Одно из самых страшных и кровавых событий Великой Отечественной войны – Сталинградская битва. Проходят годы. Сменяются поколения. Затягиваются раны земли. Но не затянулись раны в народной памяти, они болят и кровоточат в душах каждого нового поколения. Скорбь тех дней – в наших генах.
То великое сражение отложилось на страницах школьных учебников именами героев и полководцев, описанием тактических и стратегических маневров, цифрами, свидетельствующими о потерях и разрушениях. Судьбы людей, оказавшихся в этом чудовищном котле, послужили сюжетами для художественных произведений в разных жанрах. Эта тема была, есть и будет актуальной, как извечно актуальны любовь и ненависть, мир и война, верность и предательство…
Во время одной из зарубежных поездок мне совершенно неожиданно довелось соприкоснуться с небольшим, если учитывать масштаб битвы, но ярким и впечатляющим по своему воздействию, по духовной наполненности эпизодом тех далеких дней. Узнать о мучительной, слишком рано сгоревшей судьбе.
…Мы с Мариной, моей знакомой из Вены, гуляли по Бадену. Буколический, сказочно-уютный городок неподалеку от австрийской столицы, он радовал и своей архитектурой, и яркими, несмотря на осень, красками цветущих и зеленеющих растений, уводил узкими мощеными улочками в прошлые века. Марина давно живет в Вене, и всякий раз, когда я бываю в Австрии, к моему огромному удовольствию, становится моим добровольным гидом. Она не только прекрасно владеет немецким языком, в том числе и в его австрийском варианте, но и хорошо знает историю страны (в отличие, стоит отметить, от многих наших соотечественников, уехавших под видом беженцев в Европу, живущих на пособия, но не удосужившихся даже выучить язык приютившей их страны), знает все о достопримечательных и памятных местах. Так что мне в знакомстве с ней повезло очень крупно: терпеть не могу групповые экскурсии, ограниченные к тому же по времени.
Мы просто гуляли, и она попутно показывала и рассказывала: вот римские термы… в этом доме останавливалась супруга Наполеона…эта скульптурная композиция посвящена текущей с Альп воде…это самое крупное в Европе казино… в этом доме жил Бетховен (к неудовольствию, кстати говоря, соседей)…
Дом Бетховена оказался на ремонте.
Увидев, как мы что-то обсуждаем на иностранном языке и решив, что мы - попавшие в затруднение туристы, пожилая женщина, обычная, проходившая мимо горожанка, приостановилась: могу ли я вам помочь? Некоторое время мы шли с ней вместе. Коммуникабельная, умеющая расположить к себе собеседника, Марина вступила с ней в оживленный диалог. Так мы узнали, что в Бадене уже обосновались пять семей из России: нет, не беженцы с Северного Кавказа, а достаточно обеспеченные люди, купили здесь жилье, сейчас начались ремонты… Наша спутница позволила зайти во двор своего дома, где ее семья проживает уже триста лет.Честно говоря, я позавидовала: если бы у нас государство позволяло жить семье в одном доме триста лет. Не срывать с насиженного места, бросая в неизвестность, не отрывать от корней, не разрушать родственные связи! А то – или раскулачивание, или репрессии с полной конфискацией, или ликвидация неперспективных деревень со скудной возможностью начинать жизнь на новом месте, или бессрочная командировка на целину, на БАМ, в «национальные окраины», которые надо поддержать, поскольку там не хватает врачей и учителей. Потом изгнание из этих самых национальных окраин, для которых ты, отучив и отлечив коренное население, оказываешься всего лишь оккупантом, враждебным элементом и тебя вытолкнут опять же в никуда, и ты опять, в третьем, в четвертом поколении, начинаешь с нуля, на новом месте… Увы, это все есть в русской национальной судьбе.
С разрешения нашей попутчицы я сфотографировала один уголок во дворе ее дома. Мне так хотелось унести с собой и сохранить все замечательные впечатления того дня, что «щелкала» все подряд на свой телефон. Несколько снимков я, сожалея, конечно, о низком качестве, все же решила приложить к публикации.
Красивый, очень уютный, комфортный городок, изящная архитектура, гармония готики и современности – все это восхищало, и я, как, наверное, и многие другие туристы, восторженно «ахала» и «охала»: ой, как здорово! ах, как чудесно! И даже предположить не могла, что болезненно-пронзительное впечатление, ожидающее меня в конце нашей неформальной экскурсии, станет впоследствии определяющим при упоминании этого города. Скажут: «Баден», и сразу вспомнится – нет, не самое большое в Европе казино, не римские термы и даже не дом Бетховена, - вспомнится старинный, XIV века, собор святого Стефана.
Мы подошли к нему, изрядно уставшие. Я была счастлива и переполнена впечатлениями. Здесь было тихо и безлюдно. Марина рассказала, что когда-то сам Моцарт здесь дирижировал оркестром. Сейчас этот храм посвящен жертвам войны. Символом безысходности и горя, которые несет война, является скульптура изможденного коленопреклоненного человека, чьи руки протянуты к небу в отчаянной мольбе.
-Зайдем внутрь, я покажу тебе одну икону…
Икона? В неправославном храме? Мне это показалось странноватым, решила, что речь идет о фреске или витраже. В церкви никого не было. Витражные окна отражались на плитах пола и придавали царившему здесь полумраку особую, я бы сказала – средневековую таинственность. В конце храма, только в одном его месте было очень светло: там горели свечи. И там, на стене, освещенная их пламенем, действительно виднелась икона. Когда мы подошли ближе, я поняла, почему в совершенно пустом храме около небольшой, вырезанной из дерева композиции, горит живой огонь – это была Сталинградская Мадонна.
Марина поведала ее историю.
…Молодой немецкий священник Курт Ройбер, попал на фронт в качестве военного врача. Финал его судьбы определило то, что служить ему пришлось в войсках генерала Паулюса, а это значит – Сталинградский котел. Сейчас можно только представить себе положение немецких солдат, оказавшихся в кровавом капкане. Безуспешные попытки прорвать кольцо, гибель товарищей, изнуряющий голод, пробирающий до костей мороз – все это приносило и физические страдания, и угнетало дух. Полная безнадежность. Курту Ройберу попал в руки обрывок советской географической карты из школьного атласа. На чистой оборотной стороне, находясь в полуразрушенном подвале, в рождественскую ночь этот человек, призванный служить Богу, но вынужденный служить фюреру, и нарисовал углем свою Мадонну. Вокруг изображения написал слова: Свет. Жизнь. Любовь. Рождество в котле. Крепость Сталинград (это перевод).
…Судьба Ройбера была ужасной: раненый, он оказался в плену, был отправлен в лагерь для военнопленных под Елабугой, в начале 1944 года умер, ему было только 38 лет.
Его рождественский экспромт не канул в неизвестность, как можно было бы предполагать: картинка, нарисованная углем на обрывке советской географической карты обрела впоследствии новую жизнь и обессмертила имя автора.
Вырвавшийся из котла последний немецкий самолет увозил раненых. Одному из них, командиру танкового полка, Ройбер отдал клочок бумаги с рисунком: попросил, по возможности, передать в Берлин весточку родным. Семья долгие 40 лет бережно хранила этот, очевидно, последний его привет: в 1983 году сын Ройбера передал рисунок церкви. С него были сделаны копии в разном материале. «Сталинградская Мадонна» хранится в церкви кайзера Вильгельма в Берлине. Есть ее копии в Англии (в соборе Ковентри), здесь, в австрийском Бадене, и … в Волгограде – в католической церкви, здесь ее называют «Дева Примирения». Эту икону привезли в Волгоград в 1993 году австрийцы, бывшие солдаты вермахта, когда приезжали на торжества, посвященные 50-летию Сталинградской битвы.
Можно ли, находясь в эпицентре апокалипсиса, сохранить Веру? Подарить другим Надежду в условиях полной безнадежности? Сохранить Сострадание, когда вокруг царят жестокость и насилие? Оказывается, можно…
В одном из писем Ройбера домой есть такие слова о нас, русских: «Я постоянно всматриваюсь в лица людей и не могу от них оторваться. Я вижу, как врожденная русская меланхолия владеет всем - смехом и плачем, жизнеутверждением и отрицанием. Какие темные силы ведут здесь свою игру? Русский человек во всем остается для меня загадкой. Постоянно оказываешься перед славянской душой, как перед непроницаемой стеной тумана. И никогда не знаешь, что увидишь, когда она разомкнется: мягкий теплый свет или еще большую тьму».
…Вернувшись домой, перебирая свои записи с тем, чтобы рассказать о путешествии, я решила посмотреть, что есть в соцсетях про «Сталинградскую Мадонну». Да, есть, и немало: и про икону, и про Курта Ройбера. Оказывается, в лагере он повторил свою Мадонну, посвятив ее рождественской ночи уже 1943 года. Однако здесь был совершенно другой контекст. «Мадонна-пленница» - это полная безнадежность, ужас, безмерный страх за ребенка, беспросветность, непосильное страдание. Этот рисунок не дарит надежду, скорее, он наглядно свидетельствует о душевном и физическом состоянии самого автора, уже стоящего на краю разверстой бездны. Лицо его Плененной Мадонны – это лицо женщины, увидевшей гибель мира и испытавшей вселенскую боль. Через несколько дней после рождества, в январе 1944 года, больной и надломленный, Курт Ройбер умер. Этот рисунок вместе с сообщением о смерти автора был отправлен в Берлин его родным.
Сейчас, делясь своими впечатлениями с читателями этой заметки, я рискнула дополнить их некоторой информацией, обнаруженной в интернете и чрезвычайно меня тронувшей. Это часть публикации в волгоградской прессе, где рассказывается о работе местного художника Владислава Коваля, посвященной «Сталинградской Мадонне» Курта Ройбера.
Вот этот фрагмент.
«…Рядом, в госпитальном бункере, умирали от голода и ран однополчане. В рождественское утро, увидев рисунок, многие немцы стали молиться, веря, что Богоматерь - знак свыше, посылаемое небесами спасение.
«Когда открылась дверь и вошли мои товарищи, они остановились как вкопанные в благоговейном молчании, пораженные висящей на глиняной стене картиной, под которой горел огонек на вбитом в земляную стену полене, - писал Курт Ройбер в одном из своих писем. - Весь рождественский праздник прошел под впечатлением от рисунка и слов, обрамляющих его: свет, любовь, жизнь».
25 декабря, в католическое Рождество, кольцо вокруг немцев намертво сомкнулось...
- Несколько лет назад священник волгоградского католического собора Альфред Манько обратился ко мне с просьбой выполнить копию с рисунка немецкого пастора и врача Курта Ройбера, - рассказывает волгоградский художник Владислав Коваль. - Когда я стал работать с ксерокопией рисунка, меня поразило то, что я увидел. Расфокусировав взгляд, как это делают художники, чтобы обобщить детали и перенести характер рисунка на полотно, я увидел... лицо немца Курта Ройбера. Разумеется, сам Курт этого не делал, но для меня, как основоположника того направления, в котором я работаю, это было лучшим решением темы, которую я собирался писать. На следующий день я проснулся с идеей создать картину, посвященную «Сталинградской Мадонне» Ройбера.
- Немецкие солдаты на моей картине - уже не захватчики, а просто воины, которые, вероятнее всего, останутся в этом окопе навсегда. Но последняя их надежда - вера в Бога, которого они вспоминают в последние минуты своей жизни, а вовсе не в Адольфа Гитлера. Уж он-то здесь абсолютно ни при чем. Немецкие солдаты вызывают жалость, они закутаны в платки, они перестают быть бравыми рыцарями рейха. Ноги Богородицы Курт Ройбер нарисовал обнаженными, постаравшись сказать тем самым, что она точно так же как они, немецкие солдаты в окопе, замерзает и кутает своего младенца, пытаясь спасти его от лютого сталинградского мороза. Она - с ними и среди них, в этом окопе близка и понятна как никогда раньше в их жизни. (…) Эта картина - и Прощание, и Прощение...»
***
Перекличка эпох, перекличка судеб. Ничего нового нет под солнцем. Сегодня Время ставит нас перед новыми, еще более серьезными и опасными испытаниями. Сталинградская Мадонна, Дева Примирения взывает к нам из храмов разных конфессий и разных стран: опомнитесь! Из тяжелого и уже далекого времени Курт Ройбер, священник, врач, художник, в трагической судьбе которого отразилось время, вопрошает: что выберете вы – «мягкий теплый свет или еще большую тьму»?