Вчера мое сестринское служение в военном госпитале было что-то ну совсем уж грустным. По-философски грустным даже, я бы сказала. И это не столько мои личные ощущения, сколько то, что я уловила в самом воздухе больничных палат и коридоров.
Может быть, это стало неожиданным эффектом от лета. Вот та самая летняя жизнь, которой в нашей по большей части северной стране очень и очень мало в силу объективных обстоятельств, - вот, может быть, она сыграла злую шутку с ранеными бойцами. Во всяком случае, мне именно так показалось.
Ребята в госпитале, конечно, тоскуют по той жизни за забором госпиталя, которой у них в таком вот виде, в котором она была у них до СВО (и в котором она до сих пор есть у других людей), - в таком виде которой у них не будет. Степень отдаленности от недавнего вроде бы прошлого у каждого бойца своя, но отдаленность как таковая у них у всех одинаково непреодолимая. Там, за оградой госпиталя, - счастье, любовь, свадьбы, крестины. Тепло и радостно, одним словом. И на этом фоне госпиталь, конечно, еще значительнее выделяется своей болью.
Реальность накатывает на раненых бойцов не только в форме летнего сезона. Многие тут, в тылу, сталкиваются с разного рода мошенниками и просто подлецами.
К примеру, вчера я - наверное, впервые в своей жизни, - наблюдала самую настоящую депрессию в непосредственной близости от себя. Этот потерянный, отрешенный, глубоко безразличный взгляд бойца забыть, конечно, невозможно.
Человек, больше похожий на собственную тень, с абсолютно серым лицом и потухшими глазами, бесцельно катался на инвалидной коляске туда-сюда вдоль больничного коридора. Ни один человек, ни одна манипуляция - ничто не вызывало в нем никакого отклика.
Оказалось, что у этого бойца кто-то увел выплаты за ранение с карты. И тут на самом деле нельзя даже начинать рассуждать в таком ключе, что, мол, Господь сохранил ему жизнь, а он расстраивается из-за денег. Тут это иначе называется. Добить лежачего - вот как это называется. Человек прошел ад, видел такое, что любого согнет в бараний рог; испытал боль душевную и физическую, выжил - и в итоге был обманут тут, в тылу. В мирной вроде бы жизни. И вот на этом моменте что-то надломилось в этом бойце основательно…
Это, между прочим, еще и к вопросу о том, когда некоторые личности любят оправдывать свои прегрешения по принципу «зато я никого не убил». Ну-ну. Вот тот, кто украл деньги бойца с карточки, - он не просто украл. Хуже. Он человека надломил. Причем еще не вполне понятно, временно или совсем надломил… Это что, совсем никак не относится к убийству?
Или вот еще история, которую я услышала от уходовых сестер тоже вчера. Случай с раненым парнишкой, который начал было идти на поправку после тяжелого ранения, но, брошенный на произвол судьбы женой и сестрой, быстро сник и… в итоге умер. Хотя поначалу начал карабкаться, бороться за жизнь. И поначалу всё вроде бы получалось. А потом, оставшись в полном одиночестве, впал в уныние, предавшись в руки победившего его рока. И это тоже никак разве не похоже на убийство?
А еще историю одного бойца почему-то именно вчера активно обсуждали медсестры. Этот мужчина с ранением головы часто попадался на глаза нам, сестрам милосердия. Не то чтобы травма головы прошла для него бесследно (нет, это, конечно, не так), но для своего анамнеза он был очень бодр. Во всяком случае, этот боец был сохранен и вменяем. С ним можно было бы работать его близким, в реабилитационном потенциале ему не отказывали даже врачи.
Однако реабилитация - это не вопрос госпиталя. Это вопрос долгий, сложный. Системный. Бойца выписали, он полетел в свой родной Владивосток, к супруге. А супруга определила его в интернат…
Причем я ведь вот рассказываю истории этих бойцов - но при этом и близко не хочу давать публичных оценок действиям их близких. Я прекрасно понимаю, какой логикой руководствуются такие люди. А может быть, и нет в этом логики, а есть один человеческий страх. Ведь ясное дело, что жизнь тяжелораненого бойца - как и сам боец - прежней уже не будет. Особенно, скажем, если это ранение в голову. И фактически - да, это уже другой человек. Да, он по-прежнему ваш близкий - но он другой. И так, как раньше, не будет уже никогда. И - да, таким его никто не рожал и не выбирал в мужья. Но перед родными стоит вопрос о том, чтобы вот таким - принять человека.
Это я всё прекрасно понимаю. И понимаю, насколько тяжел крест близких такого человека. Я всё это понимаю… Но. Но. Но…
Для самого бойца нести этот крест в одиночку - тяжелее в разы. И у него уже нет выбора. Как ни крути. Ему тоже нужно осознать, что он изменился необратимо. Ему нужно принять эти изменения в себе. И если боец хоть сколько-нибудь понимает себя, помнит себя; если он хоть сколько-нибудь осмысливает себя и свой путь, то всё это сверхтяжело для него.
Помню, как Регина - жена мобилизованного бойца Дениса, получившего на фронте тяжелую черепно-мозговую травму, - рассказывала в своем ТГ о том, что видела однажды, как Денис плакал, в то время как она меняла ему памперс. А слезы эти были - от осознания своей немощи. Немощи, к которой еще недавно абсолютно здоровому, сильному мужчине нужно привыкнуть. С которой - так вернее будет сказать - ему нужно примириться. Примириться самому, а также понять, насколько примирились с этим близкие ему люди.
У Дениса есть Регина. При всех его сложнейших жизненных испытаниях (а они действительно наисложнейшие) Регина у него - есть. И в этом заключается его, Дениса, огромнейшее счастье. При всех тех бесспорных трудностях, которые у него имеются. Достаточно посмотреть, как Регина бьется за своего любимого человека. А ведь могла бы тоже отвернуться от него. Могла бы. Многие так поступают. Тем более что Регина - молодая женщина, у которой вся жизнь ещё впереди. У них с Денисом к моменту мобилизации детей еще не было. Кто-то со стороны мог бы сказать: мол, ей еще жить да жить. Ей нужен другой муж - здоровый, от которого она и детишек еще сможет родить.
Однако Регина идет свой жизненный путь вместе с тем человеком, которого любит. Идет его и в горе, и в радости. Идет до тех пор, пока у нее и ее возлюбленного этот жизненный путь продолжается. И Регина делает всё, чтобы это была именно жизнь. Не дожитие, не существование, а - жизнь. Да, не такая, как раньше. Но - жизнь. Жизнь в безусловной Любви, которой окружен Денис.
Далеко не у всех бойцов всё складывается так, как оно складывается у Дениса. Чаще даже - наоборот. В этом плане Денис - исключение, в чьем жизненном пути огромное несчастье сплелось с огромным же счастьем. Парадокс - но так, как показывает практика, бывает…
У многих, в отличие от Дениса, всё наоборот. Или не наоборот, но тоже не ахти как.
Есть, к примеру, в госпитале один парень с ранением головы, у которого ввиду такого ранения парализовало нижнюю часть тела. Плюс практически постоянный тремор одной ноги. Но при этом боец в абсолютном сознании, всё помнит, всё понимает. Ну то есть со стороны высшей интеллектуальной и психической деятельности изменений у бойца нет. Хотя ранение, повторюсь, было именно в голову. А вот что касается физики - тут да. Изменения сильные…
Так вот к нему вроде бы и ездит его жена. И вроде бы она даже участливая. И внешне обходительная и улыбчивая. Но когда я помогала бойцу мыться в душе, то один на один, без жены, он с горечью отметил, что она (может, и неосознанно) всё время акцентирует внимание окружающих на том, что он, образно говоря, стал дурачком после ранения. Хотя это не так. И тому же Денису, на мой обывательский взгляд, до этого бойца как до Луны в плане работы головы. Ну то есть этот боец в абсолютном адеквате. Мышление у него абсолютно как у здорового человека. И та же Регина была бы счастлива иметь вот такие вот последствия, как у этого бойца, а не те, что у Дениса.
Я молча выслушала бойца (как я могу о ком-то судить со стороны?) - и просто потом стала наблюдать за поведением его жены. И вы знаете - да, оказалось, что она даже не замечает, как своими выражениями вида «ну он мало что понимает», «он же инвалид у нас», «он же плохо соображает после ранения» просто морально затюкивает бойца изо дня в день. Лишая его вообще какой бы то ни было радости в его настоящей жизни. Делая ее, эту его новую жизнь, действительно невыносимой.
Вчера я опять помогала мыть этого бойца - и видела выражение его лица (обреченность умного человека, всё понимающего, но при этом оказавшегося по немощи своей в распоряжении вот такого вот близкого). На такое сложно смотреть. В разы сложнее, чем на физическую травму как таковую. Нет стимула бороться - вот как это называется. А в условиях непрестанной борьбы, в которую волею судеб превращается жизнь тяжелораненого бойца, это… Это плохо.
И что хочется сказать? Что люди, которые не бросают своих близких в горестях, которые разделяют с ними эти горести, - это прекрасные, мужественные люди. Это люди, которым по-своему ничуть не легче, чем их тяжелораненому близкому. Это такие люди, чья Любовь к ближнему пересиливает всё остальное. А главное - это те, кто готов поднять крест своего ближнего и понести его наравне с ним. Вместе с ним.
Ведь даже Христу в какой-то момент стало невыносимо нести Его крест на Голгофу. И тогда нашелся среди людей тот, кто помог Ему. Чего уж говорить о нас, грешных. Без поддержки и любви многое для нас в жизни оказалось бы непреодолимым, смертельным препятствием.
Причем мы же сами в любой момент можем оказаться на месте немощных, беспомощных людей. И для этого Господу необязательно посылать нас на войну. Достаточно одного неадекватного водителя на пешеходном переходе, чтобы жизнь наша в одночасье перевернулась необратимо.
Вот об этом каждому из нас, наверное, нужно помнить, когда жизнь сталкивает нас с немощью наших близких.
И в который раз уже я высказываю свое убеждение: в позиции оказывающего помощь - в ней гораздо больше милости Божьей, чем в позиции ожидающего эту помощь.
Наверное, так лучше всего, светлее всего завершить сегодняшний мой текст.