Волны памяти
Так устроен человек, что постоянно пытается плыть против течения времени, сопротивляется ему, противопоставляет его силе свой характер и волю, но… Часто случается так, что волны этого течения против наших желаний продолжают уносить нас в прошлое — туда, где мы порой и не бывали раньше. Туда, где находятся наши истоки. И когда это происходит, мы становимся по‑настоящему счастливы, потому что находим себя истинных.
Сергей Дайбов всю жизнь стремился найти ту самую землю, на которой много лет назад поселились его предки. Знал даже название деревеньки, растянувшейся по берегу Бии. Впрочем, с названием все было очевидно, ведь поселения часто называли по фамилии семьи, основавшей его — Дайбово. Стремился. Но, как‑то все не складывалось и откладывалось. До той поры, когда историей села и его жителей заинтересовалось Бийское отделение РГО. Возвращение домой, к своим истокам оказалось волнительным.
Заповедная земля
Они прошли из Перми тысячи верст, пока не остановились на реке, которая покорила их красотой, богатством береговых лесов, заливными лугами и воздухом свободы и покоя. Они так долго искали ее — свободу. Старообрядцам ее всегда не хватало, с тех самых пор, как они практически стали изгоями из‑за того, что книги читали старые — на славянском, молились иначе и жили не так как все…
— Теперь наша молодежь более ослабленно соблюдает старообрядческие устои. Возвращаются в веру годам к сорока, когда уже приходит понимание ценностей предков, их осознание, — говорит Сергей Михеевич. — Я в какой‑то мере тоже социализировался, но основные каноны восприятия мира пытался хранить в себе, так же как и приверженность традициям, которые оставили нам наши предки.
О своей бабушке Сергей Дайбов говорит с трепетом, когда‑то именно она возила внука в Ашпанакские женские скиты. Там община жила по тем же старообрядческим законам, которые действовали и сто, и двести лет назад, и много раньше. Вот и деревня Дайбово, основанная несколькими семьями старообрядцев, отличается от тех, что отстраивали на Алтае обычные переселенцы. Думали не только о том, как выжить сиюминутно, но и том, как будут жить на вновь обретенной заповедной земле их дети и внуки. Насколько уединенной от воздействия внешнего мира будет для них эта жизнь… Точной даты, когда один из древних старообрядческих родов пришел и поселился на Бии увы, нет. Семейные летописи сохранили лишь год — 1828-й. Основателем деревни Дайбово официально считается Никифор Дайбов.
Заветы и устои
Старообрядцев нередко также называют староверами. Между тем, это довольно серьезная ошибка. И каждый, кто придерживается старых церковных обрядов, тут же объяснит разницу. Оказывается, староверами считаются люди, которые так и не приняли христианство, по сути своей остались язычниками. Старообрядцев же вернее будет считать раскольниками, потому что не согласились с церковной реформой патриарха Никона. Они ушли в леса, выживая, хранили свою веру в уединении от мира.
Вероятно, поэтому и сложился стереотип о суровости старообрядцев, о том, что угрюмы и прижимисты, неприветливы и иногда даже жестоки. Насколько это соответствует действительности? У каждого проявления характеров на то были свои причины.
Например, без суровости было сложно сохранить внутреннюю дисциплину в таких поселениях. А неприветливость и желание побыстрее избавиться от непрошенных гостей, если такие появлялись в старообрядческой деревне, объяснялись еще проще. Люди жили довольно узким кругом в общинах, 10–15 семей, не больше. Любой незваный гость мог принести из внешнего мира болезни и инфекции, с которыми бороться было бы трудно. Вот и не пускали гостей в дома, не подпускали к домашнему скоту, и посуду им выделяли отдельную, которую после ухода постояльцев тут же просто сжигали. Что касается краюхи хлеба и кружки молока, так этого хозяева для чужаков не жалели. Молились потом долго и за их здравие, и за здравие своих домочадцев.
Когда попадаешь в дом, где жили старообрядцы, еще той, традиционной закалки и устоев, осматриваешься долго. Что‑то не так, как в обычных домах, что‑то смущает… Более внимательный взгляд, и вот оно! С каждой стороны входящей двери — по две ручки. Сначала можно подумать, что одна из них, что пониже, для детей — чтобы не тянуться на цыпочках вверх. На самом деле все не так — это своеобразное соблюдение гигиены дома, охрана домашних от эпидемий. И работает это проще простого. Одна ручка — верхняя — чистая, нижняя — поганая, то есть грязная. Но, это вовсе не значит, что ее никогда не мыли. Схема такая: выходишь из дома — берешься за чистые ручки, заходишь обратно — отворяешь и закрываешь дверь грязной, чтобы опять же микробы из уборной или из пригона не занести. Потом руки тщательно мыли. Тем, кто ручки путал, грозило наказание, грех отмаливали отдельно и усиленно.
Еще один стереотип — угрюмость. Тоже объясняется просто, старообрядцы не брили бороды, а за окладистой растительностью любую улыбку можно утаить. Спиртного не пили, на табак тоже табу. Кстати, еще один жесткий запрет существовал. Так как в небольших поселениях практически все являлись родственниками, браки внутри деревни категорически запрещались. Невест искали в других таких же общинах. Проверяли до шестого колена, и только тогда старики благословляли молодых. Насильно не женили и замуж не выдавали, давали время понравиться друг другу, чтобы жить потом в любви и согласии. Назидательное ворчание старших так же не приветствовалось, все спорные моменты между поколениями улаживали с помощью книг, так что грамоте дети учились с малолетства тщательно и прилежно. Чтение молитв, часто по несколько раз на день, считалось основой семьи и общины.
Книги, старинные, с потрепанными страницами, хранили как зеницу ока, передавали из поколения в поколение, из рук в руки. Восстанавливали выцветшие от времени строки и буквы. Несколько таких книг Сергей Дайбов тоже получил в наследство, и перед тем как приехать на родину своих предков, усиленно молился, сам на себя епитимью наложил. Потому, что строгость в общении с миром сохранилась по сей день: нельзя старообрядцу рассказывать о своей вере чужакам, фотографироваться тоже нельзя. Но он был уверен, что мир должен узнать правду об общинах, о той части русской культуры, которая в них продолжает жить. Ведь люди часто боятся того, чего не знают: страх и недоверие возникают там, где нет знаний.
Семейная летопись
— Я не родился в Дайбово, — признается Сергей Михеевич. — Но дух рода — он настолько силен, притяжение земли предков столь велико, что не приехать в село, основанное моим пра-пра-прадедом, для меня сродни предательству. Долго собирался, но, наверное, надо было дорасти морально и духовно, чтобы осознать для себя какие‑то ценности. Быть готовым к встрече с памятью…
Дайбово растянулось по левому берегу Бии. Когда‑то два берега соединял паром, но теперь о нем напоминают лишь бетонные тумбы. Так что попасть в село теперь можно только на лодке. Жители давно покинули деревню, и покосившиеся домишки выглядят тоскливо и печально. Однако два из них облюбовали рыбаки, охотники и сборщики папоротника. Приезжают ненадолго, на два-три дня и потом снова на заросших улочках и бывших хлебородных полях можно услышать только пение птиц и тоскливый вой ветра, гуляющего по единственной сельской улице. Кстати, она называется Дайбовской, еще одна память о Никифоре Дайбове. Один из завалившихся на бок домишек — его дом, исток Сергея Михеевича. Но, который из них, он не знает. Переходит от одного к другому в надежде, что сердце подскажет.
— Судя по семейным воспоминаниям, здесь было достаточное количество дворов, — рассказывает Сергей Дайбов. — Не менее сотни. Ведь в каждой семье подрастали не меньше шести детей, у моей бабушки их было тринадцать. А теперь представьте, дети росли, обзаводились своими семьями, строили свои дома…
К середине XX века в Дайбово насчитывалось уже порядка трехсот подворий, но в 1989‑м в селе осталось всего 16 человек, а в 2016‑м и вовсе один. Но к роду Дайбовых эти люди уже не имели никакого отношения. Потомки основателя некогда зажиточной общины разъехались по Сибири. А ведь когда‑то представители рода служили службы вместе с Сергием Радонежским, при Соловецком монастыре стояли общиной, в раскольное лихолетье перебрались в Пермь, и уже оттуда — на Алтай.
Все эти факты подробно записаны и описаны в семейной летописи, первую страницу в которой заполнил пра-пра-прадед Никофор Дайбов пять веков назад. Летопись бережно пополняется новыми страницами и сегодня, разумеется, не для посторонних глаз.
— Как правило, все по одной фамилии жили в одном месте: помогали друг другу. Это был собор, который позволял соблюдать каноны веры, — продолжает знакомить нас со старообрядческими традициями Сергей Михеевич. — Разделения на богатых и бедных в общине не было, соблюдалось равноправие. Если появлялись ленивцы, они осуждались, их воспитывали. Ведь даже если один человек молится искренне за мир, он сохранит от проступков миллион людей.
Жизнь прожить — не поле перейти, многое случалось в жизни Сергея Дайбова. Проехал всю страну от границы до границы. Даже в Казахстане какое время пожил. Но, где бы ни жил, его всегда тянуло на Алтай. Тянуло в Дайбово.
Воля
И все‑таки, почему старообрядцы так стремились к воле? Что она значила для них?
— Воля в моем понимании, — продолжает рассуждать Сергей Дайбов, — заключается не в том плане, что это воля человеческая. Это вольность, которая приводит к внутренней ответственности, не по чьему‑то давлению, а по собственным стремлениям. Ответственность за род, за природу, которая тебя кормит, поит и дарит красоту, учит нас гармонии. Вот такая вольность с детства развивает чувство совести, чтобы даже мысли не возникало о том, что можно навредить соседу или сказать что‑то грубое старику, обидеть ребенка.
Специально детей старообрядцы не воспитывали, брали примером. Работать — так всем, молиться — так в ряд. Оттого, наверное, и обживались на новых местах быстро, но и уходить тоже приходилось не мешкая. И это при том, что сдавали государству пушнину и рыбу, законов не нарушали, даже налоги платили и в армии служили.
— Если в общинах видели и понимали, что кто‑то начинал создавать ограничения этой вольности и свободы, веры, разумеется, возникало желание защитить себя и своих близких. Я знаю старообрядческие поселки, в которые приезжали переписчики, чтобы переписать население, чтобы как‑то взять общину под контроль. Возвращались через какое‑то время, а поселка уже и нет. Таких случаев я знаю несколько, — подытожил Сергей Михеевич.
Несколько лет назад в России насчитывалось около двух сотен старообрядческих общин и поселений, а о том, сколько скитов по сей день прячет от посторонних глаз сибирская тайга, видимо, одному Богу известно.
Сила жизни
— Сейчас век информатизации, и хочется, чтобы подрастающие поколения хоть как‑то приобщились к нашим русским традициям, к культуре и истории. Очень душа болит за такие, как Дайбово, опустевшие и разрушающиеся села, ведь их история — эта наше общее прошлое и общее будущее, — говорит нам на прощание Сергей Дайбов. Лодка возвращает его на правый берег Бии.
Посреди опустевшего Дайбова растет огромный кедр. Судя по виду, ему больше ста лет. Досталось ему: и морозом жгло, и ветрами трепало, и молнией било. Это понятно по верхушке — раздвоенная. Из-за этого издали кедр можно принять за огромную зеленую подкову, словно символ на счастье, надежду на то, что не забудут эту землю и вернутся сюда люди. А еще он похож на памятник старообрядцам, всем, кто обрел на Алтае свою свободу и хранил свою культуру и историю.
Интересно, нам будет куда возвращаться?
Марина Волкова
