Они идут. Не по воле ног, а потому что иначе нельзя
Если где и любят иронию, так это в подземном царстве. В Тартаре, где эхо вечности звучит как насмешка, а амфоры никогда не наполняются. Там, среди скрипящих цепей и ржавого забвения, сидят пятьдесят сестёр. Нет, сидят – не то слово. Они двигаются. Медленно. Без конца. От источника – к цистерне. От цистерны – к источнику. И снова.
Они идут. Не по воле ног, а потому что иначе нельзя.
Пятьдесят женщин, обнажённых временем, обожжённых памятью. Пятьдесят сосудов, истерзанных трещинами, из которых уходит вода – как уходит прощение, когда оно опоздало.
Их называют Данаидами. Дочери одной воли, одного гнева. Женщины, которым было велено убивать. И которые послушались.
Это началось задолго до вечности
Их отец, Данай, бежал из Египта – от брата, от вражды, от судьбы. С пятьюдесятью дочерьми – каждой с именем, с телом, с будущим. Их обучали говорить, танцевать, подбирать слова и закрывать рот, когда приказывают. Они не знали, что каждая станет мечом.
Небо было ясным, когда на пороге Аргоса появились их двоюродные братья – те, от которых Данай сбежал. Они сказали, что это будет союз. Пятьдесят браков в один день.
Данай был в ужасе. Он видел, что его дочери не хотят этих браков, и понимал, что принудительный союз приведет к несчастью. Но отказ мог привести к войне, и Данай решил подчиниться. Данаиды были опечалены и напуганы. Девушки знали, что их судьба уже предрешена. Несмотря на это, они были готовы следовать воле отца и ради сохранения мира в Арголиде. Но это был приговор. Не для них – для женихов.
Накануне свадеб Данай, предвидя беду, дал каждой из своих дочерей кинжал, велев использовать его только в крайнем случае. Он надеялся, что они не прибегнут к насилию, но понимал, что это может быть их единственным способом защитить себя.
Ночью, когда пение угасло и чаши были пусты, наступила тишина, полная дыханий. И хрипов.
Утром всё было сделано. Кроме одной
Только Гипермнестра не подняла нож. Она одна осталась при муже – Линке. Потому что он был вежлив, или потому что был красив, или потому что она, как ни странно, его полюбила. Даже в трагедиях такое бывает. Её потом даже оправдали. Всё-таки, любовь. Её сестры не называли это предательством. Но и не смотрели ей в глаза. Они отправились вниз – в Тартар. Она осталась – с мужем, с оправданием, с долгой памятью.
Тартар
Там, внизу – в Тартаре, им выдали задание. Просто и жестоко: носить воду в дырявых амфорах. День за днём, век за веком. Без надежды.
Что может быть мучительнее, чем бессмысленная работа? Вычерпать воду из подземного источника, донести, подняться по ступеням, налить в сосуд. И всё проливается. Потому что амфоры дырявые. Потому что богам нравится эстетика тщетности. Потому что за то, что они сотворили – искупление. Вечное.
Некоторые Данаиды пытались прикрывать дыры пальцами. Не помогло. У одной из них хватило ума заткнуть амфору волосами. Волосы истлели. Другие пробовали договариваться с надсмотрщиками – подмаслить, прикрыть, списать воду. Администрация Аида осталась непреклонной. Служба у них строгая, процедура жёсткая.
Прошло столетие, другое. У Данаид поседели ресницы. Они больше не плакали. Впрочем, и раньше не очень-то рыдали. Всё-таки, не плаксы.
Это казалось бы символичным, если бы не было таким настоящим. Они несли в этих сосудах не воду – вину. А может, наказание. А может – желание забыть. Но всё вытекало прежде, чем достигало цели.
Иногда они вспоминали. Не имена – чувства. Он улыбался. Он храпел. Он тянулся за вином. У кого-то это был мальчик с ресницами, у кого-то –человек, который даже не успел сказать слово. Были ли они преступницами? Или только детьми чужого замысла?
Однажды одна из сестёр села на ступень.
– Я не помню его лица.
– И я.
– Но я помню, как текла кровь.
– Я – как не смогла отмыть руки.
Они замолчали. Не потому что не хотели говорить, а потому что слова стали слишком тяжёлыми.
Некоторые боги заглядывали к ним – из скуки
Один раз Гермес предложил им амфоры поновее. Афина спрашивала, не хотят ли они книги. Артемида пришла молча, посмотрела, ушла.
Но наказание никто не отменил. Потому что был договор. Потому что был прецедент. Потому что даже боги иногда боятся изменить то, что кажется справедливым.
Вина, что не знает срока
Иногда одна из сестёр шепчет:
– А вдруг мы не наказаны? Вдруг это дар?
Остальные молчат. Потому что знают: прощение не в воде. Оно – в том, чего нет. В возможности сделать иначе. А её у них уже никогда не будет.
Они продолжают идти. Сосуды звенят. Капли падают на камень. И мир молчит – будто жалеет их. Или завидует.
Так и идут. Неудобные сандалии, надломленные ручки амфор, вода капает по ногам. И, как ни странно, в этом вечном круге – почти порядок. Почти гармония. Почти смысл.
Ведь если всё бессмысленно – может, хоть эта дорога имеет значение?
А если завтра амфора вдруг окажется целой?
Но нет. Вода снова проливается. Сестра вздыхает. И идёт обратно.
Прошли века. Прошли боги. Прошли империи. Данаиды – остались.
Сестры идут. Однажды – может быть – кто-то из них дойдёт с целым сосудом. Может быть, кто-то отпустит. Или простит. Или разрешит им вспомнить лица, а не кровь.
Но сегодня вода снова уходит сквозь пальцы.
Амфора пуста.
Шаги звучат.
И всё начинается сначала.
Искренняя благодарность за ваш интерес и внимание к статье. Спасибо за подписку, лайк и репост. Надеюсь на вашу поддержку.