— "Ты уверена, что он свободен?"
— "Он сказал, что да. Даже шутил, что устал от одиночества. Почему ты спрашиваешь?"
— "Потому что вчера я видела его. В роддоме. Он держал за руку беременную женщину."
Я смотрела на подругу, и меня трясло. Всё внутри сжалось. Настя не стала бы говорить просто так. А Лёша… Лёша клялся, что я — его первая настоящая любовь за много лет.
Мы познакомились на парковке. У меня заглохла машина, он подъехал и помог. Высокий, с мягкой улыбкой и немного уставшими глазами. Он показался мне взрослым — не по возрасту, а по тону. Спокойный. Тёплый.
— "Сами дальше справитесь? Или проводить?"
— "Я справлюсь. Но кофе могу купить — как благодарность."
Он улыбнулся. А через двадцать минут мы уже пили капучино у автомойки и обсуждали фильмы. Потом — кино. Потом — ужин. Через неделю я просыпалась в его постели.
— "Ты не боишься, что мы слишком быстро?"
— "Я боялся, что вообще не встречу такую, как ты."
Он приходил по вечерам. Иногда с цветами, иногда просто с усталыми глазами и сильными руками. Обнимал так, будто именно этого ждал весь день. Ночами говорил:
— "Я не знал, что можно быть так спокойно с кем-то. Спасибо."
Я влюбилась. По-настоящему. А потом всё стало странным.
Он стал реже писать. Исчезал на сутки. Объяснял: "На работе аврал", "Мама приболела", "Уехал с друзьями". Я верила. Хотела верить.
Но было ощущение, будто за кадром — какая-то другая жизнь. Без меня.
А потом — Настя. Роддом. Беременная женщина. Лёша.
Я не спала всю ночь. А утром — поехала. Просто к зданию, где, как сказала Настя, она его видела. Стояла у входа. Долго. И увидела.
Он вышел. С букетом. Рядом — женщина. Красивая. Улыбается. Пуховик не скрывает округлившийся живот. Он берёт её за руку. И целует в висок.
Мир внутри меня треснул. Я не знала, как дышать.
Он увидел меня. Остановился. На лице — страх. Подходит.
— "Катя… Я хотел всё объяснить. Правда. Но не знал как."
— "Это твоя жена?"
— "Мы… сложная история. Мы в разводе. Почти. Это ребёнок, да. Но мы не вместе. Она хотела родить. Я не мог запретить."
— "И ты просто забыл сказать?"
Он молчал. А потом тихо:
— "Я боялся тебя потерять. Я хотел быть честным. Но не смог. Я тебя люблю. Всё, что было между нами — это правда."
Я ушла. Не кричала. Не устраивала сцен. Просто шла и не чувствовала ног. А потом позвонила Насте. Сказала всё.
Она молчала. Потом сказала:
— "Катя. Это больно. Но ты должна прожить это. До конца. Не убегать."
Я ревела. Потом молчала. Потом снова ревела. Он писал. Каждый день. Что скучает. Что не может без меня.
Прошло два месяца. Я думала, всё. Всё умерло.
Я пыталась отвлечься. Ходила на йогу, встречалась с подругами. Настя брала меня с собой в поездки на выходные. Но внутри было пусто. Каждый вечер я ловила себя на мысли: а вдруг он напишет? А вдруг всё объяснится?
Однажды Настя сказала:
— "Катя, ты либо ждёшь, либо живёшь. Долго сидеть на двух стульях не выйдет."
Я пыталась жить. Завела Тиндер. Ходила на свидания. Слушала чьи-то шутки, пила вино, делала вид, что мне интересно. Но каждый раз сравнивала. Каждый. Раз. И проигрывали они все.
Потом он снова появился в переписке. Осторожно. Как будто боялся меня испугать. Без драмы. Просто: "Я скучаю", "Думаю о тебе", "Видел сегодня кофе с пенкой — вспомнил тебя".
А потом — признался.
Сказал, что не мог уйти. Что пытался. Несколько раз. Но каждый раз она ставила ультиматумы. Пугала. То говорила, что у неё началась угроза выкидыша, то просто пропадала и не выходила на связь. А потом — шантаж: "Если уйдёшь — забудь про ребёнка".
Он пытался быть человеком. Думал, что обязан остаться, что ребёнок не должен расти без отца. Но и жить с ней не мог. Было тяжело. Психологически. Эмоционально. Он не любил её. Давно. Просто жил, будто в клетке. Без будущего.
— "Я не святой. Я виноват, что не был честен. Но я каждый день вспоминал тебя. И знал — если не выберусь, потеряю себя окончательно."
Весной он постучал в дверь. Я открыла — и он стоял. Худой, уставший, но с другими глазами.
— "Я ушёл. Совсем. Мы оформили всё. Я сказал ей, что не люблю. Не потому, что ты. А потому что честность — важнее. Я ничего не прошу. Только увидеть тебя. Хоть на минуту."
— "А ребёнок?"
— "Я плачу алименты. Стабильно. С сыном буду общаться, если она не запретит. Но я больше не вру. Ни себе, ни тебе."
Мы гуляли по парку. Он не прикасался. Просто рассказывал, как прошёл его январь. Как родился сын. Как он боялся. Как снова понял, что жить без любви — страшно.
— "Я понимаю, что всё разрушил. Но если есть хотя бы один шанс… хоть маленький… я буду ждать."
Сейчас мы снова вместе. Осторожно. Медленно. Без иллюзий. Но, может быть, с надеждой. Я учусь доверять. Он — быть открытым. Иногда мы говорим о будущем. Иногда просто молчим, держась за руки. И в этом молчании — больше правды, чем в тысячах слов.
P.S. Если ты дочитала — подпишись. Здесь будут ещё истории о чувствах, которые сложно назвать правильными, но невозможно забыть.