Смоленск. Памятник поэту Александру Твардовскому и герою его стихотворной эпопеи Василию Тёркину. Фото: интернет.
Pan Twardowski – герой польских легенд, жил в XVI веке, желая обрести сверхъестественные познания, блаженствовать в своё удовольствие, продал душу дьяволу на холме Кшемёнке, близ Кракова, мечты его во многом сбылись.
Легенда о Пане Твардовском - польская версия мифов о Фаусте.
К сюжетам о Пане Твардовском восходит баллада А. Мицкевича «Пани Твардовска». В Москве ставили оперу А. Верстовского «Пан Твердовский», либретто М. Загоскина. Иноагент Википедия.
Можно утверждать, что известный прозаик Василий Белов в большой степени - ученик Александра Твардовского, редактора журнала "Новый мир", в престижном тогда, ныне погибающем, московском издании были напечатаны многие опусы вологжанина, каждый раз в среде читающей публики они вызывали высокое цунами...
История возникновения и падения журнала - особенно эпоха Твардовского - стоит многотомной прозаической эпопеи...
«По степени антисоветскости <…> Белов, думаю, не только не уступит лауреату Сталинской премии (В. Гроссману – А.А.), а и превзойдёт.
Вообще, удивительно, как такая свободная, смелая книга («Кануны») могла выйти в период густой советской власти».
(М. Попов. «Российский писатель», 27 февраля 2017).
«Кануны» – лубочные картины доколхозной деревни; видимо, Миша Попов - на ту пору председатель высшего творческого совета по прозе в Союзе писателей России - не слыхал о существовании беловской трилогии «Час шестый», в которой – игра слов – всё впереди, вся антисоветскость.
На сайте была ожесточённая полемика, зачинщик драки Миша всерьёз, сняв с руки часы, выйти за поленницу сгузал.
Оспаривал я у Миши Попова уподобление Белова – Гроссману по части владения языком. Тут Белову, конечно, нет равных. И не предвидится.
Попов-прозаик вырос на Украине, в Казахстане, в Белоруссии, где владение русским языком не обязательно, да и то – не причина бросаться безумными фразами: «Текст Гроссмана по общему колориту грязно-серый, нудный, и даже в этом близок к «Канунам», тоже ведь не прожуёшь».
Другое дело, что написано на великом и могучем языке, что хотел донести до нас автор... Тут я с М. Поповым согласен: нанёс Белов много чего разного, так по окончании ледохода на берегу реки находят всего: занятного, бесполезного, странного; обидно бывает, что льдины с грохотом ломались ночью, в дегтярной холодной темноте…
«...как такая свободная, смелая книга («Кануны») могла выйти в период густой советской власти», – тоже ведь не прожуёшь», – удивлялся М. Попов, противореча началом своей фразы её окончанию...
Журнал «Вологодский ЛАД» микроскопическим тиражом выходит раз-два в год, потому Мише Попов и не выпало счастья читнуть очерк, как министр культуры СССР, кандидат в члены Политбюро Пётр Нилович Демичев в гостях у вологжан на природе разнежился, снял ботинки, снял носки, тут-то Кузовлев и взял с Демичева слово – прочесть рукопись беловских «Канунов». Уловил момент! Дрыгин сморгнул, он, мол, тут ни причём! Анатолий Семёнович – не только великий хозяйственник, то был вологодский Медичи, покровитель литераторов, художников. Демичеву был ясен и Кузовлев: прозаик, хлопотал за собрата, за Белова. Ан, вологодские хитрецы, партийные туз и валет, знали коды чиновничьей паутины: пошли бы снизу вверх, на всех ступеньках увидели бы недоумение: дайте читнуть одним глазком, что там, по-за «Канунам», кандидату в члены Политбюро и не осмелились бы вручить рукопись... Демичев, сын рабочего, инженер-химик, странным образом – министр культуры, прочёл в считанные дни, дал добро, обещал поддержку!
Ах, Пётр Нилович! Знал бы, что будет написано в следующих романах Белова, – дал бы добро? А Дрыгин дал бы добро? А Кузовлев?
Всех на хромой кобылке объехал автор-антисоветчик...
Брагин пояснил: основа очерка – притча первого секретаря Шекснинского райкома партии Дмитрия Михайловича Кузовлева; напомнил, что Василий Иванович Белов с 1976 года (лет через пять после ухи, на которую его и не звали, чтобы ненароком - натура пылкая - не испортил игры) был членом обкома КПСС.
«Подчеркну: не по фарисейству [был], а по вере», – уверяет автор очерка. Александр Брагин. «Вологодский ЛАД», № 1, 2017.
Если в Белове и кипела та вера, то вся она испарилась задолго до окончания тяжёлой продолжительной болезни легендарной организации большевиков...
Злоязыкие евреи-критики утверждают, мол, «деревенщики», нанятые Советской властью за хорошие деньги, владели языком доходчивым, показывали, как заживлять язвы режима, тем напрасно продлевали агонию, однако на междусобойчиках язвы признавали неизлечимыми. «Деревенщики» если так и мерёкали, то заблуждались...
***
Летом 1969 года началось разыгранное цековскими пастухами нападение журнала «Новый мир» (перспективным автором модного в богемной среде издания числился и Белов) на журнал «Молодая гвардия», на защиту которого встала группа писателей во главе с редакторами «Нашего современника» и «Огонька»: Сергеем Васильевичем Викуловым и Анатолием Владимировичем Софроновым.
Сравнение весьма ущербно, однако, литературное пепелище 1960 годов похоже на руины Первой Мировой войны – падение великих империй: Турции, Австро-Венгрии, Германии, России.
Литературными империями, потерявшими своё значение, стали непримиримые противники: «Новый мир» и «Молодая гвардия», – это и было целью брежневцев-неосталинистов: покончить с инакомыслящими изданиями, развинтившимися в пору хрущёвской "перестройки", которую прервали верхушечным переворотом, – Хрущёва прогнали заниматься по его юношеской специальности: между грядок дачи свинчивать трубы водопровода...
Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!
Строки Николая Михайловича Рубцова из стихотворения, поставленного автором незадолго до смерти на открытие сборника, нарисовали картину надтреснутого мировоззрения советского человека 1960-х годов, – поколения более счастливого, чем наше поколение смены веков и тысячелетий.
Сочувственный отзыв о Рубцове в журнале «Молодая гвардия» («МГ» № 8, 1968) переполнил чашу терпения тех, кто науськал критика Александра Григорьевича Дементьева: не дать восторжествовать русофилам! («О традициях и народности». «Новый мир», № 4, 1969).
Возможно, дома, в полосатой пижаме, он мерёкал наоборот, но судя по тексту, разрушенные церкви были критику поперёк горла, не говоря о бесчисленных берёзках, омутках, цветочках-василёчках, о русском духе, витающем над ними...
Дементьева, бывшего заместителя главного редактора «Нового мира», вместе с ответственным секретарём Заксом, журнальные пастухи выгнали на пенсию ещё в 1966 году, рассчитывали, что гонористый шляхтич уйдёт с ними, Трифонович и начал было скандалить, пагубу протеста его помощники разъяснили: «Новый мир» потеряет диссидентский шарм, имеющий скрытые до поры серьёзные симпатии в самых высоких кругах.
Дементьев рассчитывал напомнить, что он бывший главный редактор журнала «Вопросы литературы», главную опасность один и видит: вся пагуба России - неославянофилы с их церквушками, цветочками, в букетиках, мол, спрятаны идеи разрушительные...
Демагог умелый, похлеще Твардовских, отца и дочери, Дементьев облаял едва ли не всех авторов журнала «Молодая гвардия», читай – «русскую партию».
Это можно было провернуть только с одобрения верхов. Равноудалённость Брежнева и от русофилов, и от смердяковых была известна.
Валентина Александровна Твардовская (похоже, и не она, а нанятый щелкопёр-либерал) защищала позиции отца слепо и яростно, подписанный ею лексикон состоит из страшилок «прорабов перестройки»: «национал-патриоты», «шовинизм», «антисемитизм», – это про 1960-е годы, тишайшие в сравнении с нынешними.
«Национал-патриоты» у разбитого корыта, великой державы нет, неужели Твардовская была рада немыслимому тогда, в 1960, исходу ХХ века?
Валентина, Ольга. Дочери поэта Александра Твардовского. Фото: интернет.
Мечтал ли Александр Трифонович – не мифический же он Пан Твердовский из польского фольклора – о такой страшной участи России? Мстил ли за раскулачивание отца?
Доктор исторических наук В. Твардовская, как и положено полячке, клокочет негодованием: как это русские, несогласные со своей незавидной судьбой, посмели собираться в кружки по интересам, как нашли решение - проникнуть во все сферы властей предержащих:
«...к этому времени так называемая Русская партия имела обширные связи в высших сферах власти <…> (группа А. Н. Шелепина, председателя КГБ в 1958-1961 годах, члена Политбюро; группа секретаря ВЛКСМ С. П. Павлова). <…> Единомышленники у них были в ЦК КПСС и Политбюро, в партийном и государственном аппарате. <…> Множество сторонников и сочувствующих национал-патриотам оказалось и в творческих союзах — в том числе и в Союзе советских писателей (СП). (здесь и ниже жирным подчёркнуто мной – А.А.)
При мощной поддержке партийного руководства под контролем движения националистов оказались издания: «Молодая гвардия», «Наш современник», «Москва», «Советская Россия», «Литературная Россия», «Роман-газета», издательства: «Молодая гвардия», «Современник», «Советская Россия», Воениздат. Идейной трибуной Русской партии стал журнал «Молодая гвардия» – орган ЦК ВЛКСМ. <…> Систематически выступал с нападками на журнал Твардовского и начальник Главпура А. А. Епишев, запретивший подписку на него в армии.
О мощи и степени влияния движения национал-патриотов новомирцы в ту пору могли только строить предположения, не представляя его реального размаха, не зная расстановки сил в верхах. Но они догадывались, что националисты имеют могучую поддержку в самых высоких сферах. <…>
Дементьев убедительно показал, что национал-патриоты идеализируют прошлое, отбирая из истории страны лишь события, способные подтвердить их представления о славных национальных традициях. Призывая к возрождению нации, к возвращению «на родную почву», занимаются мифотворчеством, а не серьёзным анализом исторического опыта.
Нельзя искать общественный идеал в прошедшем, утверждала статья Дементьева, и некоторые её положения стоило бы напомнить тем, кто ныне оплакивает «Россию, которую мы потеряли», обращая взоры в дореволюционное прошлое, а не вперёд.<…> (разум местами настигает автора статьи... – А.А.)
А. Т. Твардовский с 21 июля находился в больнице. <…> Впечатление от «Письма 11-ти» (А. Твардовский. «Рабочие тетради» 1969 г. «Знамя», 2004) записано 27 июля: «Ну, подлинно: такого ещё не бывало – по глупости, наглости, лжи и т. п. Едва ли не все подписавшие этот антиновомировский, открыто фашиствующий манифест мужиковствующих, “паспортизированы” на страницах “Нового мира”, <…> аттестованы отдельно посвящёнными каждому рецензиями <…>
самих генералов им не удалось подвигнуть на подписи – ни Шолохова, ни Леонова, ни Федина <…>
это самый, пожалуй, высокий взлёт, гребень волны реакции в лице литподонков, которые пользуются очевидным покровительством некоей части “имеющегося мнения”». *
«...национал-патриоты слишком уж распоясались, - клокочет В. Твардовская (или её секретарь), - ощущая себя в полной безопасности под крылом власти, но одновременно и выходя из-под её контроля. <…>
12 августа в ЦК было созвано совещание редакторов. Твардовский ещё оставался в больнице, и на совещании присутствовал его заместитель – А. И. Кондратович <…>
Выступивший перед редакторами массовых изданий заместитель заведующего Отделом агитации и пропаганды А. Н. Яковлев <…> высказался в том смысле, что «обе стороны виноваты». <…>
"Хромой бес", архитектор горбачёвской перестройки А. Н. Яковлев. Фото: интернет.
Яковлев вспоминает, - сочувствует "хромому бесу" В. Твардовская, - в каком сложном положении оказалось руководство КПСС в развернувшейся борьбе против «Нового мира»: «С одной стороны нельзя было поддержать шовинизм и антисемитизм, да ещё в исполнении убогой и бесталанной писательской группировки.
В то же время либерально-демократическая позиция и вовсе противоречила политическим принципам партии».
Однако власть всё же не оказалась «над схваткой», - продолжает В. Твардовская. - Весь ход дискуссии показывает, что ближе и роднее был ей орган русских националистов, нежели демократический журнал, воспринимавшийся как нечто чужеродное системе. <…>
во властных структурах имелось немало сторонников движения русских националистов и прямых его участников. Великодержавие, ярое антизападничество, сталинистские симпатии национал-патриотов находили значительно большее сочувствие и понимание у идеологов и политиков КПСС, нежели отстаивание общечеловеческих ценностей, стремление к соединению социализма с демократией. <…> (Если бы так-то, если бы капельку "великодержавия", в ней СССР не утонул бы, как "Титаник"... - А.А.)
Всё это привело к ряду организационных мер по отношению к Русской партии.
В 1970 году с поста главного редактора «Молодой гвардии» был снят А. В. Никонов, произошли увольнения в редколлегии журнала «Наш современник» и в ряде редакционных советов изданий, подконтрольных национал-патриотам.
Разумеется, считать это «разгромом» русских националистов и уподоблять «разгром» «Молодой гвардии» разгрому «Нового мира», как это делается в воспоминаниях их лидеров (М. Лобанова, В. Ганичева, С. Семанова и др.), не стоит...»
Валентина Твардовская. «Вопросы литературы». № 1, 2005.
Космополитов не смейте равнять с русскими, космополиты всегда – выше всех. Великий Израиль на пепелище России пока не воздвигнут, так что ни русским, каменщикам, ни евреям, архитекторам, успокаиваться нельзя...
Последнее читается между строк доктора исторических наук Валентины Александровны Твардовской или строк её литературного секретаря...
Как поляка ни корми, он всё в лес смотрит; крен «Нового мира» в сторону диссидентов считался детской болезнью, редактора с Паном Твардовским – героем польского варианта легенды о Фаусте – сравнивали шёпотом, как никак числился великим русским поэтом; слухи лишь укрепляли уверенность почитателей журнала: победа их «демократии» – не за горами...
« – Валентина Александровна, фамилия Твардовский польская?
– Да, это остатки мелкой польской шляхты, осевшей в Приднепровье. То же самое и по материнской линии – обедневший дворянский род Плескачевских.
– Известно, что отец поэта, Трифон Гордеевич, был человеком незаурядным.
– Он занимался сельским хозяйством. Купил 12 десятин болотистой смоленской земли у помещика Нахимова, потомка знаменитого адмирала, и сам привёл всё в порядок: выкорчевал пни, кустарники, распахал, развёл образцовый сад. <…> причиной раскулачивания послужил новый большой дом, который Трифон Гордеевич купил по дешёвке (бывший владелец хотел поскорее удрать из деревни) уже после ухода в 1928 году Александра Трифоновича из родительской семьи. А ещё мой дед с односельчанами держался на расстоянии: например, гордо ходил в шляпе, а это вызывало их сильное недовольство...»
Н. Корнеева. «Удивительный мир». Июнь, 2015.
С ответным словом («Огонёк», № 30, 1969) против журнала «Новый мир» выступили одиннадцать провидцев, которых уже много лет шельмуют как «виновников смерти великого русского поэта Александра Твардовского», а именно: Михаил Алексеев, Сергей Викулов, Сергей Воронин, Виталий Закруткин, Анатолий Иванов, Сергей Малашкин, Александр Прокофьев, Пётр Проскурин, Сергей Смирнов, Владимир Чивилихин, Николай Шундик.
Провидцы писали :
«Вопреки усердным призывам А. Дементьева не преувеличивать «опасности чуждых идеологических влияний», мы ещё и ещё раз утверждаем, что проникновение к нам буржуазной идеологии было и остаётся серьёзнейшей опасностью <…>
может привести к постепенной подмене понятий пролетарского интернационализма столь милыми сердцу некоторых критиков и литераторов, группирующихся вокруг «Нового мира», космополитическими идеями».
Не просто "подмена понятий" произошла, а взорвалась целая буржуазная революция, вызрела она не за оградой, не в крапиве, а в лоне убаюканного добрым Брежневым советского общества...
Не добрый ленивый старичок Брежнев, осмеянный обывателями, шевеля одними бровями, высидел роковые яйца перестройки номер два, нет, так хотелось партийному аппарату и номенклатуре...
Твардовский одобрил написанный Лакшиным ответ на «письмо 11-ти» – «От редакции» («Новый мир», № 7, 1969).
Об ответе Владимир Лакшин, будучи уверен, что хвалит этим Твардовского, рассказал в журнале «Знамя» (№ 8, 1988). «Статья А. Дементьева… подробно аргументировала опасность реакционных, националистических, неославянофильских тенденций».
За кордоном, вольная птица, чихал на всех: на Твардовского и на Дементьева (и на множество других литераторов, с ними же чихал и на Хрущёва, который в отместку за свою глупость мог придушить будущего нобелиата), совбуров сих иронически обрисовал Солженицын
(«Новый мир», № 6, 1991):
«Он [Твардовский] бросился с рукописью по своим друзьям и требовал выставлять бутылку на стол в честь появления нового писателя…
после трёх стаканов старки он очень опьянел и требовал, чтобы я «играл» с ним «в лейтенанта МГБ», именно: кричал бы на него и обвинял, а он стоял бы по струнке… кричал рёвом: «Молчать!! Встать!!» – и сам перед собою вскакивал, руки по швам…
Это он решался идти на костёр за убийственный мой роман!..»
Войдя в роль Хлестакова, Солженицын вспоминал, как одурачил не только Твардовского, надул и всю чиновную публику.
Вынь из текста «Денисовича» приметы сталинского времени, которое Хрущёву вздумалось опорочить, останется «физиологический очерк натуральной школы» XIX века.
Прозревая после первых публикаций Солженицына, вчерашние покровители, околпаченные им, отказывались печатать очередные антисоветские поделки, не желая класть головы под топор ради торжества того, – видели в дурных снах, – что случится с Россией в 1990-е годы.
При Путине всё бесовство пошло на второй круг... Ужо ему, бесовству!
Москва. Памятник А. Солженицыну. Цветочки возлагает президент РФ В. Путин. Фото: интернет.
Со временем этот позорный памятник русскому головотяпству уберут...
Спустя целую эпоху, когда стало ясно, кто есть who, Солженицын стыдил доверившихся ему руководителей и журналов, и всей страны, – людей, которым по штату полагалось быть о семи головах: «…много лет эти деятели бахвалились, что они – русские, выпячивали, что они – русские. И вот я давал им первую в их жизни возможность доказать это. (И в три дня, слабея животом, они доказали, что – коммунисты они, никакие не русские». Что же, коммунисты не могут быть русскими? Не знаю, в КПСС не состоял ни дня, молод был...
Солженицынские бухтины сработаны по горячим следам, после того, как высланный в 1974 году из СССР «литературный власовец» взбежал по трапу самолёта, который умчал его ...в Западную Германию.
Вчерашние фашисты, немцы вычислили, что Советская Россия – не жилец, поняли это за пятнадцать лет до разгрома СССР...
Пятнадцать лет было дано автору – доказать, что его ум русский: не злой, не мстительный, показать, что он желает добра России.
Убедить всех было просто: отрекись от своих бухтин, от «Архипелага», рви на себе волосы, мол, камнями побейте дурака или сразу отдайте в жёлтый дом...
Из интервью Валентины Александровны Твардовской:
« – Кто из друзей поддерживал Твардовского в трудные дни?
– Авторы «Нового мира» приходили, когда бывали в Москве: Астафьев, Белов, Абрамов (выделено курсивом мной, сплошь "деревенщики"... – А.А.)
А некоторые ["горожане"] – Трифонов, Бек, например – сразу пошли печататься к новому редактору.
И это сделало незаметным для широкого читателя, что и хотели власти, разгром журнала. Нигде ведь не было сообщения, что Твардовский ушёл в знак протеста (против половинчатого неосталинизма Брежнева – А.А.)
Василь Быков потом признал, что неправильно себя повёл: надо было подождать, «потому что мы нанесли ему тем самым удар».
– Почему на похоронах [в декабре 1971] Александра Трифоновича милиция устроила ажиотаж?
– Потому что Солженицын [Нобелевский лауреат 1970 года] прибыл. И устроил себе шоу из этого. <…> Ему было нужно пространство большое. И там, на кладбище, он старался вовсю: и крестил его, и целовал, и поминальное слово произнёс.
А потом написал свою книгу «Бодался телёнок с дубом», где Твардовского и всех «новомирцев», людей, которые из-за него рисковали и пострадали <…> очень оскорбительно изобразил...»
Семейные драмы Александра Твардовского. EG.RU. Июнь, 2015.
Не отвернулись от Твардовского не только «деревенщики», хитрецы с ног до головы, притом хитрецы совершенно разные, штучные; Астафьев, Белов, Абрамов прикинулись, будто бы ничего в новых временах не поняли, такие они прямые, наивные, для них, мол, дело чести – не бросить в беде старшего товарища.
Гораздо активнее были те, кому на время пришлось уйти в тень, «герои предрассветного часа».
Трифонов, важнейшая фигура «городской» прозы, умер накануне горбачёвской «перестройки», говорил, что Твардовский, предвидя свой исход, просил не бросать журнал, по-прежнему гнуть космополитическое направление.
Сын Валентина Андреевича Трифонова, троцкиста, председателя Военной коллегии Верховного суда СССР, Председателя Главного концессионного комитета при СНК СССР, Юрий Трифонов в повести «Обмен», ещё при Твардовском, удачными словесными манипуляциями сформулировал итог развития сознания в городском планктоне послевоенной эпохи: нынешнее поколение обнулило ценности поколения революционного, мечты своих бабушек и дедушек о всеобщем счастье обменяло на уют не коммунальной, а отдельной квартиры. Своё гнездо – хорошо, но если на уме нет ничего…
Трифонову прочили нобелевскую премию, умер не вовремя...
Вскоре пошёл организованный «пятой колонной» и «героями предрассветного часа» распад всей страны – по «отдельным квартирам»...
«Деревенщики» брезговали «городскими» напрасно. «Городская» проза – неудачливые нобели, масоны, плуты, а «деревенщики» что, лучше плутов?
И они делали работу за дьявола. Вели межвидовую борьбу с «пятой колонной» и лепили общее дело. Насчёт общего дела не заморачивались, но удивлялись, если замысленное становилось реальностью не такой, какой хотелось вначале...
Опять Юрий Трифонов:
В начале лета шестьдесят девятого года, когда я переехал на Пахру прочно, решив там жить всё лето и работать, – я писал тогда повесть "Обмен", – мы виделись с Александром Трифоновичем чуть ли не каждый день. <…>
Только что опубликовали новую повесть Быкова "Круглянский мост", на выходе был Белов; какие-то уморительные "байки" или "бухтины", о которых Александр Трифонович говорил с удовольствием. <…>
много говорили о статье Дементьева <…> и в связи с нею о журнале "Молодая гвардия" и группке критиков, возомнивших себя новыми славянофилами. (О. Михайлов, Н. Сергованцев, В. Петелин, В. Чалмаев, М. Лобанов и др. – А.А.)
Об этой публике Александр Трифонович говорил презрительно. <…>
"Обмен" появился без единой цензурной поправки. Как мне сказал один из членов редколлегии: "Подержали в зубах и выпустили". Видимо, вопрос о журнале был уже решён и следить за добропорядочностью последних номеров не имело смысла. "Обмен" вышел (в декабре 1969 – А.А.) в предпоследнем номере, подписанном Твардовским… <…>
Сразу после ноябрьских праздников <…> я пришёл зачем-то в Дом литераторов и увидал в фойе Можаева, Окуджаву и Максимова <…> Ждали Бакланова и Антонова, те вскоре подошли, и мы направились через служебный выход в соседнее здание "большого" Союза. Там в приёмной к нам присоединился Тендряков. Разговор с [секретарём Союза писателей СССР] Воронковым был очень краткий. Говорили два златоуста – Можаев и Бакланов. О том, что нам не ясны причины исключения Солженицына из Союза писателей и хотелось бы услышать об этом на заседании правления <…>
На следующий день я пришёл в "Новый мир". Я обещал Александру Трифоновичу, что зайду именно в этот день: он должен был вернуть мне рукопись Гроссмана, которую я дал почитать несколько дней назад. <…>
за своим столом <…> сидела Наташа Бианки, моя добрая знакомая <…> Она сообщила, что все нервничают, Твардовский нервничает, редколлегия нервничает, что вчера приезжал – не желая произносить имени, что было вздором, жестом изобразила бороду – и привёз копию своего заявления [Копия письма А. И. Солженицына в Союз писателей. (Прим. ред.)]. Тут она заперла дверь на защёлку и показала страничку текста. Успели перепечатать. Заявление было вызывающе резкое <…>
Александр Трифонович молча пожал мне руку, затем достал из ящика стола рукопись, аккуратно завёрнутую в толстую обёрточную бумагу и даже перевязанную бечёвкой – Гроссман, но в тщательно упакованном виде, – и протянул мне, сказав "спасибо". И это было подчёркнуто всё о Гроссмане. Спустя несколько месяцев был разговор об этой рукописи, которая Александру Трифоновичу не понравилась.
Кажется, его коробило то, что Гроссман взялся описывать ужасы коллективизации <…> (вспомните, как М. Попов сравнивал Василия Гроссмана с Василием Беловым – А.А.)
И тут я ляпнул – чёрт меня дёрнул за язык! – о том, что прочитал письмо Солженицына.
Александр Трифонович спросил быстро:
– Где взяли? <…> Это не письмо, а листовка! Провокация! Нож в спину тем, кто хотел ему помочь! Зачем это сделано? Для того чтобы шум поднять, тарарам на весь свет? – орал он, мечась по кабинету, в то время как я стоял неподвижно, как соляной столб, оглушённый криком и смыслом того, что до меня долетало. – Кому на руку? Только его и нашим врагам! И в каком виде мы теперь предстаём? Мы же головы ломаем, мы на всё идём, чтобы его спасти, а он на всех наплевал! Темечко-то не выдержало, голова от всемирной славы кругом пошла!
Нет, я к этому человеку не могу теперь относиться, как прежде...
И что-то ещё кричал. Даже кулаком стучал по столу.
Никогда не видел его в таком состоянии – истинного бешенства. <…>
И вот в середине февраля наступил "день икс". В "Литературной газете" появилось сообщение о переменах в редколлегии "Нового мира". <…>раздался звонок. Звонила Ася Берзер. (ключевая фигура редакции журнала – А.А.) <…>
Ася, ничего не объясняя, пошла за Буртиным, тот спустился на первый этаж и, также ничего не объясняя, попросил меня выйти вместе с ним на бульвар. <…> Буртин без шапки, рыжие волосы всклокочены <…> сообщил, что вывод из редколлегии нескольких человек есть прямой удар по Александру Трифоновичу, вынуждение его подать в отставку.
Хорошо бы, чтоб писатели, несколько авторов, близких к журналу, написали по этому поводу спокойное, разумное письмо. Что-то вроде болванки было им составлено. <…> Я сказал, что сделаю, что смогу. Тут же позвонил Можаеву и попросил прийти в редакцию. <…> Теперь уж я повёл его на бульвар, но не на Страстной, где мы гуляли с Буртиным, а в сквер на Пушкинскую площадь. Решили завтра с утра ехать вдвоём в Переделкино. <…>
В Переделкине сразу пришли к Рыбакову, вызвали туда по телефону Каверина и составили текст. <…>
Мы с Можаевым метались на такси то в Пахру, то в Переделкино, то ещё куда-то. Писатели встречали нас в халатах, в пижамах, в гостиных среди золотых багетов, на аллейках с палочками после инфаркта, на дачных верандах, на улицах и в пронизанных миазмами коридорах Дома литераторов.
Было много неожиданного, забавного и достойного кисти Айвазовского. (Айвазовский (Айвазян) известен как маринист; лопухнулся ли Ю. Трифонов, хотел ли утопить оппонентов в море неконтролируемого гнева? – А.А.)
Писатель А. поставил свою подпись в самом углу и такими мелкими буковками, что надо было брать лупу, чтобы прочитать.
Писатель Б., вскормленный "Новым миром", решительно отказал.
Другой сказал, что подпишет только в том случае, если Александр Трифонович будет поставлен в известность и одобрит, то есть он не хочет делать чего-либо против воли Александра Трифоновича. По сути, это был отказ, ибо условие, поставленное им, было невыполнимо.
Писатель В., когда-то много печатавшийся в "Новом мире" и гордившийся дружбой Александра Трифоновича, сказал, что подумает и ответит на другой день. Позвонив рано утром, он сказал мне, что решил не подписывать. Я представил себе, какую бессонную ночь провёл В. в разговорах с женой.
Ещё один писатель, Г., так же, впрочем, как и писатель Д., подписал с необыкновенной лёгкостью, даже не вчитываясь в текст.
Писатель Е., которого Александр Трифонович любил и много печатал, честно признался, что он боится и, если подпишет, повредит себе...»
Ю. Трифонов. «Записки соседа». 1972.
Столько возни, шума, таксистов замучили, и столь мало выискалось подписантов за Твардовского!
«…Мы совершенно убеждены, что для блага всей советской культуры необходимо, чтобы "Новый мир" продолжал свою работу под руководством А. Т. Твардовского и в том составе редколлегии, которую он считает полезным для журнала».
А. Бек, В. Каверин, Б. Можаев, Ан. Рыбаков, Ю. Трифонов, А. Вознесенский, Ев. Евтушенко, М. Алигер, Евг. Воробьев, В. Тендряков, Ю. Нагибин, М. Исаковский.
9 февраля 1970.
Баланс русских и еврейских авторов в подборе подписей неукоснительно соблюдён, истины не приоткрывает: Твардовским и "его" журналом вертели недобитые троцкисты...
Нелепо, одиноко выглядит здесь подпись полуслепого старика Исаковского. Как же не помочь смоленскому земляку...
«…Ведущий либеральный журнал Советского Союза, "Новый мир", сегодня обвиняется в том, что его авторы проповедуют "идеи космополитизма", очерняют советский патриотизм и недооценивают угрозу буржуазной идеологии. <…>
в последние месяцы предпринимаются попытки снять с должности главного редактора "Нового мира" господина Твардовского, но пока журнал сохраняет ту же прямоту, что всегда, без каких бы то ни было изменений в составе редакции..».
«Нью-Йорк Таймс». 27 июля 1969.
«…Неужели главный редактор журнала А. Т. Твардовский, коммунисты в редакции и на этот раз не задумаются над тем, почему их позиция в литературе и общественной жизни вызывает столько радости в стане антисоветчиков, почему ни один другой советский печатный орган не пользуется таким "кредитом" у буржуазных идеологов, как "Новый мир"?»
«Советская Россия», 1 августа 1969.
Писем "за" и "против" Твардовского различные газеты - тема выгодная - организовали немало. О "простых" читателях речи нет, но мотивация известных культуртрегеров бывает занятной, забавной, огорчительной.
Вот что насочинял-навспоминал бывший главный редактор журнала "Знамя" Григорий Бакланов (Фридман). Теперь повести Бакланова мало кто и помнит, но тогда он не сходил с экранов телевидения, говорил гладко, умело, это была фигура хорошо прорекламированная, выхваченная из бытовой крапивы, вознесённая под облака мохнатой рукой члена Политбюро Яковлева.
И наплевать бы на того забытого Бакланова-Фридмана, но в августе 1991 года, будучи грибником-ягодником в далёкой деревне, отрезанной от мира, на "Эхе Москвы", единственной в те дни слышимой радиостанции, я услышал знакомый голосок: мелкий литератор Бакланов-Фридман, расправив крылья - наша берёт! - дом писателей на Комсомольском проспекте объявил прибежищем русских фашистов!
Обыватели меж собою в исключительных случаях, бывает, так лаются: "Ой ты, фашист!", но Фридману, офицеру, ветерану Великой Отечественной, язык бы выдернуть...
Случайная, казалось, эмоциональная оговорка о литераторах-фашистах, без вертлявых спасительных кавычек, о членах творческого союза, в котором состоишь и ты сам, была не оговоркой, была давно сложившимся убеждением.
В октябре 1993 года Бакланов-Фридман подписал "письмо 42-х", в котором мечта "атакующего класса" была сведена к двум словам: "добить гадину", то есть добить русскую культуру, которая иногда поднимает массы на борьбу за своё существование...
«Ну да, подписал. И правильно подписал <…>
Когда фашисты напали на мою Родину, права на сомнения у меня уже не было, и я пошёл на фронт.
А Хасбулатов и компания - те же фашисты, так что в октябре девяносто третьего я просто снова пошёл на фронт и не жалею об этом».
Григорий Бакланов. Олег Кашин. Человек со «Знаменем» Архивная копия от 1 января 2011 на Wayback Machine // «Русская жизнь», 14 марта 2008 года.
Григорий Бакланов (Фридман), гл. редактор журнала "Знамя".
Письмо в защиту Твардовского - в феврале 1970 - первым по афавиту подписал Александр Альфредович Бек, в октябре 1993 дочери Бека, Татьяне, - наследница идей! - повторить фокус отца не привелось, письмо с призывом открыть фронт против русских фашистов открывается фамилией Ахмадулиной, далее следуют другие с фамилией на "а", далее - Бакланов, затем уж - Бек...
Алфавит победители соблюдали, радовались иному: если нарушить все правила, всю традиционную мораль, если навалиться скопом, всё удаётся, главное, чтобы русские дураки не сорвались с крючка...
Когда мы с Юрой Трифоновым, - здесь Г. Бакланов вспоминает 1970-е, - отнесли в «Литературку» письмо в защиту Твардовского, а копию отправили ему в больницу, Александр Трифонович писал: «Я способен понять необходимость в данных документах известных преувеличений в оценке моей персоны…» <…>
на даче <…> Твардовский пришёл ко мне и предложил стать его первым заместителем в журнале «Новый мир».
Александр Григорьевич Дементьев только что с этой должности был снят, он и ответственный секретарь журнала Закс, не самые, надо сказать, смелые сподвижники Твардовского. Но дело было не в них: Твардовского подталкивали <…> вспылить, оскорбиться и уйти. <…>
И вот он предложил мне занять место Дементьева. Отказаться было невозможно, отказаться в ту пору значило предать Твардовского.
Согласиться — погубить себя: пришлось бы бросить писать. <…>
Я попросил время подумать, но про себя решил: надо соглашаться. Однако больше Александр Трифонович о своём предложении не напоминал.
У Александра Николаевича Яковлева, а он тогда был членом Политбюро, как принято выражаться, я сразу «нашёл понимание», - пишет Бакланов, тем самым кладёт на себя такое же клеймо агента тёмных сил, какое имел "хромой бес" Яковлев... <…>
В Союзе писателей, - продолжает Г. Бакланов, - из «Дома Ростовых» был прорыт подземный ход в Дом литераторов, чтобы руководству не надо было идти двором, зимой надевать шубу, шапку, а прямо под домом пройти в ресторан или — в президиум. <…>
у нас не редкость, увидев начальство, устремляться к нему: он рюмку налил, ко рту несёт, вот тут ему самое время про квартиру напомнить. <…>
ход прорыли <…> под главным кабинетом, где Горький когда-то сиживал, где стены увешаны дарёными коврами от всех республик, устроили под ним в полуподвале отдельный кабинет с маленькой кухней: для, как выражаются в таких случаях, «узкого круга лиц».
Туда я тоже стал приезжать иной раз, чтобы за обедом, среди разговора, решить какое-нибудь дело для журнала ["Знамя"].
вечером того же дня позвонил мне на дачу Александр Николаевич Яковлев <…>
мне хотелось напечатать «Собачье сердце» Булгакова. Я объявил другую его вещь, «Роковые яйца», это был пробный шар. И на первом же секретариате Союза писателей Чаковский кричал: «О чем мы здесь разговариваем? Гады уже ползут на Москву!..» <…>
В половине восьмого утра я сидел за столом, но не писалось. Звонок телефона. Вновь - Александр Николаевич <…>
Стало ясно: сработала Система. Не бывает столько случайных совпадений, не может быть. <…>.
Твардовского невозможно уже <…> вызвать «на ковёр». <…> Великие покойники нам нужны, поэма «Василий Теркин» - наша классика. <…>
Инстинкт самосохранения древнее ума. Он заложен в основу Системы. И он подсказывает: ни один камешек не следует шевелить — всё здание рухнет. <…>
В назначенный час я был у Яковлева. <…>
церемония пропусков, берущие под козырёк офицеры, коридоры, приёмные, величие кабинетов, постоянный трепет и соблазн - архитекторы новой, земной религии знали, что строили, брали из прошлого незыблемое.
Мог ли я думать на войне, что по обе стороны фронта религия, в сущности, строилась по схожим образцам. А мы, мальчишки [русские и немцы? - А.А.], свято верующие, убивали друг друга. Убивали, не жалея собственной жизни.
Григорий Бакланов. Жизнь, подаренная дважды.
(Жизнь, подаренная дважды / Г.Я. Бакланов. - М.: Вагриус, 1999. - 447 с.
Последняя мысль Бакланова - похожие мотивации фронтовых будней, что у советских людей, что у немецких фашистов, - не его открытие.
Василий Гроссман гнул в ту сторону в романе "Жизнь и судьба", а сколько таких недобитых сионистов, раннесоветских строителей Великого Израиля, было сметено в небытие в ужасном предчувствии всесокрушающей войны... Ликвидацию пятой колонны в предвоенной Советской России Григорий Бакланов осторожно - насколько было разрешено - зацепил в романе "Июль 1941", но до тождества политики Сталина и Гитлера не опускался...
Приравнять Советский Союз к режиму Гитлера - эту мысль уже открыто протаскивал неугомонный "хромой бес", член Политбюро Яковлев, на Съезде народных депутатов СССР, пакт Молотов-Риббентроп теми вислоухими депутатами был гневно осуждён, многие из них живы и не ведают стыда... Обратить в прах освободительную миссию Красной Армии в Европе - заветная мечта наследников разгромленных фашистов, мечта реваншистов в наши дни находит множество сторонников в европейских странах, находит место и в современной России, уже снова воюющей с Западом...
***
Пока ещё лето 1969 года.
Отзвуки московских журнальных битв доносятся невнятно. Это нынешнему читателю перечисленные деятели известны не хуже друзей детства, – кто и что написал на стене и как был оттаскан за ухо, – а тогда те имена значились «властителями дум»...
В Грязовце (я приезжал в гости частенько), в редакции «Сельской правды», разглагольствуем о Белове, кто он есть и откуда (да отсюда же!), и Василий Иванович соткался из дымного марева, заходит...
Пока что два мира, два Шапиро не нарушают правил игры. Евтушенко из рук Белова прикуривает без опаски опалить на себе щетину. Фото: Интернет.
У Белова думушки сложные. «Привычное дело» пришлось отдать в журнал «Север», корёжили, но напечатали в 1966 году.
Твардовский тогда отказался принять повесть, самому грозило очутиться на улице, удачно вывернулся, – хрущёвские кадры затаились до поры, – и Александр Трифонович дал свет «Плотницким рассказам», пробует на вкус «Бухтины» (упомянутые в "Записках соседа" Ю. Трифонова).
Но – 1969-й, опять Твардовскому искоса указывают на дверь, желательно, чтобы дверью той хлопнул сам, хотя и заслужил пинков...
«Шлю Вам поклон и журнал [«Север»]с моей оскоплённой штукой. Сократили её на два листа, да ошибок полно, да ещё правили, и без моего ведома, что особенно неприятно и взбесило. Очень надеюсь, что в сборнике будет не этот испорченный вариант, что в журнале...»
В. Белов - В. Петелину. Ноябрь, 1966.
Насчёт "без моего ведома" - беловское враньё, авторская фанаберия, опровергаемая редактором журнала "Север" С. Панкратовым.
«Привычное дело» – через год после публикации в журнале «Север» – было сдано в набор в издательстве «Советский писатель», в сборнике «За тремя волоками», под опекой адресата письма.
Читаем воспоминания доктора филологических наук Виктора Васильевича Петелина:
«...я исполнял обязанности заведующего редакцией русской прозы [издательства «Советский писатель»], в кабинет зашёл молодой человек, небольшого роста, стеснительно поздоровался и протянул мне рукопись <…>
Ну, а почему сразу в «Советский писатель»? Есть же и «Молодая гвардия», тем более в прошлом комсомольский вожак. <…>
– Мои рассказы и повесть вряд ли подойдут издательству «Молодая гвардия», – словно бы услышав мои внутренние сомнения, сказал Белов. – Я больше пишу о современной деревне... <…>
Что-то подкупало в этой простоте и доверительности, которая исходила от Василия Ивановича Белова, немногословного, стеснительного, чуть-чуть неуверенного в себе, ведь он пришёл в «чужое» издательство, тут и «своих» полно, а всех даже и такое мощное издательство прокормить не в состоянии, конкурс рукописей был слишком велик, даже не столько рукописей, сколько имён, порой и дутых. <…>
Белова я быстро прочитал, за день-два. Понял, что это настоящая русская проза, действуют истинно русские люди, говорят на подлинном русском языке.
Но ведь эту рукопись надо провести через авторитетное рецензирование.
Кому дать, чтобы поддержать это молодое дарование и поставить в план издания? Это мучительный вопрос. От этого очень многое зависело в судьбе рукописи, а значит, и в судьбе её автора. А тут совсем ещё молодой, никто о нём и не слышал.
Лаптев Юрий Григорьевич, мелькнуло у меня, и проректор Литинститута, и лауреат Сталинской премии, сам пишет о деревне. <…>
Лаптев принёс рецензию, я лихорадочно смотрю на последние абзацы рецензии: печатать в таком виде не следует. <…>
начинает мне объяснять, что если напечатаем такое произведение, то завтра же нас всех разгонят, обвинят в клевете на колхозное крестьянство <…>
Позвонил Виктору Чалмаеву (из «Молодой гвардии», куда Белов идти не хотел – А.А.), который иной раз выручал нас, охотно брал рукописи на рецензию.<…>Но и тут ничего хорошего не получилось – Виктор Чалмаев написал ещё более хлёсткую, жёсткую рецензию – печатать нельзя. <…>
«Привычное дело» было опубликовано в издательстве «Советский писатель» в 1968 году <…>, нам удалось полностью сохранить в конечном счёте авторскую волю, не нарушая её, не искажая представленное, как это иной раз бывало в то непростое время».
В. Петелин. «Мой ХХ век: счастье быть с самим собой».
Думушка у Белова и про Сергея Васильевича Викулова: синим пламенем горит вчерашний вологжанин, недавний заместитель редактора журнала «Молодая гвардия», судьба и этого издания – «почвеннического», в пику «Новому миру», где окопались «дети XX съезда» – на волоске висит... Висим! Городок на Урале, Мамин-Сибиряк там родился, больше двухсот лет висит, не падает. Не дадут и журналам сорваться, хотя и подвесили...
Урал – край надёжный. В Перми – вон куда мотнуло – в 1955 году Белов работал на заводе столяром-ремонтником, приводил в божеский вид окна и двери; в Кагановичевском райкоме ловцы человеков приметили молодого карьериста, приняли в число избранных; в горбачёвскую эру – стал членом ЦК КПСС...
1969-й год. С кем пойти?
Белов невысоко ценил осторожного, игравшего вдолгую, знатока журнально-цензурной жизни Сергея Васильевича Викулова, терпеть не мог ортодоксального Анатолия Владимировича Софронова, хотя «Огонёк» первым напечатал благосклонный отзыв о «Привычном деле»:
«Белов прислал мне экземпляр журнала [«Север»], я срочно написал рецензию, отдал её в «Огонёк», и Николай Сергованцев тут же поставил её в номер, а Софронов подписал.
поддержка «Огонька» в то время много значила в судьбе писателя.
«О светлом и горьком» – так называлась рецензия, с которой, в сущности, началась известность Василия Белова, но ни один из критиков, писавших впоследствии о Белове, не сослался на эту первую рецензию о «Привычном деле». («Огонёк». 1966, №29)».
В. Петелин. То же издание.
Не делай добра, не дождёшься и зла...
Игнаху – героя будущей своей трилогии – Белов назвал было Софроновым в честь редактора «Огонька» (см. повествование о Василии Шукшине «Тяжесть креста», там причины изложены витиеватее), немного погодя, устыдившись, старательно переправлял Софронова на Сопронова, не догадываясь, что человек с такой фамилией – личность историческая, бывал весьма знаменит: Тимофей Владимирович Сапронов – секретарь ВЦИК, председатель Малого Совнаркома, участник «левой оппозиции», в начале жизни – рабочий-маляр. Разошёлся во мнениях о жизни с ядром партийных руководителей, расстрелян...
Взгляды Сапронова не сошлись бы и со взглядами литературного героя – искусного в проделках негодяя, Игнаха в конце повествования согласно авторской воле спятит с ума!
Не сотворённые Беловым, «скрытой контрой», не безголовые уникумы вершили коллективизацию, вскричал бы Сапронов...
Да и любой здравомыслящий возмутится Беловым.
Колхозный хлеб победил Европу? Победил!!
Нет, ещё в комсомольские годики у Белова, у «скрытой контры», – так его величал тесть, – был иной взгляд на 30-40-е годы...
Недаром прорывались упоминания о всевидящем оке Андропова, хоть под полом избы закопай бумаги.
Идут с Шукшиным по лесу, и там говорят с опаской; рассказ устрашил и наборщика журнала «Наш современник»: вместо УЖД ставит УВД!
(Я писал об ошибке-анекдоте в интернете в 2008 году, она висит, хихикает.
Идут, мол, по узкоколейной железной дороге лесозаготовителей не в деревню к Белову, нет, прямым ходом шуруют в управление внутренних дел, в милицию!)
Редактор беловского сборника «За тремя волоками» Петелин перешёл в журнал «Молодая гвардия» на роль заведующего отделом критики; Белову то издание приходилось весьма не по нутру, теперь затеяло тяжбу с «Новым миром», читай, с Твардовским, к которому стремились – престиж – самые солидные авторы, чуяли: низкопоклонство советской буржуазии и просвещённого мещанства перед Западом обнулит-таки Советскую власть...
Белов пенял Петелину:
«...Твоё ехидное замечание насчёт моего «замыкания в рамках «Н. мира» я принял не всерьёз. <…> журнал-то не так уж и плох, не считая некоторых пассажей типа дементьевской статьи и катаевского «Кубика».
«Бухтины» мои там сейчас, но я не очень надеюсь, что пройдут. <…>
Теперь о письме («Письме 11-ти» в защиту «Молодой гвардии», против «Нового мира – А.А.) в «Огоньке».
Я бы это письмо не подписал. Не потому, что не согласен с мыслями против дементьевской статьи (с этими мыслями я согласен), а потому что, объективно, письмо против Твардовского.
А ты подписал бы? <…>
мне кажется, Витя Астафьев и Саша Романов тоже не поставили бы свои подписи против Твардовского, да ещё теперь, когда его гонят из журнала.
Всё это очень сложные и хитрые штуки. <…> 14. 08. 69. Белов.
В. В. Петелин. То же издание.
Это теперь ничего не видно в той поре ни сложного, ни хитрого!
Благодарность живёт иногда долго, если перевита, как торт ленточкой, расчётом на будущее: вдруг да устоит Пан Твардовский, а ты уж, допустим, не зная броду, за компанию, ядовито-остроумное письмо – всё правда клокочущая! – против Александра Трифоновича подмахнул...
«...обвиняли «Новый мир» в том, что он выступает против «главных духовных ценностей нашего общества», являясь проводником буржуазной идеологии и космополитизма <…> Подписавшиеся под письмом в редакцию «Огонька» 11 литераторов его не писали (но подписали; зеркальная ситуация с письмом в защиту «Н.М.» в изложении Ю. Трифонова – А.А.): как ныне выяснилось, над текстом работали В. Чалмаев и М. Лобанов (критиковавшиеся Дементьевым), а также близкие «Молодой гвардии» О. Михайлов, Н. Сергованцев, В. Петелин».
В. А. Твардовская. «В.Л.». № 1, 2005.
Белову являлась возможность воскликнуть своему редактору, Петелину: «И ты, Брут?!» Белов не подозревал, что Петелин, редактор сборника «За тремя волоками», любезный товарищ, которому адресована ехидная реплика: «А ты подписал бы?», стал одним из авторов ответа «молодогвардейцев» и друзей журнала – «Письма 11-ти»...
Заказчики и режиссёры журнальной войны – будущий «архитектор перестройки» Яковлев et cetera – умывали руки; Петелина, многоопытного, но не столь хитрого, как Белов, вслед за редактором Анатолием Васильевичем Никоновым изгнали из «Молодой гвардии»...
«...Мне известны попытки противопоставить поэта Твардовского Твардовскому-редактору.
Такое разделение совершенно неправомерно.
За последние двадцать лет все мои произведения – стихи, статьи, поэмы, в том числе удостоенная Ленинской премии поэма "За далью даль", – впервые появились на страницах "Нового мира". <…>
мероприятия по "укрощению" журнала не могут не иметь поэтому самых отрицательных последствий, не только литературных, но и политических.
В широких кругах наших читателей они неизбежно будут восприняты как рецидив сталинизма».
Из письма А. Т. Твардовского Л. И. Брежневу. 7 февр. 1970.
Бывший сотрудник журнала «Молодая гвардия» Михаил Петрович Лобанов определил главную черту многих известных советских писателей, которым государство разрешало бороться против себя, то есть – государства, черта – самонадеянность: они формируют-де сознание читательских масс, народа в целом:
«Всё меняется, одна правда остаётся», – любил повторять главный редактор «Нового мира» Твардовский, видя эту правду в писаниях Солженицына, в направлении журнала <…>
правда была в том, что не он руководил, а им руководили в журнале.
Это воочию видно из «Новомирского дневника» А. Кондратовича <…>
Довольно забавна история с поэмой Твардовского «По праву памяти» <…>
(За право печатать поэму состязались Залыгин и Бакланов, главные редакторы журналов "Новый мир" и "Знамя", Бакланов и об этой коллизии вспоминал. К общему знаменателю редакторы не пришли, но и не подрались, свои люди, напечатали поэму одновременно... - А.А.)
автор видел в этой своей поэме высшую точку своего гражданского мужества, связывал с нею свою жизнь, пробивался к Брежневу, чтобы опубликовать её, требовал обсуждения в Союзе писателей <…>
только советский литератор из числа литературных вельмож, избалованный вниманием «верхов», может так самонадеянно видеть в своих декларативных рифмованных строчках некий указующий путь государству, нечто угрожающее верхам. Тем более, что сам автор поэмы – не из числа тех характеров, которые готовы на серьёзное дело, на жертву...»
М. Лобанов. «Российский писатель». №4, 2000. №1, 2001.
Поэма «По праву памяти», недопущенная в журнал цензурой, была напечатана в 1969 году на Западе, – вот истинная причина и повод для второго (первое в 1954 году) изгнания Твардовского с поста главного редактора журнала «Новый мир»: поучаствует в подготовке то «оттепели», то «перестройки», и отлив моря несёт его назад...
Эту добровольную обязанность – влиять на сознание людей согласно своим убеждениям, независимо от мнения «вождей, нередко в противовес действиям властей предержащих – не снимает с себя и нынешнее поколение литераторов, гордится этим, правда, результатов на его счету – ноль с большим минусом...
Циничные управленцы смеются: никто вас теперь не заставляет «влиять», да и цензуры нет, однако, сейте разумное, доброе, вечное! Чур, не за бюджетные денежки, а за свои любезные...
Политика осталась прежняя: ты – мне, я – тебе, иначе и быть не может.
Помогаешь текущему режиму, держишь зонтик над его шляпой, успеваешь открывать рот с руганью по адресу предыдущего режима, за непереводимую чепуху получаешь много денег.
Знаток души человеческой, не забывай и себя, зыркай глазами во все стороны, притом наблюдай эволюцию властей предержащих: может быть, настал момент зачеркнуть и нынешнее время, – успевай-таки и то, и сё...
При случае Белов ругал (!) газетчиков, призывавших молодёжь оставаться в деревне: обида на юные собственные годы не проходила, поскольку его сельская жизнь (пока не ушёл в ФЗО) – нарушение Советской властью, так сказать, прав человека.
Теперь у человека – все права, но его, человека, в деревне нет...
«Учитесь на поэтов!» – пожелал ребятишкам, прибывшим в Тимониху на лето, Белов, совсем уж ветхий старичок, садясь в машину, уезжая из деревни. «Раздумья на родине». ГТРК Санкт-Петербург. 2007.
Поздний Белов поучает себя, раннего: не осуждай режим, всякая власть – от бога.
Спор с собою – одна из непременных черт личности, склонной к развитию, когда вчерашний здравый смысл поглощается сегодняшним прозрением или очередным затмением; об этом написано множество романов и повестей, не говоря о стихотворениях...
Пока что он в самом начале пути, хвататься за голову не намерен:
«...Чёрт возьми, но ведь 25 лет прошло с тех пор – четверть века! До каких пор нельзя писать того, что было тогда? Ведь в рассказах нет и сотой доли всей правды, всей тогдашней действительности, ведь если б описать то время по-настоящему честно, то куда бы было этим двум рассказишкам! («Самовар» и «Скакал казак» – А.А.) И многие ещё не знают, что пережили тогда русские люди, а самое обидное, что и знать не хотят – вот что обидно! <…>
В. Белов - В. Петелину. 23 апреля 1967. <…>
«Целина» в подмётки не годится «Тихому Дону» <…>
при содержании ограниченном, навеянном весьма преходящими явлениями и идеями. (Помяни моё слово: пройдёт десяток-полтора лет, и то, что делалось в деревне начала 30-х годов, будет всеми считаться ошибочным.)
В этой ситуации <…> не меньше трагизма, чем во время гражданской войны, но Шолохов в «Целине» смазал этот трагизм. Если автор «Тихого Дона» велик и недосягаем, то автор «Целины» почти не выделяется в ряду прочих и отнюдь, впрочем, не маленьких художников. <…>
В. Белов - В. Петелину. 23 декабря 1967».
Белов с Распутиным – и в Сибири дела не веселили – ходили к Горбачёву.
Надарили книг монархистов: Ивана Ильина, Ивана Солоневича, и что толку? Некий толк есть!
Книжки на столе долежались до Путина, иногда говорит: читает-де, принимает как руководство к действию...
Москва при Ельцине поверила беловскому идеологу уничтожения деревни – мурманскому гостю Митьке: колхозы разогнала! Не надо и бензином обливать – сами разбегутся, если молоко да мясо покупать не у них, заграничная еда – намного дешевле, там госдотациями восполняют всякие убытки. А как жить своим хрустьянишкам? Силой загоняли их в колхозы, так теперь их воля – ринуться в разные стороны...
Знал, как выкачиваются денежки из деревни, и Белов, говорил (до августовского путча банды Ельцина в 1991 году) на заседании Верховного Совета СССР:
«Я хотел вам показать деталь от агрегата Е-302. Пять дней назад механик в моём колхозе чуть не стукнул ею меня по голове.
Эта железяка стоила в 1987 году всего 87 копеечек, в июле 1989-го она уже стоила 8 рублей с лишним, а нынче – 10 рублей 53 копейки. Я хотел передать её на память министру финансов, но трактористы сказали: покажи и привези обратно, потому что это дефицитная штука. Вот за этих крестьян уже решили, что делать с землёй, решили, что делать с убыточными колхозами: решили продавать с молотка».
В. Белов. «Внемли себе». 1993.
Степан Разин не явится – не те времена, но песни про него за столом, бывает, поют...
«…Все мы были тогда молоды и задиристы… Первые признаки разгрома советского государства уже веяли над землёй, но мы не придавали им большого значения и даже рады были некоторым буревестникам. Надо признать этот факт».
В. Белов. «Тяжесть креста».
Неославянофилов и новоявленных западников по отдельности нельзя назвать стороной конфликта в их постоянной борьбе против государства, плюя друг на дружку, они были невольными союзниками.
Наполненное на верхней палубе теми и прочими предателями, подобно речному теплоходу, где публика, и злонамеренная, и беспечная, столпилась любоваться кровавым закатом, государство-корабль имело критический, как внезапно выяснилось, крен на сторону, обращённую к Западу...
Внимательные наблюдатели, подобно издателю машинописного журнала «Вече» Владимиру Николаевичу Осипову, сидели по тюрьмам.
Геннадий Михайлович Шиманов, один из авторов машинописного журнала «Вече», вспоминая 1960-70-е, часть которых прошла у него в «психушках», коренной вопрос времени описывал так:
«…Правильно ли мы, русские патриоты, себя ведём, выступая, по существу, единым фронтом вместе с так называемыми «демократами» (диссидентами, речь о 1970-х годах – А.А.) против Советской власти?..
Рухни завтра Советская власть, и кто станет хозяином России?
При столь подавляющем превосходстве антирусских сил даже в самой России, не говоря уже о всей мощи Запада, которая будет брошена на помощь его ставленникам и союзникам в нашей стране, на что же надеяться русским патриотам? Только на чудо. Потому что придут к власти силы, неизмеримо худшие по сравнению с теперешним режимом…
Значит, нам надо твёрдо и недвусмысленно стать на сторону этого режима, как бы он ни был плох и поддерживать его против западников… <…>
Я думаю теперь, что в принципе эти соображения были верны, но так сказать, вопиюще однобоки в том отношении, что я не догадывался об истинных размерах еврейской власти в нашей стране…
Думаю, евреи поняли мои мысли о Советской власти намного лучше русских патриотов, которые в идеологическом отношении отстают от своих конкурентов на целый порядок».
Геннадий Шиманов. «Наш современник». № 5, 1992.
Как видим, в XXI веке русские отстали от здравого смысла почти безнадёжно, однако, кулаки сучат, посетила их, видимо, спасительная идея, которая в сказках Ивану-дураку является в самую роковую минуту...
Александр Алексичев."Сухая гроза".
(Вологда, "Арника", 2022; Вологда, "Родники", 2023).
Отрывки из книги.