— Анечка, милая, ты меня слышишь? Я приеду завтра первым утренним поездом! — раздался в трубке голос Ольги Петровны, полный решимости, как у маршала перед наступлением.
Анна замерла посреди кухни, держа в руке мокрую тарелку. Капли с крана стекали в раковину, а она всё ещё не могла поверить, что услышала.
— Ольга Петровна… но вы… — она растерянно искала хоть какое-то оправдание, но в голове стояла глухая пустота. — Мы не совсем готовы… у нас тут…
— Ой, да ладно, девочка! — перебила свекровь. — Я к своему сыну и внуку еду, а не в гостиницу. Что там готовиться? Приезжаю, как есть. Встречайте на вокзале, поезд в девять. Всё, целую!
Сигналы отбоя гудели в ухо, пока Анна стояла, не в силах пошевелиться. Через минуту тарелка выскользнула из рук и глухо стукнулась о дно мойки.
На кухне повисла тишина. Тяжёлая, давящая.
Рождество. Долгожданные каникулы. Анна планировала провести их тихо, с сыном и Сергеем. Попить какао, посмотреть мультики, выспаться наконец. Но теперь — всё по-новой. Приезд Ольги Петровны всегда означал одно: тревога, давление, и бесконечная вереница упрёков, замаскированных под «заботу».
— Серёж! — крикнула она в комнату, где муж, как обычно, устроился с пультом у телевизора.
— Что? — отозвался он, не отрываясь от футбольного матча.
— Завтра твоя мама приезжает! Утренним поездом. В девять.
— Отлично! — оживился он. — Давно её не было, соскучился.
Анна отвернулась, сдерживая раздражение. Конечно, соскучился. Это ведь не ему предстоит готовить и убирать, стирать постель и слушать лекции о том, как правильно жить. Это всегда её роль — хранительницы порядка и буфера между поколениями.
На автомате она начала собирать игрушки в детской. Ванечка уже спал, уткнувшись носом в плюшевого зайца. Ему ещё предстояло узнать, что уютный режим каникул сменится бабушкиной «школой жизни».
Утро началось в суете. Анна, как заведённая, проверяла постель, варила кашу, вынимала дополнительное одеяло. У Ванечки за ночь поднялась температура — небольшая, но неприятная. Серёжа, как обычно, «срочно» вызвался ехать на работу, оставив всё на неё.
К вокзалу они с Ваней приехали вовремя. Мальчик кутался в шарф, его глаза блестели, и всё лицо было напряжённым от предчувствия.
— Мама, а бабушка приедет с конфетами? — спросил он, цепляясь за её руку.
— Наверняка, — выдохнула Анна, разглядывая толпу. — Она всегда привозит подарки.
Когда Ольга Петровна появилась на перроне, её невозможно было не заметить: строгий синий плащ, причёска, как с фотографии в газете, тяжёлая сумка и чемодан с цветами. И уверенность в каждом шаге.
— Ванечка, родной! — воскликнула она и бросилась обнимать внука, даже не взглянув на невестку. — Какой ты стал взрослый! Анечка, ты всё такая же… бледненькая. У тебя времени совсем на себя нет?
«Началось», — подумала Анна.
Поездка до дома прошла в потоке монолога о московских ценах, болячках и соседке, которая «вечно влезает не в своё дело».
Дома всё повторилось, как по сценарию. Свекровь оглядела квартиру, как военный стратег оценивает позиции: узко, темновато, балкон захламлён, кухня маленькая.
— А ты, Анечка, всё ещё работаешь в школе? — спросила она, словно это было чем-то странным.
— Да, в той же. Второй класс в этом году.
— Ужас. С этими детьми. Никакой благодарности. И зарплата смешная. Вот в наше время…
Анна тихо закрыла дверь в комнату и глубоко выдохнула.
На следующий день Ольга Петровна уверенно захватила кухню. Она вставала раньше всех, жарила сырники, варила щи, протирала подоконники. Анна чувствовала, как уходит почва из-под ног.
Ванечка же был в восторге. Ему позволяли всё: сладкое на завтрак, мультфильмы после девяти, и даже отказ от дневного сна.
— Мама говорит, что я большой, и мне не надо спать днём, — заявил он, упираясь перед кроватью.
— Ваня, у тебя температура! Тебе нужен отдых!
— Бабушка разрешила!
И снова она проиграла. Каждый день — новая маленькая битва. И ни одной выигранной.
На четвёртый день свекровного пребывания квартира Анны уже не казалась ей родной. Это было похоже на временное убежище, где она скромно ютится на правах квартиранта.
Ольга Петровна хозяйничала, как всегда мечтала: переставила мебель в комнате Вани, поменяла шторы на свои «практичные» занавески, объявила, что чай теперь будет только с сушками, а холодильник нужно «наконец-то организовать как у людей».
— Ань, ты не обижайся, — как бы мягко говорила она. — Но у тебя в доме никакой системы. Всё на глазок, всё на бегу. Вот я поживу тут немного, научу тебя порядку. И тебе легче будет, и Серёже приятно.
Анна в ответ только кивала, стискивая зубы.
Сергей всё больше отмалчивался. Когда Анна пыталась с ним поговорить по душам, он только разводил руками:
— Да что ты так напрягаешься? Мама же старается. Посуду моет, готовит. Нам же легче!
— Нам? — она с трудом сдерживала голос. — Или тебе? У меня ощущение, что я живу в чужом доме. Меня как будто вытеснили.
— Ты преувеличиваешь, — отмахивался он.
— Нет, Серёжа, ты просто не хочешь видеть, — отрезала Анна. — Потому что тебе удобно.
Он уходил на работу рано, возвращался поздно и «не влезал в женские дела». Анне же некуда было сбежать.
За неделю она ни разу не выпила кофе в тишине, не легла спать первой, не провела ни минуты наедине с сыном.
Бабушка стала для Вани всем — авторитетом, волшебницей, защитницей. Она подсовывала ему конфеты, даже когда у него сыпало щёки, и говорила:
— Ну что ты, ерунда! У детей всё быстро проходит. Не надо его пугать этим вашим врачебным бредом!
Однажды вечером Анна не выдержала. Ваня не хотел ложиться спать, плакал, капризничал. Она встала в дверях и сказала:
— Ольга Петровна, пожалуйста, давайте договоримся: Ваня ложится в девять. Это важно для его здоровья.
— Боже мой! — всплеснула руками свекровь. — Да кто же ложится в девять на праздниках? Это не детство, а армия!
— Я не прошу армейской дисциплины, — стараясь сохранять спокойствие, сказала Анна. — Я прошу соблюдать режим, к которому он привык.
— У него под глазами круги, — свекровь поджала губы. — Потому что вы с Серёжей всё время в работе. А ребёнку нужно тепло, внимание. А не только правила.
В этот момент из комнаты вышел Сергей. Он бросил взгляд на жену, потом на мать, и, как всегда, выбрал молчание.
Анна ушла в спальню, опустилась на кровать и впервые за долгое время заплакала. Бесшумно, сдержанно, как плачут взрослые, которым нельзя быть слабыми.
Утром она уже решила не сдерживаться.
— Сергей, — сказала она за завтраком, когда Ольга Петровна ушла в магазин. — Мы с тобой семья. У нас есть ребёнок. У нас был свой порядок. А теперь в нашей квартире всё перевёрнуто. Я больше не чувствую, что это наш дом.
Сергей оторвался от телефона.
— Я же тебе говорил — мама просто старается помочь.
— Помощь — это когда у тебя спрашивают, нужна ли она. А не ставят перед фактом и перестраивают твою жизнь, — Анна положила вилку. — Я хочу, чтобы ты сказал ей, что переезд невозможен.
Он застыл.
— Какой переезд?
— Ты серьёзно? — она рассмеялась. — Она уже обсуждает, где будет стоять её кресло, как она повесит свои шторы, и кому продаст свою квартиру в Москве. Ты правда не слышал?
Сергей замялся.
— Ну… она правда думает переехать. Сказала, что ей страшно одной. Что хочет быть рядом с внуком.
— Пусть будет рядом, — вздохнула Анна. — Но не в нашей двухкомнатной квартире. У нас и так ребёнок спит с нами, потому что ты отдал его комнату матери.
— Это временно, — промямлил он.
— Нет, Серёжа. Это не временно, если ты молчишь. Это поощрение. Ты просто позволяешь ей вторгаться в наш дом.
— Я не знаю, что сказать… — он развёл руками.
— Тогда я скажу. Сегодня вечером. Прямо ей. Потому что если ты не можешь защитить границы своей семьи, я это сделаю сама.
Весь день Анна ходила по квартире, считая до десяти, до двадцати, до пятидесяти — лишь бы не сорваться. Ольга Петровна, как назло, была в ударе: комментировала каждый шаг, навязчиво учила Ваню читать по слогам «по проверенному методу», жаловалась на цены в магазине и с гордостью заявляла:
— Я, между прочим, купила новую скатерть. Нам с вами сюда нужно что-то посветлее. А то мрачно у вас как-то. Как в общаге.
Анна сделала вид, что не слышит. Всё, что она хотела, — дожить до вечера и сказать то, что давно зрело в груди.
Когда Сергей вернулся с работы, Ольга Петровна уже жарила оладьи «по старинному рецепту». Ваня бегал с ложкой вокруг стола, уговаривая бабушку дать попробовать прямо с сковородки.
Анна остановилась в дверях кухни, вытерла руки о полотенце и, собрав всю свою решимость, произнесла:
— Нам нужно поговорить.
— О, начинается, — без оглядки сказала свекровь. — Только дайте мне сначала оладьи довести, а то опять сожжёшь, как тогда блины.
— Сейчас, — Анна подошла ближе. — И не про еду. Про жильё. И про ваше решение переехать.
Ольга Петровна замерла с лопаткой в руке. Сергей, сидевший за столом, оторвался от телефона.
— Анечка, ну зачем сейчас? — начал он, но она его остановила взглядом.
— Потому что если не сейчас, то никогда.
Она глубоко вдохнула:
— Ольга Петровна, я вас уважаю. Вы — мама моего мужа и бабушка моего сына. Но мы с Сергеем — семья. И это наш дом. У него есть свои правила, свой уклад. И я не могу больше делать вид, что ничего не происходит.
— Ты что, выставляешь меня? — свекровь медленно опустила лопатку. — Я же только на днях вам говорила: продам квартиру, помогу расшириться...
— А мы не просили вас это делать, — твёрдо сказала Анна. — Мы не готовы жить вместе. И дело не только в площади. Мы — разные люди, у нас разные взгляды, подходы, привычки.
— Ну конечно, — Ольга Петровна покачала головой. — Сейчас модно быть «разными». У каждого «границы», «пространство», «психология». А старшие — никто, мусор у порога. Только бы не мешали.
Сергей встал, подойдя ближе:
— Мама, это не так. Но Анна права. Мы с ней — семья. И решение о том, кто с нами живёт, должны принимать мы. Вместе. А не по факту.
— Значит, я мешаю? — голос свекрови дрогнул.
— Нет, вы не мешаете. Но вы нарушаете наш порядок. Наши договорённости. И отказываетесь это видеть, — спокойно ответила Анна. — Мы не хотим терять с вами связь. Но мы хотим сохранить наш дом.
Ольга Петровна долго молчала. Потом вытерла руки о фартук и вышла из кухни.
Сергей вздохнул:
— Всё. Обиделась.
— Мне жаль, — сказала Анна. — Но у меня не было другого выхода. Или мы говорим это сейчас, или потом уже поздно. Я не хочу разрушать наш брак. Но я больше не могу притворяться.
Позже, когда Ваня уже спал, Ольга Петровна вышла с чемоданом в коридор.
— Я уеду послезавтра. Позвонила соседке, договорились. Квартира пусть пока стоит. Может, и не буду продавать.
— Это разумно, — сказал Сергей.
— Да что вы, — свекровь усмехнулась. — Вдруг у молодых снова мода пройдёт, границы сотрутся.
Анна не ответила. Она просто помогла донести сумку до комнаты, а потом ушла в ванную.
Утром свекровь была на удивление тихой. Позавтракали молча. Лишь у выхода, обняв Ваню, она вдруг повернулась к Анне:
— Я много наделала не так, прости.
Анна кивнула.
— Я не хочу, чтобы мы ссорились. Просто нам правда нужно пространство. Всем троим.
— Поняла, — кивнула Ольга Петровна. — Ты — мама. И дом твой. Пусть не по-моему, но по-честному.
Сергей провожал её на вокзал один. Когда вернулся, обнял Анну за плечи:
— Я горжусь тобой. Ты сделала то, чего я не смог.
Анна улыбнулась:
— Мы сделали это вместе. Просто кто-то должен был начать говорить.
С улицы в окна стучал снег. В доме впервые за долгое время было тихо.