Весна ранняя, будто бы нарочно всё просыпается на неделю раньше обычного. В посёлке ещё грязь под ногами, крыши домов плачут сосульками, во дворах — первые проталины. Я смотрю в запотевшее окно своей кухни и думаю: ещё чуть-чуть, и пора ехать на участок… Тот самый, что остался от родителей. Тот, что мы теперь делим с братом и сестрой — только делим как-то украдкой, не вслух и не по-честному.
Если бы кто раньше сказал, что взрослые люди могут дойти до такого… Я бы не поверила. Но вот ведь они — мой брат Игорь, упрямый, всегда занятой, и Валечка — наша сдержанная, всегда на своём. Мы, вроде бы, все из одной семьи. Всегда за одним столом, одни фото в альбоме, одни разговоры на кухне. А теперь… Теперь даже здороваться перестали.
– Никто не хотел делить участок, и поэтому все просто не здороваются, – тихо качаю головой, даже самой себе вслух говорить неловко.
На кухне пусто, чай остывает, а тишина глухая, как замерзшая речка. За окном уже смеются чужие внуки, кто-то выгуливает собаку… И мне кажется, что мои родные будто и не были когда-то близкими. А были ли?
Так и начинается мой рассказ. С одной стороны — семейное наследство, а с другой — тишина, которую не пробить. Даже простым “Здравствуй”.
В том году снег сошёл особенно быстро. На участке – как после войны: потемневшая рамка окна, облезлая беседка, мать-земля, набитая прошлогодней листвой. Я стояла у калитки, сжав в руке связку ржавых ключей. Помнила, как совсем недавно мы сюда всей семьёй приезжали: кто жарит шашлыки, кто, смеясь, лезет за черемшой, а кто спорит, у кого крошки на скатерти, а у кого всегда всё чисто. Теперь – только я.
Валентина сначала обещала помочь: “Я как освобожусь, обязательно подъеду!”
Игорь мал, коротко, будто через зубы:
– Зачем каждые выходные ездить? Всё равно никто не согласен продавать или делить, пусть стоит пока…
Сбросил трубку. А я осталась одна. Зашла в дом – ощущение, будто тут всё на паузе: запах сырости, стопки старых книг, шапка папина, поблёкшая фотография на стене. Сердце защемило.
Убирала целую субботу: мыли полы, открывала окна, пробовала просушить пухлые матрацы, чтобы хоть свежий воздух впустить. На собрании садоводов соседка Татьяна приглядывалась:
— Одной всё тяну, Аня? С роднёй помочь бы надо…
Я вытиснула улыбку:
— Да всё некогда им. То одно, то другое. Может, навредит это, а может, наоборот — успокоит.
А весна шла. Клумба зарастала мокрицей, яблоня снова просилась обрезки. Я трясла мобильник, выискивая хоть малейший повод для встречи. Но семейный чат молчал. Только иногда Валя бросала:
— Давай подумаем в следующем месяце…
Игорь и вовсе скидывал как спам мои сообщения. И именно тогда стало ясно – никто не хочет не то что помогать, даже говорить о будущем.
В городе сестра, как увидит на рынке, морщится и отворачивается к фруктам. Брат… если встретит случайно — мимо, как чужой. Даже Татьяне порой неловко, когда мы идём вместе мимо ворот, а он будто нас не узнаёт.
Никто не говорил прямо, но в воздухе между нами стояла обида. Как если бы слова “поделим”, “продадим” были чем-то грязным. Лучше уж никак: пусть лучше не здороваться, чем правду обсуждать.
Участок, как и наше родство, всё больше зарастал крапивой и молчанием. Только соседка хмыкала тихо:
— Молчаливое, оно всегда тяжелее, Аня… Надорвёшься ведь.
А я думала — хуже уж точно не будет. Или всё-таки может?
Всё случилось в заброшенную, дождливую июньскую субботу. Пахло мокрой землёй, тяжёлым тёплым паром. Я приехала на участок с двумя пакетами: закупилась рассадой, решила — посажу хоть что-то, пусть для себя, а не для памяти.
Ворота были приоткрыты. Уже издалека заметила машину – номер знакомый, брат приехал. Сердце кольнуло: “О, вот и дождалась!”
Зашла — Игорь стоял в доме, копался в старых ящиках.
— О! – буркнул он, не оборачиваясь. – Я тут кое-что ищу.
— Растворы мамины? – зачем-то спросила я, чтобы просто что-то сказать.
— Бумаги… Не твои, не волнуйся.
Забрал папку, помолчал.
— Ну, что ты с этим участком? Опять копаешься? Всё тебе надо, а мне…
— Игорь, – я сорвалась, – так дальше нельзя! Ты приходишь только по своим делам! Дом подгнивает, забор падает. Либо решаем, как быть – делим, продаём, ухаживаем, как люди. Либо я ухожу совсем. Я не тяну больше.
Брат бросил на меня быстрый взгляд, лицо как камень:
— Не хочешь – не делай. Я не просил…
Потом резко вышел за калитку — и закрыл дверь, даже не попрощавшись.
Я долго сидела в кухне у пустого окна, в руках помидорные семечки. В жизни не плакала так беззвучно, беззлобно. Просто стало ясно: поделить участок ― легче, чем семью. Но никто не хочет. Всем проще молчать. Значит, так тому и быть...
На следующий день с работы позвонила Валентина: голос чужой.
— Перестаньте меня дёргать. Я не хочу делить, отвечать, ехать. Лучше вообще не встречаться, чем вот так спорить.
— Как знаешь, — услышала я саму себя, будто старую, совсем не свою.
С этого дня всё оборвалось: ни поздравлений, ни звонков, ни даже “привет” на улице. Никто не позвал за стол. И я-то думала — не выдержу. А жила… как ни странно… легче.
Прошло лето — тягучее, тяжёлое, но зачем-то и освобождающее. На участке буйствовала зеленуха: картошка цвела без порядка, трава доходила до бедра. Изредка – по привычке – я ставила перед калиткой пару яблок для соседских внучек, и Татьяна озорно подмигивала мне через забор:
— Вот ведь ты терпеливая, Анька. Одна всё тянешь. Ты бы отдыхала наконец, себе время оставила.
Я только пожимала плечами. Не ждала ни помощи, ни примирения. Все стало ясно: у участка теперь три замка, а у сердца – стена. И тишина… она уже не глуха, а спасает от лишних ран.
В сентябре я собрала ведро последних яблок, закрутила десяток банок компота. Захотела позвать Валю — за столько лет рука сама потянулась к телефону.
Но не позвонила.
Села на лавочке у дома — сырой воздух щекочет нос. Вдруг показалось, что где-то за кустами пробежал мальчишка — ну, точно совсем как брат в детстве… или племянник. Смахнула слёзинку, рассмеялась:
— Кому теперь здороваться тут, если все решили друг друга забыть…
Прошла соседка Татьяна и, задержавшись, спросила:
— Не будешь скучать по ним, Ань? Может, помиритесь потом?
Я долго смотрела на уже выцветший двор – дом стоял, как памятник прошлому, яблоня гнулась под тяжестью плодов.
— Не знаю, Таня. Наверное, буду. Но теперь… лучше одна, чем через молчание и упрёк.
Пусть уж лучше здороваются чужие. Глядишь, и не обидно.
Я ушла с участка, закрыла калитку. На сердце было горько, но — спокойно. Может быть, когда-нибудь всё повернётся иначе.
А пока… никто не хотел делить участок, и теперь все просто не здороваются. Так бывает. И, странное дело, солнце всё так же восходит над заросшими грядками, и чай на кухне пахнет яблоком.
Только ты сам теперь выбираешь, с кем этот чай выпить.
Какой совет вы бы дали в такой ситуации? Пишите ниже, а чтобы не потеряться — подписывайтесь на канал!
***
До встречи в следующем рассказе! Не забудьте подписаться — впереди ещё много душевных историй ⭐️
Здесь мы вместе ищем ответы и учимся быть чуточку счастливее — несмотря ни на какие сложности. Спасибо, что вы со мной!
Также предлагаю почитать мои другие рассказы. Приятного чтения:
1. Ты решил, что твоя мама будет жить с нами, не спросив меня? – с обидой сказала жена
3. Ты опять пригласил своих родственников без моего согласия? – с возмущением спросила Марина
4. Почему ты молчишь, когда твоя мать вмешивается в наше воспитание детей? – с упрёком сказала я
Спасибо, что дочитали до конца.