. А она уже в это время спала со Стейном. И ещё с кем-то. Не знаю. Неважно. У неё были документы на все имена. На все выходы.

— Ты хранил копии?

Он кивнул и протянул руку к комоду. Открыл нижний ящик. Извлёк тонкий конверт, передал мне. Я развернул его. Бумаги. Оригиналы. Контракты. Реквизиты. Всё, что можно отнести в суд — если бы суды ещё работали честно.

— Почему ты хранил это?

— Чтобы не убили раньше времени. Но теперь — мне всё равно. Я... я ведь сам её видел той ночью. Когда Джей исчез. Она пришла ко мне в этом своём алом пальто. Сказала: «Он больше не нужен». И ушла.

— Ты знал, что она его убьёт?

Он замолчал.

— Я надеялся, что нет.

Мы выпили. Молча. Потом он взял бутылку, глотнул, и сказал:

— Я больше не хочу бояться. Ты бери всё это. Делай, что должен. Мне уже всё равно. Но если увидишь её… Скажи, что я… помнил.

Я вышел оттуда в тишину, которую нарушал только стук дождя. Бумаги были в кармане. Пистолет — под мышкой. А сердце — тяжёлым, как никогда.

Девор мёртв. Грейс — избита, но жива. Стейн — всё ещё в игре. А Лана… Лана стояла за всем. За схемой. За исчезновением. За предательством.

И теперь у меня были доказательства.

Но были ли они оружием?

Или просто билетами в один конец?

Я не знал.

Но знал, куда идти дальше.

К Стейну.

А за ним — только тьма.

Эпизод №17

Ночь в Лос-Анджелесе не умеет быть тихой. Даже когда улицы пусты, а неоновые вывески погасли, город всё равно шепчет — в каплях дождя, в скрипе старых дверей, в дыхании тех, кто прячется за шторами. Особенно когда ты едешь к человеку, которого следует либо посадить, либо убить. В моём случае — к Стейну.

Я знал, что он не спит. Такие, как он, не спят — они рассчитывают. Двигают фигуры по доске, предвосхищают шаги. И всё же я надеялся застать его врасплох. Не потому что был наивен, а потому что был зол. А когда у тебя в кармане документы, которые могут перевернуть всю его империю, — у тебя есть право на злость.

Офис Стейна находился в стеклянной башне на Бродвее. Последний этаж. Никаких штор. Только гладкая прозрачность, за которой — власть. Я вошёл через подземную парковку, поднялся на лифте. В ушах звенела тишина. В правой руке — конверт с документами. В левой — пистолет.

Когда двери открылись, меня встретили двое. Один — здоровяк в костюме, второй — нервный тип с рукой в кармане. Я знал, что в кармане — не конфеты.

— Детектив Рено, — сказал здоровяк. — Мистер Стейн не ожидал вас так поздно.

— А я — его дружелюбия, — отрезал я. — Но жизнь полна сюрпризов.

— Оружие, пожалуйста.

Я медленно достал пистолет и протянул. Он взвесил его в руке, как будто рассматривал антиквариат.

— Проходите.

Кабинет Стейна был таким же, как я помнил: мебель из тёмного дерева, стеклянная стена с видом на город, мягкий свет, книги, которые никто не читал, и кресло, в котором сидел человек, притворяющийся, что у него есть душа.

Малькольм Стейн был спокоен. Как хирург перед операцией.

— Рено, — сказал он. — Вы упрямы. Это качество. Иногда. Но не сегодня.

— Сегодня у меня есть нечто лучшее, чем упрямство, — я бросил конверт на стол, — документы. Оригиналы. Твоя подпись, её имя, деньги. Всё. И даже больше.

Он медленно открыл конверт. Пробежался взглядом. Глаза его не изменились. Только один мускул на щеке дернулся.

— Где вы это взяли?

— У бухгалтера. Перед тем, как он окончательно сдался виски и совести.

Он закрыл папку. Сложил руки.

— И что ты хочешь?

— Всего ничего. Ты отступаешь. Навсегда. Ты уходишь из города, из дел, из жизни всех, кого ты испортил. Лана исчезает. Грейс получает покой. А я… я просто доживаю свой век, зная, что хотя бы один ублюдок не победил.

Он усмехнулся.

— А если я скажу нет?

— Тогда эти бумаги уйдут в прессу, копия — в федеральное бюро, и ещё одну я лично отнесу окружному прокурору.

— Он мой человек.

— Бывший. У него появилась причина для смены курса. Называется — инстинкт самосохранения.

Он встал. Подошёл к стеклу. Посмотрел на город, как на доску, где ещё остались фигуры. Потом повернулся ко мне.

— Лана была моей. Её придумал я. Я дал ей всё: имя, статус, силу. Она была создана для манипуляции. А ты…

— Я просто был идиотом.

— Ты был человеком. Это хуже.

Я подошёл ближе.

— Ты проиграл, Стейн. И в этот раз — без возможности реванша.

Он не ответил. Только протянул руку — длинную, белую, как лезвие — и нажал кнопку под столом. Я знал, что это — сигнал. Дверь за моей спиной уже открывалась.

— Ты сделаешь это грязно? — спросил я.

— Нет, — сказал он. — Ты выйдешь отсюда. Но больше ты не получишь ничего. Потому что тебе этого не нужно.

— А тебе?

Он посмотрел на меня. Впервые — по-настоящему.

— Мне нужен порядок. А ты — хаос.

Я повернулся и пошёл к выходу. Пистолет мне не вернули. Неважно. Главное — папка у меня. Я знал, что не выиграл. Но знал и другое: он не победил.

На выходе меня остановил нервный тип.

— Мистер Рено, — сказал он, — Лана...

Я замер.

— Что?

— Она умерла. Вчера. В Мексике. Отравление. Гостиничный номер, фальшивое имя. Всё, как ты предсказал.

Я кивнул. Не поблагодарил. Не удивился. Лана всегда умела исчезать. Просто в этот раз — окончательно.

Я вышел на улицу. Ночь ещё держалась. Но где-то вдалеке уже брезжил рассвет. Я сел в машину. Завёл двигатель.

В зеркале заднего вида — только город. Без лиц. Без слов.

И я подумал: может, теперь я снова смогу спать.

Но знал — нет. Потому что когда виски заканчивается, остаётся только правда.

А правда — всегда горькая. Как дым в лёгких. Как шрам на сердце.

Как Лана.

Эпизод №18

С того вечера прошло три дня.

Три длинных, тусклых дня, за которыми не последовало рассвета. За окном по-прежнему рычал Лос-Анджелес, залитый солнечным ядом, плавящий асфальт и людские души. Город жил своей привычной жизнью: кто-то рождался, кто-то продавался, кто-то умирал. А я сидел в офисе и медленно пил третий стакан виски, слушая, как тикают часы. Каждый их удар был, как капля, стекающая со лба мертвеца.

Дело закончилось.

Так мне говорили.

Стейн исчез. Точнее — свернул лавочку, пригладил волосы, уволил людей и будто бы уехал в Европу. Возможно, в Швейцарию — туда, где можно дышать спокойно, не боясь, что за плечом окажется человек с ножом и полным досье на тебя. Никто не видел его самолёт. Но его кабинет в башне на Бродвее опустел. Телефон отключён. Почта больше не принимается. Империя, построенная на шантаже и подписях в тени, развалилась так же быстро, как дым рассеивается в сквозняке.

А Лана?

Её тело нашли в номере дешёвого отеля в пригороде Канкуна. Фальшивые документы, стеклянная бутылка без этикетки на прикроватной тумбочке и записка: «Это был мой выбор». Всё аккуратно. Чисто. Почти достойно. Никто не подал заявление, никто не опознал её — только я, по фотографии, которую мне принесли из консульства. Я узнал её сразу. И тут же забыл.

Потому что иначе не выживешь.

Я закрыл папку. Последнюю. Она лежала на столе, как крышка гроба. В ней — всё дело: протоколы, допросы, документы, улики, воспоминания. Копия ушла Крессу — он передал её в окружную прокуратуру. Там пообещали «разобраться». Что это значит в Лос-Анджелесе — не стоит объяснять. Если повезёт, через пару лет какая-нибудь газета опубликует статью: «Забытая афера. Тайная жизнь адвоката-манипулятора». Если не повезёт — всё останется так же, как и было.

Но лично для меня всё уже произошло. И закончилось.

Я не чувствовал удовлетворения. Ни гордости. Ни облегчения. Лишь пустоту — такую, что звенит в ушах. Я не спас Девора. Не спас Грейс. Не спас Дэнни. Я даже Лану не спас, хотя до последнего надеялся, что смогу. Единственное, что осталось — воспоминания. И они давят тяжелее, чем вся правда.

В дверь постучали.

Тихо. Вежливо. Как будто кто-то просит не жизни — только минуты внимания.

Я встал. Подошёл. Открыл.

На пороге стояла Эллен. В простом платье, с сигаретой в пальцах и тем взглядом, в котором больше не было ни растерянности, ни боли. Только принятие.

— Можно войти?

— Конечно.

Она прошла, села в то самое кресло, где впервые появилась две недели назад. Мир, как будто, вернулся в ту же точку. Только мы — уже не те.

— Грейс спит, — сказала она. — Вторую ночь подряд. Без кошмаров. Это… почти чудо.

— Она сильная.

— Она была на грани. Но теперь — на другой. Ты дал ей эту возможность.

Я налил два стакана. Подвинул один ей. Мы выпили молча.

— Я хочу уехать, Вик, — сказала она. — Сестра — тоже. Здесь для нас всё закончилось. В этом городе — только эхо. А нам нужно тишина.

Я кивнул.

— Хороший выбор. Чем дальше от Лос-Анджелеса — тем ближе к жизни.

— А ты?

— Я? — я усмехнулся. — Я здесь. Вечно. Как тараканы и плохие истории.

— Ты же мог бы начать заново.

— Я начал заново слишком много раз, чтобы верить, что можно на самом деле.

Она помолчала. Потом встала. Подошла ко мне.

— Если вдруг… — сказала она, — если вдруг захочешь выбраться отсюда — знай, куда ехать. Мы будем рады.

Я ничего не ответил. Потому что знал — не поеду.

Она ушла. Оставив после себя запах сигарет и надежду. Эту тихую, опасную штуку, от которой умирают сильнее всего.

Я сел снова. На столе передо мной лежала зажжённая сигарета. Рядом — газета.

На последней странице — заметка: «Влиятельный юрист М. Стейн покинул страну. Причины не раскрываются». Ни слова о Лане. Ни строчки о Деворе. Ни упоминания о жертвах. Только имя. Только титул.

Я взял ручку и написал на полях: «Зло не уходит. Оно просто переодевается».

Потом закрыл газету. Погасил сигарету.

И включил радио.

Фоном зазвучал старый блюз. Меланхоличный, как вечер в тюремной камере.

Я налил ещё один. Последний.

И понял: рассказ окончен.

Но город — ещё дышит. А значит, рано или поздно — кто-нибудь снова постучит в мою дверь.

И тогда мне придётся всё начать заново. С пистолетом под подушкой.

И с этой чёртовой совестью, которая, как оказалось, всё-таки не умирает. Даже здесь.

В Лос-Анджелесе. Где каждый выстрел — это просто точка. А каждое прощание — запятая.

Эпизод №19

В ту ночь я не спал.

Не потому что не мог — потому что не хотел. Было ощущение, будто за дверью прячется ещё один финал, последний выстрел, последнее слово. Я чувствовал его, как чувствуют усталость не телом, а душой.

За окном город дышал тяжело. Лос-Анджелес никогда не засыпал — он только делал вид. Под этим городом всегда шевелилось что-то тёмное, и если ты задумаешься — оно подберётся ближе. И если раньше я думал, что у этой тьмы имя — Лана, то теперь знал: имя ничего не значит. Потому что тьма в каждом из нас. Просто не у всех хватает храбрости её признать.

Я сидел у окна, как старик, которому нечего ждать, но есть что вспоминать. Виски в стакане давно остыл. Он не грел — он просто был. Как и я. Бумаги по делу лежали на столе, связаны тугой верёвкой. Я отправил копии в три разные конторы. Одну — в ФБР, одну — в частную газетную редакцию, третью — Крессу. Всё было аккуратно. Надёжно. Больше не осталось ничего, что могло бы исчезнуть без следа.

Я думал о Стейне. Он ушёл, но не потерпел поражения. Он просто сменил арену. Такие, как он, не умирают в газетах. Они просто растворяются, меняют лица, заводят новых союзников. И возвращаются.

Я думал о Лане. Я видел её лицо даже с закрытыми глазами. В тот вечер на вокзале. Красный плащ, чемодан, пустой взгляд. Она уже тогда не принадлежала этому миру. Она просто ждала, пока кто-то догонит её и поставит точку. И я поставил. Или кто-то другой. Неважно. Главное — она ушла так, как хотела: без слёз, без раскаяния. Просто вышла из кадра.

Я думал о Грейс. Она больше не поёт. Теперь она просто женщина, которая пережила себя. И может быть, именно поэтому она теперь сможет жить. Эллен повезло больше — она пришла вовремя. Кто знает, если бы она опоздала на день, на час… может, я бы уже не сидел здесь, а лежал где-нибудь в безымянной могиле, и мои дела вели бы другие — с формулярами, но без сердца.

Я поднялся. Пальто висело на вешалке, револьвер — в ящике. Я не стал брать оружие. Не потому что не боялся — потому что больше не хотел стрелять. В этом городе достаточно пуль. Но мало правды.

Я вышел на улицу.

Утро было серым. Небо висело низко, как потолок в камере. Дождь собирался, но пока только намекал. Машин было мало. Люди ещё не включились в гонку. Я шёл медленно, никуда не торопясь. Как будто у меня был билет, но поезд уже ушёл.

Я шёл в дом Деворов. В последний раз.

Особняк стоял всё так же — немой, огромный, как памятник жадности. Он не знал, что всё кончилось. Или делал вид. Я открыл калитку, поднялся по ступеням. Замок был прежний. Я знал код. Никто его не менял. Внутри — тишина. Только тени.

Я прошёл в кабинет. Тот самый, где всё началось. Стол. Кресло. Окно. Всё, как прежде. Но воздух был другим. Словно стены знали, что теперь они свободны от секретов.

Я подошёл к сейфу. Открыл. Пусто.

Там раньше лежали деньги, бумаги, паспорта. Теперь — только пыль. Я усмехнулся. Символично. Всё, что можно было унести — унесли. Всё, что нельзя — оставили. Как воспоминания.

Я сел в кресло. Окинул взглядом комнату. И тут услышал шаги.

Тихие. Аккуратные. Женские.

Я повернулся.

На пороге стояла Эллен.

— Я знала, что найду тебя здесь, — сказала она.

— Ты хорошая ученица.

— А ты — плохой учитель.

Я усмехнулся.

— Что ты здесь делаешь?

— Прощаюсь. С сестрой. С домом. С городом.

— Правильное решение.

Она подошла ближе. В руках — конверт.

— Это тебе. От Грейс. Она сказала, ты поймёшь.

Я открыл. Внутри — записка. Почерк дрожал.

«Ты был моим спасением. Не потому, что вытащил, а потому, что поверил. Этого оказалось достаточно. Уходи. Пока не поздно. Пока ты ещё можешь начать сначала. Прощай. — Г.»

Я сжал бумагу. Сильно. Почти до хруста.

— Я не могу уйти, — сказал я. — Я часть этого города.

— А он — часть тебя?

— Да.

Она посмотрела в окно.

— Тогда останься. Но больше не мсти. Просто живи.

Я не ответил.

Она вышла. Больше я её не видел.

Я остался в доме ещё на час. Потом закрыл дверь. Спустился по ступеням. Ушёл.

Навсегда.

Теперь я сижу в своём кабинете. За окном — дождь. Радио молчит. Телефон не звонит. И это хорошо.

Потому что я не жду больше дел.

Я не жду больше никого.

Я просто живу.

Пока получается.

Эпизод №20

Город жил. Как и прежде. Как всегда.

Он продолжал рычать в пыльных переулках, прятать грехи в недопитых стаканах и растворять надежду в неоне дешёвых мотелей. В Лос-Анджелесе никто не уходит навсегда — он тянет к себе, как старые долги, как женщина, чьё имя ты стёр с документов, но не из памяти.

Я снова сидел в своём кабинете.

Дождь шёл без остановки — редкость для этого города, но в этот раз у неба, похоже, были свои счёты. За окном мокли фонари, машины, люди. Пахло табаком и виски — как всегда. Только теперь я пил медленнее. Потому что некуда было спешить.

Дело Девора закрыто. Лана мертва. Стейн исчез. Грейс уехала с сестрой куда-то в сторону мексиканской границы. Я не спрашивал куда. Иногда не знать — это единственный способ выжить.

С тех пор прошло две недели.

На почте я получил конверт. Без обратного адреса. Пожелтевший, с маркой, отклеенной как будто специально. Внутри — один лист. Фото. Я узнал его сразу.

На снимке — кафе в Барселоне. У окна — мужчина. Костюм. Тёмные очки. Газета в руке. Улыбка, едва заметная. И рядом — женщина. Платок на голове. Губы. Слишком знакомые.

Под фото — аккуратной рукой:

«Ты был ближе, чем думал. Не ищи нас. Мы уже забыли, кто мы есть».

Никакой подписи. Но я знал.

Лана. И Стейн.

Я налил себе двойной. Медленно. Взял фотографию. Смотрел долго. До тех пор, пока изображение не расплывалось в каплях на глазах. Это не были слёзы. Скорее — усталость. Или злость. Или просто дождь, добравшийся внутрь.

Я разорвал снимок. Тихо. Ровно. Полоска за полоской. Бумага шуршала, как ускользающая память. Потом бросил клочки в пепельницу. Зажигалка — щёлк. Огонь вспыхнул и погас. Всё исчезло. Как и они.

Это было их прощание. Или предупреждение. Или приглашение — на случай, если я решу вернуться к ним в игру. Но я не вернусь. С меня хватит.

Я повернулся к окну. За стеклом улица дышала сырым потом. Капли стекали по карнизу, по лобовому стеклу старого Плимута, по коже пешеходов, по следам, что оставили мои шаги.

Всё изменилось. Но всё осталось прежним.

Я по-прежнему здесь. Вик Рено. Частный детектив. Лицензия висит на стене. Пистолет — в ящике. Уши открыты. Совесть наточена. Но теперь я беру только простые дела: неверные мужья, пропавшие кошельки, дети, бегущие от родителей. Никаких больше мёртвых банков, кровавых сейфов и женщин с глазами, в которых можно утонуть. Я завязал. Почти.

Раздался стук в дверь.

Тот самый. Лёгкий. Точный. Как выстрел в живот.

Я медленно встал. Подошёл. Открыл.

На пороге стояла девушка. Молодая. Пальто. Чемодан. На лице — страх и решимость. В глазах — вопрос.

— Вы Рено?

— Зависит от того, кто спрашивает.

— Мне сказали, вы умеете находить тех, кто исчез.

Я улыбнулся. Горько. Почти по-человечески.

— Знаете, мисс… я давно уже ничего не ищу. Но если вы расскажете мне свою историю — возможно, сделаю исключение.

Она прошла внутрь. Села в кресло. Сняла перчатки.

Я закрыл дверь.

Рассказ снова начался.

С первого слова.

С первого взгляда.

С первого дождя.