- А чего ты ожидала - ты его жена, - сказала она, отжав тряпку и шлёпнув ею по полу.
Я стояла босиком в проходе между кухней и коридором, прижимая к лицу холодную ладонь. Щека пульсировала. Мокрое пятно расползалось на обоях - туда, куда я ударилась затылком, когда он толкнул.
- Он просто вспылил, - продолжила свекровь, не оборачиваясь. - Мужики такие. Молчи в тряпочку, и всё будет нормально.
Я пошла к кроватке, где всхлипывал Славка. Наклонилась, взяла его на руки. Ребёнок был тёплый, мокрый от слёз, прижимался ко мне, будто искал убежище.
Свекровь щёлкнула шваброй, пододвинула ведро ногой.
- Я своего терпела - и ты потерпишь. Дом держится на женщине, поняла?
Я не ответила. Села с сыном на диван, уткнулась лбом в его макушку. Он вздохнул и затих. Я раскачивалась вместе с ним, медленно, будто укачивала не только его, но и себя.
На стене висели серые часы - пластмассовый круг с облупленной стрелкой. Половина третьего. Он ушёл час назад. Оделся молча, только глянул: "Не прижимайся ко мне, бесишь". Потом захлопнул дверь так, что дрогнули стёкла на кухонном окне.
Я раньше думала, что он добрый. Когда мы только познакомились, он носил мой рюкзак и покупал вафли на вокзале, даже если денег было впритык. Мог погладить по щеке. Теперь - бил по ней.
Я не заметила, как свекровь подошла ближе. Остановилась, выпрямилась, глядя на меня сверху вниз.
- Тоже мне - обиженная. А не пробовала сначала нормально разговаривать?
Я сжала зубы. Славка вздрогнул во сне. Я покачала его сильнее. Всё внутри дрожало - не от боли, от глухого унижения.
- У тебя ни копейки за душой, - бросила она. - Где жить будешь, если уйдёшь? На вокзале с ребёнком?
Я посмотрела в окно. Серое небо, мокрый двор, качели, на которых никто не качается. Мне некуда идти. Это правда. Но остаться - страшнее.
В коридоре пискнул домофон. Я вздрогнула.
Он вернулся? Или... только курьер?
Но шагов не было. Только тишина. И где-то внутри - тонкий, подлый голос:
Ты же сама его выбрала.
Я не открыла ему дверь. Просто сидела в прихожей, с сыном на руках, и смотрела, как на полу медленно тает капля с капюшона. Он снова сорвался. Не сразу - сначала наорал, потом выдернул телефон из руки, а когда я не замолчала - врезал кулаком в стену. Мне показалось, он хотел ударить меня, но сдержался. Или промахнулся.
- Ты истеричка, - бросил он, надевая куртку. - Из-за таких, как ты, мужики уходят.
Я слышала, как он хлопнул дверью, как свекровь сказала: "Дай человеку выдохнуть" - и ушла мыть посуду, как будто ничего не случилось.
Наутро она будто ничего не помнила. Сидела за столом в кофте с мишкой, ела хлеб с повидлом.
- Ты не права, - сказала она, не поднимая глаз. - Он работает, а ты только претензии.
Я стояла у плиты, качала Славку на одной руке, второй мешала овсянку. На глаза наворачивались слёзы. Я вытерла их рукавом.
- Он в меня швырнул кружку, - сказала я.
- Потому что ты вывела. Всё время в нос ему тычешь. Мужикам покой нужен, а не допросы.
Я засмеялась. Впервые за долгое время - горько и громко. Ребёнок дёрнулся, я тут же прижала его ближе.
- А ты себя слышишь?
Свекровь посмотрела на меня холодно, будто я ей враг. В глазах не было ни капли тревоги - только раздражение.
- Не забудь, чья это квартира, - тихо сказала она. - И кто тебя сюда привёл.
Я не ответила. Только села за стол, положила сына на колени и начала кормить его из баночки. Апельсиновое пюре стекало по подбородку, и он смешно шмыгал носом.
И вдруг меня накрыло: если я уйду - нам негде будет жить. Но если останусь - я исчезну. Медленно, незаметно. Сначала перестану краситься, потом - смотреть в зеркало, потом - думать, что я человек.
Он пришёл вечером - будто ничего не было. Поцеловал сына, поцеловал меня в макушку. Я отшатнулась. Он пожал плечами:
- Ну опять началось.
Свекровь включила телевизор.
- Не грузи, Саш. Ей лишь бы поплакаться.
Он сел рядом, вытянул ноги, достал телефон. Я сидела между ними - как мебель.
А потом он посмотрел на меня и сказал:
- Я б на твоём месте радовался, что вообще женился.
И вдруг стало тихо. Даже телевизор замолчал. Только Славка чмокал пустышку, а в углу тикали часы.
Я поняла, что он всерьёз. Что для него - я пустое место.
И тогда впервые мелькнула мысль: а если он однажды не промахнётся?
Я стала бояться темноты. Не самой темноты - а того, что он придёт домой и снова сорвётся. Раньше я вслушивалась: не опаздывает ли? Теперь - надеялась, что задержится.
Славка научился переворачиваться, и я хвалила его шёпотом, пока он не спалил нас обоих радостным визгом. Тогда я испугалась, что он разбудит отца, - и сама заплакала. Ребёнок испугался, прижался ко мне - и уснул.
Я прятала синяк под капюшоном. В поликлинике сказала, что ударилась об косяк. В аптеке улыбнулась: "Наверное, давление". Врать стало привычно. Проще. Безопаснее.
Однажды он швырнул кастрюлю. Не в меня - в пол. Но я стояла рядом. Потом пришёл, извинился. Даже купил пирожные. Я съела, не чувствуя вкуса.
- Главное, не доводи, - сказал он. - А то у меня нервы.
Свекровь в тот вечер гладила его рубашки. В кухне стояла тишина, только шуршание утюга. Я мыла бутылочку и вдруг поняла, что стою вся в мыле, в воде, а внутри - как камень. Даже не дрожу. Просто пусто.
На следующий день мы вернулись с прогулки. Вошли в квартиру, и я услышала - он орёт. Но не на меня. На мать.
- Ты мне всю жизнь испортила! - кричал он, сжимая кулаки. - Ты всегда лезла, всегда командовала! Ты из меня сделала это, поняла?!
Я застыла в коридоре. Славка уткнулся мне в шею. Я слышала, как она пытается ответить, как голос её дрожит - так же, как дрожал мой не раз. А он не останавливается. Кричит, топает, матерится.
Потом захлопнулась дверь. Он ушёл. В кухне - тишина. Только чайник гудит. Я зашла - она сидит на табурете, лицо белое. В руке - кружка, дрожит.
- Теперь ты поняла, откуда у него это? - спросила я.
Она не ответила. Только медленно встала, пошла к окну, и в первый раз - отвернулась от меня.
В тот вечер я не спала. Сидела на полу у кроватки, гладила сына по спине и думала: Если он так с ней - что будет со мной, когда рядом никого не будет? Когда она уйдёт? Когда мы останемся вдвоём?
И впервые я встала, достала сумку и начала складывать документы. Свидетельство о рождении. Полис. Сберкнижку. Маленькие ползунки, термометр, пачку подгузников.
Потом достала свои джинсы. Удивилась, что они мне ещё подходят.
Осталось найти момент. Утро. Когда он уйдёт на работу. Когда она - за хлебом.
Я больше не могла ждать, пока он перестанет. Он не перестанет.
Он ушёл в восемь. Как всегда - молча, с хмурым лицом и телефонными наушниками в ушах. Только хлопнула дверь.
Через двадцать минут вышла и она. Оделась долго, громко шаркая тапками, бубня себе под нос что-то про "молоко и курицу по акции". Я стояла в прихожей с ребёнком на руках, прижавшись к косяку, и слушала, как утихают её шаги по лестнице. Потом - щелчок подъездной двери. И тишина.
Я положила Славку в переноску, застегнула молнию на куртке, закинула сумку через плечо. Руки дрожали. Хотелось сесть на табурет и просто не двигаться. Но я уже не могла - назад было нельзя.
На тумбочке в прихожей лежал его паспорт - открытый, с вкладышем. Я даже не поняла, зачем взяла его. Просто сунула в сумку. Потом - детскую книжку, бутылочку, пачку влажных салфеток.
Вышла. На лестнице пахло варёной капустой и собачьим кормом. Стены облуплены, перила шершавые. Я держала руку на щеке Славки - он спал, тихо сопел. Мы шли медленно. Каждый этаж - как шаг из жизни, которая больше не моя.
На улице было серо и сыро. Под ногами лужи, над головой - серое, тяжёлое небо. Я дошла до остановки и встала под навесом. Людей было немного. Пенсионерка с авоськой, парень в капюшоне, женщина с пакетами из "Пятёрочки".
Автобус пришёл через семь минут. Я зашла, села в середине, у окна. Дождь пошёл сильнее. Внутри автобуса было тепло. Славка пошевелился, чихнул.
Впереди было неизвестно что. У мамы в Туле - хрущёвка, диабет, пенсия. На карту - тысяча шестьсот. На телефоне - батарея на сорок процентов.
Но я сидела. Держала ребёнка на руках. И дышала.
В кармане лежала справка из травмпункта. Я получила её неделю назад. Сказала, что "на всякий случай". Тогда ещё не знала - зачем. Теперь знала.
Он, наверное, уже вернулся. Может, звонит. Может, кричит. Может, стоит на балконе и курит, и думает, что я снова сижу в кухне и плачу.
А я еду. Без истерик, без скандала. Просто уехала. Потому что если не сейчас - то никогда.
Я посмотрела в окно.
Он больше не кричит. Потому что нас там больше нет.
Ознакомьтесь с другими статьями моего канала:
🔹 «А как бы вы поступили? Напишите в комментариях — интересно, сколько нас с разными гранями терпения.»
🤍 Подпишитесь на канал, если такие истории не оставляют вас равнодушными.