Погрузитесь в ледяную и тревожную атмосферу заброшенного колхоза Поволжья в мистическом триллере «Шуликуны» — аудиокниге, вдохновленной русским фольклором и современными городскими легендами. Зима 2024 года. Снег скрывает следы, а тишина мертвой земли звучит громче крика. Когда поисковик и бывший следователь приезжает в покинутую деревню, чтобы найти пропавшую девушку, он сталкивается с древним злом, которое прячется под корнями, застывшее во времени.
______________
Эпизод №1
Заснеженная дорога, по которой с трудом пробивался внедорожник, петляла между густых деревьев, словно змея, извивающаяся на холодной земле. Время здесь, в самом сердце Поволжья, будто растянулось, замерло. В окно виднелись только белые просторы, усыпанные пушистым снегом, и темные силуэты старых построек, потерянных во времени и забытых людьми. Когда машина остановилась, из неё вышел мужчина — Илья Горшков, бывший следователь, ныне волонтер поискового отряда. Он был высоким, с сильной осанкой, но на его лице не было того блеска уверенности, который был привычен раньше. Его взгляд был темным, усталым — не от долгого пути, а от того, что он знал, чем предстоит заняться.
Илья направился к заброшенному колхозу «Октябрь», в котором последние несколько дней не могла найти следы исчезнувшей девушки. Местные жители говорили, что это «мертвая земля», место, полное проклятий и забвения, и что те, кто осмелится в него попасть, никогда не возвращаются. Но Илья был упрям, как всегда. Он не верил в суеверия, не боялся мракобесия. Он знал, что если не найти эту девушку, его сердце будет разрывать. Он был здесь ради неё, ради поиска ответов.
Заброшенный колхоз встретил его тихим, глухим миром, из которого словно выветрились все звуки. Даже ветер, казалось, шелестел еле-еле, как будто боясь разбудить то, что пряталось здесь. В здании бывшей школы, где, по словам местных, она была видна в последний раз, Илья сразу заметил странную атмосферу — даже воздух был не таким, как везде. Он был тяжелым, вязким, и в нем витала непреодолимая тишина. Илья осмотрелся, заметив на полу следы старой грязи и травы. Подойдя к разрушенной карте местности, он нашел странные выжженные метки. Они выглядели как следы от огня, только странным образом не оставившие запаха или следа от пламени. А рядом, прямо на столе, лежал амулет — ржавый, изогнутый, с изображением существа с длинными руками, словно человеческие конечности были искажены и вытянуты до невозможности. Этот амулет казался чем-то неестественным, в нем была сила, которую невозможно было игнорировать.
В ту же ночь, после того как Илья устроился на ночлег в одном из покосившихся домов, его охватил странный, тревожный сон. В этом сне перед ним появилась девочка с черными глазами, затмевшими весь свет в её лице. Она стояла в лесу, среди черных деревьев, и шептала: «Они смотрят». Голос был глухим и отрывистым, как будто она говорила на языке, которого Илья не знал. Он проснулся, взмокший от пота, и в тот момент, когда открыл глаза, заметил, что на полу перед ним, на покрывале из старых газет, лежали следы — маленькие, босые детские следы, идущие в пустую комнату, ведущие в темную даль.
Он почувствовал, как холод сжался вокруг его груди, и на несколько секунд даже забыл, где находится. Но, несмотря на тревогу, Илья быстро собрался и направился к старым архивам, надеясь найти хоть какую-то подсказку, хоть один след, который мог бы указать путь. Он был уверен, что это не просто исчезновение, а нечто гораздо более зловещее.
На следующее утро Илья встретился с местными, они шептались, указывая пальцами на старую метеостанцию, находящуюся в нескольких километрах от колхоза. Они рассказывали странные истории о «Шуликунах» — неведомых существах, которые по слухам, появлялись зимой и забирали детей, только если те нарушали их тишину. Однако Илья был скептически настроен и считал все это не более чем суевериями. Он знал, что здесь что-то не так, и его интуиция говорила, что за исчезновением девушки стояло нечто гораздо более темное и таинственное.
Когда он подошел к старой метеостанции, его встретил старик — Кондрат, смотритель этого места. Он выглядел, как древний страж, старик, который почти забывал человеческие речи. Его глаза были мутными, но всё же он смотрел Илье в лицо, не отводя взгляда. Кондрат шепотом произнес:
— «Шуликуны... Не верь в сказки. Они пробуждаются зимой, если нарушить их тишину. Уходите, пока не поздно».
Но Илья не сдался, он был полон решимости, даже несмотря на предупреждения. Старик попытался его уговорить, но Илья просто пожал плечами. Когда он вернулся в заброшенное здание, Кондрат исчез. Илья не обратил на это внимания, решив, что старик просто заблудился, как и все остальные.
Вечером, когда темные тени начали опускаться на землю, Илья задумался. Он знал, что не может уйти без ответов. Ночью, когда мир вокруг погружался в глубокую тишину, его мысли терзали вопросы. С кем он столкнется завтра? Что скрывает эта заброшенная земля? И какой ужас скрывают старые руины колхоза «Октябрь»?
Эти вопросы оставались без ответа, но одно было ясно — Илья был здесь не случайно. Он был здесь, чтобы разгадать тайну, которая таилась за исчезновениями, за теми странными метками и этим старым амулетом.
Эпизод №2
На следующее утро мороз сковал землю крепче, чем вчера. Илья проснулся рано, еще до рассвета. В доме было сыро, и старые доски пола поскрипывали от малейшего движения, как будто дом сам жаловался на одиночество. Он накинул куртку и вышел во двор. Над горизонтом проступала ржавая полоска рассвета, снег переливался мутным блеском, а небо все еще держало ночную тьму, будто не желало отпускать.
В этом предрассветном безмолвии было нечто жуткое — какая-то стерильная тишина, из которой будто вырезали саму жизнь. Ни ветра, ни птиц, ни треска льда. Только редкий хруст шагов Ильи, когда он пошел к полуразрушенному зданию, которое когда-то было школой. Ему казалось, что он слышал тонкий, почти детский смех, но, прислушавшись, понял — это всего лишь его дыхание, разбивающееся о капюшон.
Он вошел в здание. Ржавые петли двери всхлипнули, будто кто-то за ними держал обиду. Внутри — обугленные стены, остовы парт, осыпавшаяся штукатурка. Илья направился в заднюю часть, где вчера наткнулся на странную карту. Она по-прежнему была на месте, прикреплённая ржавыми кнопками к стене, облезлая, с выжженными пятнами в форме кругов. Он провёл пальцем по одному из них — кожа зазудела, как от электричества.
На полу, под картой, он заметил металлический отблеск. Наклонившись, поднял амулет — тот самый, что вчера оставил на столе. Тот был изогнут, будто его кто-то пытался свернуть в спираль. Но главное — он был тёплый. Почти горячий.
Илья нахмурился. Плотнее сжал амулет и огляделся. Воздух в помещении стал тяжелым, в ноздрях пахло чем-то сырым, болотным. Он поднёс амулет ближе к лицу. Существо на нём, хоть и коряво выбитое, было изображено с пугающей детализацией: длинные, тонкие руки, провисающие ниже колен, лицо без глаз, как будто затянуто кожей. Но стоило повернуть амулет к свету, как показалось — в месте, где должны быть глаза, что-то мигнуло.
— Чёрт, — выдохнул Илья и сунул его в карман.
Он не знал, что больше всего его пугает: то, что предмет мог измениться за ночь, или то, что он мог не заметить чего-то важного с самого начала.
Повернувшись, он собирался выйти, но что-то в классе изменилось. На полу, ближе к входу, появились следы — босые, детские. Он подошёл ближе: они были свежие. Снег, занесённый ветром сквозь выбитое окно, еще не успел их затереть. Следы шли от окна — к стене, затем исчезали. Просто исчезали.
Он стоял, молча глядя в пол. Потом медленно выдохнул, достал телефон и сделал снимок. Его рука дрожала, хоть он и не признавал страха.
— Всё равно я найду её, — сказал он вслух. Самому себе. Словно эти следы были вызовом. В ту ночь Илья заснул не сразу. В комнате было душно, как будто всё вокруг гнило изнутри. Он перевернулся на другой бок, но тут же услышал странный звук. Как будто кто-то шептал его имя. Он приподнялся. Окно было открыто, занавески колыхались, за ними чернела улица.
— Кто здесь? — спросил он громко, хрипло.
Ответа не последовало. Лишь тихий шорох. Он подошел к окну, выглянул — и увидел, как по снежной тропинке прочерчена цепочка следов. Маленькие, чёткие, свежие. Они вели к лесу.
Ночью.
В этом проклятом месте.
Он вернулся, закрыл окно и сел на кровать. Долго не мог уснуть, но когда наконец погрузился в сон, его разум оказался в другом месте. Лес.
Высокие, мертвые деревья, как гигантские спицы, вонзённые в черную землю. Их ветви были похожи на руки, вытянутые вверх в мольбе. Между ними — белая девочка. Совсем юная. Лет семь или восемь. Бледная, почти прозрачная, с иссиня-чёрными глазами. Они сияли в темноте, как лужи нефти.
— Илья, — шептала она. — Они смотрят.
Её голос был странным — не детским. Он был слишком ровным, слишком выверенным. Как будто она повторяла слова, которые слышала тысячу раз, но сама не понимала.
— Кто «они»? — спросил Илья.
— Шуликуны, — прошептала она, делая шаг назад, — если ты не замолчишь, они возьмут тебя тоже.
Илья попытался двинуться к ней, но его ноги будто приросли к земле. Девочка протянула руку — тонкую, с серыми пальцами, вытянувшимися неестественно — и исчезла.
Вокруг него вдруг загремели деревья, и между стволами начали двигаться фигуры. Они были высокие, чересчур худые, и у каждого были длинные, как хлысты, руки. Их лица были нечёткими, и все они смотрели на него.
Он закричал. Проснулся, будто вынырнул из-под льда. Сердце грохотало, как вбиваемый молот. Пот струился по лбу. Комната была всё той же, но на полу — следы. Мелкие, босые, уходящие в угол. Он подошёл — там была старая дверь в погреб, закрытая десятилетиями. Ручка была ржавая, но кто-то недавно к ней прикасался — ржавчина облупилась, остался свежий отпечаток ладони.
Илья почувствовал, как по спине пробежала дрожь. Он понял: это место не просто заброшенное. Оно живое. Оно ждёт. Оно тянется. А сны — это не предупреждение. Это приглашение.
Он схватил фонарь, спустился вниз, в темноту. Каждый шаг отдавался глухим эхом. На стенах погреба — чёрная плесень, в углу — старая детская рукавица, изъеденная, будто её грызли крысы. Он наклонился, коснулся её — и в этот момент воздух резко потемнел, фонарь мигнул. На стене появилась руна, выжженная прямо в кирпиче. Круг, из которого выходили восемь тонких линий, как паучьи ноги.
— Что за... — начал он, но тут из темноты донесся голос. Не голос, скорее, многоголосое дыхание.
Он отшатнулся и выбрался наверх.
Снаружи уже светало. Мороз стал ещё крепче. Лес стоял молча. Всё было прежним, и всё изменилось.
Теперь Илья знал — он не просто ищет пропавшую. Он стал частью чего-то древнего. Чего-то, что проснулось.
И он чувствовал — этот сон был лишь началом.
Эпизод №3
На третий день снег сыпал с самого рассвета. Мелкий, вязкий, он прилипал к ветровому стеклу, будто хотел заглушить видимость и отбить желание двигаться дальше. Но внедорожник один за другим подъезжал к колхозу. Первыми прибыли двое — братья-диггеры, Влад и Денис. Невысокие, одетые в тёмные, многослойные куртки с карабинами и навесными фонарями, они выгрузили из багажника ящики с аппаратурой, рациями, картами и какими-то самодельными датчиками, которые, по словам Влада, «отлавливают геоаномалии».
Следом приехала Света — психолог-волонтёр. Хрупкая, с холодным взглядом и внутренним напряжением, она сдержанно поздоровалась и тут же начала задавать Илье вопросы: «Что именно вы видели?», «Вы уверены, что следы были настоящими?», «Какие запахи вы ощущали в момент пробуждения?»
Последней приехала Марина Редькина — худощавая блондинка с ярко накрашенными губами, ноутбуком и тетрадью в чёрной кожаной обложке, на которой золотыми буквами было выбито: «Сказания Поволжья». Она была блогером, собиравшей фольклор, и явно воспринимала эту поездку как контентную находку.
— Вы не представляете, сколько просмотров мы соберём, — с воодушевлением сказала она Илье, как только распаковала штатив. — Если, конечно, всё это окажется не тупой выдумкой.
— Я бы предпочёл, чтобы это было выдумкой, — мрачно ответил он.
Марина замолчала. Что-то в голосе Ильи её отрезвило.
Последним прибыл Артур — мужчина с уверенной осанкой и нездоровым румянцем на щеках. Он был застройщиком, намеревавшимся расчистить местность под элитный коттеджный посёлок. На его джипе красовалась наклейка: «Сила в собственности».
— Ну что, Илья, привёл нас на экскурсию? Где тут ваша ведьма с черными глазами? — усмехнулся он, глядя на сугробы.
— Это не экскурсия. Мы ищем девушку. Она пропала неделю назад, — холодно ответил Илья.
— А ещё вы нашли какие-то следы, детские ножки и карту с чёртовыми пентаграммами? — не унимался Артур. — Люди, вы вообще в себе?
Марина, вытирая объектив камеры, усмехнулась:
— Если ты не веришь в нечисть — это ещё не значит, что её нет. Особенно здесь. Поволжье зимой — это кладбище забытых богов. Тут у каждой сосны своя сказка.
— Особенно если ты пьёшь на голодный желудок, — буркнул Денис и хлопнул Влада по плечу.
Смех был нервным, и в нём чувствовалась фальшь. Все чувствовали странное напряжение, которое ползло из старых стен школы, из леса, из промёрзшей земли. Но пока никто не хотел признаваться, что боится. Илья повёл их к старой школе, показал карту, амулет и следы, которые теперь были частично занесены снегом.
Марина достала телефон, включила свет и внимательно рассматривала амулет.
— Похоже на антропоморфного духа. Видишь вот это? — Она показала на изгиб «рук». — В фольклоре такие часто изображаются с вытянутыми конечностями — как символы тех, кто крадёт детей. Не поверишь, но подобное встречается в сказаниях Чувашии и Мордвы. Их называли по-разному, но суть одна: они молчаливы, забирают за разговоры и не любят, когда их тревожат.
— Я видел сон, — тихо сказал Илья. — Девочка. Черные глаза. Она сказала: «Они смотрят».
— Шуликуны, — выдохнула Марина, почти шепотом. — В одной из записей монахинь XIX века есть упоминание: «Шуликуны под снегом, молчаливы. Услышав слово — выйдут».
— Вы издеваетесь? — Артур раздражённо поправил ворот куртки. — Ну давайте ещё расскажите, что они по Wi-Fi чувствуют, как мы сюда зашли.
— А ты спроси у себя, зачем тебя сюда вообще потянуло, — тихо сказала Света. — Если не веришь — мог остаться в городе.
— Я приехал, чтобы расчистить этот богом забытый уголок. Мне нужен проект. И всё это фольклорное безумие можно засунуть... — он осёкся.
Все замолчали. Из глубины школы донёсся тихий скрежет.
Сначала они решили, что это крысы. Влад посветил фонариком, но там, в тени, не было никого. Только старая доска с учебными плакатами, да сгнившая мебель. Но звук повторился. На этот раз — ближе. Как будто кто-то царапал стену изнутри.
Илья напрягся, шагнул вперёд.
— Не стойте столбом. Если кто-то есть — надо проверить.
— Или это ветер, — пробормотал Денис.
— Или не ветер, — парировала Марина, снимая всё на камеру. — Вот это я понимаю — материал.
Они медленно двинулись по коридору. Стены были исписаны. Надписи то выцветшие, то свежие. На одной из стен кто-то крупно, углём или грязью, написал: «НЕ ГОВОРИ». Под ней — схематичный человек с длинными руками.
Когда они вошли в старый учительский кабинет, Влад резко остановился.
— Вы это видите? — Он указал на стену.
На штукатурке проступал след ладони. Детской. Но вместо пяти пальцев — шесть.
В углу, рядом с рухнувшей доской, лежала кукла. Старомодная, в рваном платье, с одной выколотой глазницей. Из её рта торчала нитка. Черная. Грубая, как шнур из мешка.
Света отступила на шаг.
— Эта кукла… Она такая же, как во сне.
Все обернулись.
— Какой сон?
— Минувшей ночью. Я стояла у сарая. Заходила внутрь. А там — кто-то… длинный, высокий, качается, будто подвешен. И в руке — такая кукла. Она смотрела прямо в меня.
На лице у неё выступил пот. Она села на подоконник.
— Я... я не рассказывала. Думала, это просто кошмар.
— А я видел ту же сцену, — тихо сказал Денис. — Только я не заходил в сарай. Меня остановили. Голоса.
Марина перестала снимать. Теперь даже у неё исчезло веселье в глазах.
Илья посмотрел на всех.
— Хорошо. Тогда мы остаёмся. До конца. Пока не поймём, что это.
— До конца? — переспросил Артур. — Ты с ума сошёл? У тебя тут пол-группы в снах слышит чертей, а ты хочешь остаться?
— Уйдешь — ничего не узнаешь. Это место не просто так пустует. И девочка… она здесь.
Он посмотрел в окно. Снег усилился. За деревьями будто что-то двигалось — слишком быстро, слишком плавно, чтобы быть ветром.
Колхоз больше не был просто заброшенным.
Он дышал. Слушал.
Ждал.
Эпизод №4
Ночь опустилась на колхоз стремительно, будто кто-то дёрнул за черную занавеску неба. Снег шёл без остановки, толстым, вязким слоем заволакивая остатки цивилизации. Здания, ещё недавно кажущиеся развалинами, теперь выглядели как замёрзшие мумии, закутанные в саван из инея и льда. Тишина была почти абсолютной. Только ветер где-то далеко потрескивал об остовы ржавых антенн, да редкий вздох старой древесины в полу выдавал, что время здесь всё ещё продолжает свой ход, хотя бы по инерции.
Они сидели в полуразрушенной столовой бывшей фермы. Посреди — старый стол, на котором Марина разложила карту, амулет и свой ноутбук. Свет от аккумуляторной лампы был тусклым, жёлтым — он делал их лица бледными, неестественными, будто все они были тенями самих себя. Артур наливал себе из фляжки что-то, явно не чай. Света сидела чуть поодаль, обхватив себя руками. Её лицо было белым, как снег за окном.
— Здесь не только что-то живёт, — проговорила она негромко. — Здесь что-то будит нас изнутри.
— Что это значит? — спросил Илья.
— Я не знаю. Но я чувствую это. Это место как зеркало. Оно берёт твои страхи, твои ошибки… и возвращает их тебе. Только искажёнными.
Марина бросила быстрый взгляд на ноутбук.
— Мне нужно подключение. Хоть какое-нибудь. У меня есть архив одной монахини из Алатырского уезда. Там описываются подобные случаи. Но без доступа я не могу проверить совпадения.
— Забудь про интернет, — сказал Влад, входя в комнату. Он вернулся снаружи, отряхивая куртку от снега. — Здесь глушится всё. Даже рации глохнут на этом участке.
Дверь за его спиной скрипнула.
Тишина.
И вдруг — три удара.
Глухих. Ровных. Где-то снаружи.
— Вы слышали? — прошептала Света.
Они застыли. Даже Артур перестал пить.
— Это был не ветер, — сказал Илья и достал фонарь.
Он вышел первым. За ним последовали Влад и Денис, с ломами и фонариками. Марина осталась внутри — «фиксировать» происходящее, как она выразилась, хотя по глазам было видно, что у неё поджилки трясутся не меньше. Света не вышла. Она только закрыла глаза и прижалась к стене.
Снаружи воздух был густым, будто наполненным пеплом. Свет фонаря Ильи почти не пробивал снежную пелену. Впереди, за колодцем, что-то мелькнуло. Он замер. Затем шагнул вперёд, за ним — братья. Тени вокруг будто сдвинулись. Привиделось?
Они обошли здание. Следов не было. Только странный знак, выцарапанный на двери хлева: круг с семью короткими чертами, как солнце с обрубленными лучами.
— Кто это сделал? — прошептал Денис.
— Это не краска, — заметил Влад. — Это ожог. Как будто обожгли дерево изнутри.
В этот момент скрипнула дальняя калитка. Резко. Ритмично. Раз, два, три.
Они рванули туда, но когда дошли — никого. Только лопнувшая петля и раскачивающаяся доска. Снег был нетронут. Словно никто не проходил. Но калитка качалась. И в этом качании был ритм. Почти… дыхание.
Илья резко повернулся и посветил в сторону леса. Там, между деревьями, будто что-то стояло. Высокое. Чёрное. Слишком длинное. Но когда он моргнул — ничего не осталось. Они вернулись внутрь. Света молчала. Марина что-то быстро печатала на ноутбуке. Артур сидел с бутылкой и бормотал себе под нос:
— Все вы ненормальные. Это всё усталость. Просто надо спать. Надо спать…
И тут раздался стук.
На окно.
Раз, два, три.
Влад сорвался, подбежал, распахнул занавеску — пусто. Только снег и его собственное отражение.
— Чёрт! — выругался он. — Оно нас троллит. Как будто знает, где мы.
И тут — новая фигура у двери. Тень. Рука на ручке.
Фонарь выхватил из темноты лицо — морщинистое, в шапке-ушанке, с длинной бородой, в ватнике.
— Кто вы, мать вашу, такие? — сипло спросил старик.
Илья мгновенно выдохнул.
— Кондрат… Чёрт побери. Вы живой.
Старик прошёл внутрь, опираясь на палку. На вид — лет восемьдесят, но глаза острые, как нож.
— Я говорил вам, не суйтесь. Здесь не место для шума. Зимой — особенно.
— Кто вы? — спросила Света.
— Смотритель. Метеостанции. Остался один. А теперь я и за это место в ответе.
— Что происходит? — Илья подошёл ближе. — Вы знаете, что за Шуликуны?
Кондрат опустился на лавку. Пальцы его дрожали.
— Это не сказка. Это духи. Не как из книжек. Не призраки. Они — старая память земли. Забирают тех, кто говорит лишнее. Кто нарушает их покой.
— Мы ищем девушку. Пропала. Здесь. Неделю назад, — сказал Илья.
— Девочку… — прошептал старик. — Она не первая. Были и до неё. Я сам… в детстве… видел. Брата моего забрали. Мы шли в лес… Я говорил. А он — шептал в ответ. Потом — исчез. Осталась только шапка. И тень. Длинная. С руками, как прутья.
Марина схватила блокнот.
— Это совпадает. По фольклору они появляются после первого «языка». Кто говорит в лесу, кто зовёт — приглашает. Они не ходят. Они… слышат.
Кондрат поднял на неё взгляд.
— Ты думаешь, что поняла. А ты ни черта не знаешь. Они не просто забирают. Они копируют. То, что видишь — не девочка. Не брат. Это куклы. Пустые. Но если ответишь — входишь в игру. А выйти уже нельзя.
Молчание повисло тяжёлым одеялом.
— Уезжайте. Пока можете, — сказал Кондрат. — Пока машина едет. Пока ноги несут.
— Мы не можем, — сказал Илья. — Мы уже внутри.
Старик встал.
— Тогда не говорите. Не шепчите. Даже во сне.
Он вышел, не прощаясь.
За ним закрылась дверь.
Марина, дрожащими пальцами, записала в блокнот: «Шуликуны. Тишина — ключ. Слово — ловушка. Игра — навсегда».
А за окном снег продолжал падать.
И в этом падении было что-то слишком… живое.
Эпизод №6
Той ночью никто не спал. Шёпот не утихал. Он был везде — в стенах, в полу, в самой тьме, что висела над ними, как плотное одеяло. Он пробирался под кожу, растекался в мыслях, сбивая дыхание. Казалось, будто каждый вдох приносит с собой ещё один голос.
Илья сидел у окна, наблюдая за тем, как ветер гонит снег по обледеневшему подоконнику. За ним — чернота. Ни огня, ни луны, ни звезд. Только отражение собственного лица в стекле — бледного, с застывшим взглядом, словно чужого.
— Они не уйдут, — прошептала Света. Она сидела на полу, обхватив колени, будто пыталась спрятаться в себе. — Я чувствую их. Они... уже внутри.
Марина тихо, почти беззвучно печатала на ноутбуке. У неё дрожали пальцы. Экран показывал одно и то же сообщение: «СОЕДИНЕНИЕ НЕ УСТАНОВЛЕНО». Она стирала и снова набирала текст — попытка говорить, пока ещё можно.
Денис неподвижно сидел у стены. Он сжимал топор, но глаза его были стеклянными. В них уже поселилось то, чего не вытравить — страх, что глубже инстинкта.
А потом наступил сон.
Он пришёл не как тьма, а как зыбь. Все трое — Илья, Марина и Света — уснули почти одновременно. Денис сидел с открытыми глазами, но и он в какой-то момент перестал реагировать.
И снова — тот самый сарай.
Тот, что стоит у кромки леса. В снегу. С дверью, колышущейся от ветра, с щелью, из которой тянет гнилью и холодом.
Илья во сне стоял у входа. Он чувствовал за спиной других — но не оборачивался. Внутри было темно, но он знал, что там есть нечто. Не кто-то. Нечто.
Он вошёл.
Внутри был он. Но не он сам, а мальчик — девятилетний, с его глазами, его чертами, но одежда сшита вручную, старая, замызганная. Мальчик раскачивался на петле. Медленно, беззвучно. Из его рта тянулась черная нить.
Илья хотел крикнуть, но голос отказал.
Мальчик открыл глаза. Губы его не двигались, но слова звучали внутри головы Ильи.
— Ты сказал слишком много.
Он проснулся в поту, резко, как будто провалился через лёд. Рядом — Марина. Её глаза были широко открыты. Она лежала на спине, шептала:
— Внутри. Он внутри. Длинный. Гибкий. Слушает.
Илья схватил её за плечи:
— Марина! Проснись! Очнись!
Она моргнула. И всё прекратилось.
— Что это было?. — прошептала она.
Но Света закричала.
Она сидела на кровати, глаза закатились, изо рта текла кровь — чёрная, густая. Она шептала слова — не по-русски, не по-человечески. Язык вязкий, чужой.
Илья подбежал, попытался удержать её, но она выгнулась дугой и захрипела. Потом резко стихла — упала, как сломанная кукла.
Они перевернули её. Света дышала, но глаза были закатаны, а рот… рот зашит. Толстой, чёрной ниткой. Грубыми стежками, будто чья-то рука проткнула её насквозь.
— Господи… — прошептала Марина, отшатнувшись.
На щеке у Светы была выцарапана фраза: «Она увидела слишком много».
В углу комнаты кто-то тихо засмеялся.
Илья вскинул топор, но там никого не было. Только детская рукавичка, лежащая под кроватью. Изъеденная плесенью, словно забытая десятилетиями.
Марина расплакалась.
— Это всё... я думала, что мы просто собираем фольклор. Что это байки. Предания. А они… они настоящие.
Илья стоял, как камень.
Он смотрел на Свету, смотрел на шов, на то, как медленно поднимается и опускается её грудь.
И знал — это только начало.
Он вышел на улицу.
Снег прекратился.
Но в лесу гудело.
Гул был плотным, вязким. Он напоминал дыхание. Или пульс.
Он знал, что Влад погиб.
Он знал, что Света сломана.
Он знал, что больше некому звать на помощь.
Их трое. Против леса. Против силы, древней и молчаливой. Которая смотрит, слушает — и ждёт ошибки.
Он вернулся в дом.
— Мы не можем больше ждать. Завтра утром идём в архив. Может, Марина что-то найдёт. Или мы найдём. Мы должны понять, как это остановить.
Марина кивнула.
А Света спала. Её рот был зашит. Но в тишине они оба ясно услышали, как она прошептала — голосом другого человека:
— Один ушёл. Ещё трое. Они слушают. Не говори. Не думай. Не дыши.
Илья вытер лицо руками.
Утро было ещё далеко.
А Шуликуны — всё ближе.
Эпизод №6
Когда Илья проснулся, солнце уже вяло прорывалось сквозь промерзшее оконное стекло, оставляя на полу пятно мертвенно-бледного света. Он встал, потирая виски. Голова была тяжелой, как после трёхдневной пьянки, но он не пил. Просто — не спал. Сны, что терзали его ночью, выжгли внутри пустоту, которую нельзя заполнить кофе или разговорами.
Марина сидела у стены, завернувшись в куртку. Глаза — красные, кожа — мраморная, пальцы судорожно сжимали амулет, будто тот мог отогнать страх.
Света лежала на топчане. Она не двигалась, только грудь едва заметно поднималась. Черная нить всё ещё стягивала её рот, и, несмотря на все попытки Ильи её разрезать, ничего не поддавалось. Лезвие скользило, словно по стеклу.
— Ей больно, — шепнула Марина, не поднимая глаз. — Она внутри. Там.
— Кто?
— Она. Та девочка из твоего сна. Или та, кого они делают похожей. Я… я тоже её видела.
Илья молчал. Он знал — страх делает людей похожими. И всё же, когда их сны совпадают до деталей, дело не в внушаемости.
На столе лежал блокнот Марины. Она записывала сны. Имена. Символы. Песни. Шёпот. Всё, что слышала, видела, чувствовала. Буквы были кривые, написанные дрожащей рукой. Страницы исписаны, как отчёт сумасшедшего. Но именно этот блокнот был сейчас их единственным якорем к реальности.
— Денис не вернулся, — сказал Илья.
— Он… он остался с ней. Всю ночь. У стены. Смотрел, как она дышит. Не двигался. А под утро просто исчез.
Марина кивнула в сторону двери. Илья поднялся, подошел.
Следов не было. Снег у порога — ровный, чистый. Только на косяке — вырезана руна. Криво, но глубоко. Восемь линий, расходящихся из центра.
— Ты знаешь, что это?
— Это руна молчания. Я нашла её в одном старом сборнике, когда готовила экспедицию. Такие знаки выжигали на губах молчащим монахам. Но здесь… она не для обета. Она — печать. Знак, что слово больше не спасёт.
Илья молча прислонился к стене.
— Сегодня мы идем в архив. Ты обещала.
— Я помню, — тихо сказала Марина. — Я помню всё.
•
Архив был в подвале бывшего сельсовета. Дверь, изогнутая, с ржавыми петлями, не открывалась без усилий. Внутри пахло плесенью, сырой бумагой и мертвым временем. Фонарь выхватывал пыльные стеллажи, стопки газет, увязшие в паутине папки.
— Здесь раньше хранились хозяйственные книги, протоколы, списки, — пробормотала Марина. — Но в шестидесятых сюда начали свозить бумаги из окрестных монастырей. Говорят, монахини тогда собирали «чёрные» свидетельства. Тайные случаи. Описания обрядов.
Они пробирались сквозь пыль, пока не дошли до угла, где в деревянном ящике лежали стопки желтых страниц. Марина вытащила одну — и замерла.
— Вот.
Газетная вырезка. 1962 год. Название — «Проклятие Октября: дети исчезают по ночам». Подзаголовок: «Семь мальчиков ушли за рощу. Вернулись двое. Ни слова не могут сказать».
Фотография: двое мальчиков с повязками на глазах и нитями на губах. Тот же шов, что у Светы. Тот же.
— Смотри на подпись, — сказала Марина.
«Выживший мальчик — Кондрат М., 9 лет».
— Чёрт... — выдохнул Илья.
— Он был одним из них.
— А теперь он смотритель.
Они взяли всё, что нашли, и вернулись к дому. Но с порога стало ясно — что-то изменилось.
Света сидела. Прямо. Руки сложены на коленях. Глаза открыты. И... улыбается.
Нить исчезла. Рот цел.
— Света? — осторожно произнесла Марина.
Света повернула голову. Медленно. Неестественно плавно.
— Они ушли, — сказала она. Голос её был ровным, спокойным. Слишком спокойным.
— Кто ушёл?
— Шуликуны. Они сыты. Пока. Но всё ещё слушают.
Илья подошёл ближе. Сел на корточки.
— Что ты помнишь?
Света посмотрела в сторону.
— Я видела его. Влад. Он стоит в круге. Сзади — другие. Как он. Лица вытянутые. Без глаз. Он зовёт. Без звука. Но я слышу. Они говорят одновременно. Они — один.
— Что они хотят?
Света улыбнулась. Медленно.
— Тишины. Чтобы мы забыли. Чтобы ничего не осталось. Они питаются словом. Воспоминанием. Историей.
Марина медленно села на пол.
— Значит, они забирают память?
— Нет, — прошептала Света. — Они стирают тех, кто её носит.
•
Когда Кондрат вошёл, всё в комнате переменилось.
Он появился, как всегда, без стука. С посохом. С лицом, как у высеченной статуи.
— Ты знал, — сказал Илья. — С самого начала. Знал, что они возвращаются.
Кондрат кивнул.
— Шепот снова ожил. Я чувствовал. Земля стонала. А вы... вы говорили слишком много.
— Почему ты не остановил?
— Я — хранитель. Я не воюю. Я сдерживаю. До тех пор, пока цена не заплачена.
— Цена?
Кондрат посмотрел на Свету.
— Её забрали бы. Но она молчала. Даже сквозь боль. Даже во сне. Значит — вы ещё можете победить. Если молчите. Если слушаете. И если готовы отдать то, что дороже всего.
Марина поднялась.
— Что ты имеешь в виду?
— Всё, что здесь происходит, — повтор. Когда-то уже было. Дети, кровь, ритуал. Кто-то должен уйти, чтобы остальные остались.
Илья сжал кулаки.
— Мы не принесём жертву. Ни одну. Хватит.
— Тогда они придут. И не уйдут.
Кондрат посмотрел на всех.
— Завтра. На рассвете. Решайте.
Он вышел. Илья услышал, как хрустит под ним снег. Словно снег сам отодвигался, давая ему дорогу.
•
Поздно вечером Марина написала в блокноте: «Они слушают. Они в словах. В памяти. В шёпоте. Они древнее имен. И всё, что мы можем — молчать. До конца».
Илья положил руку ей на плечо.
— Мы ещё живы.
Марина кивнула.
Света улыбнулась. Тихо. Почти по-детски.
А в окне отражалась фигура. Высокая. С длинными руками. Стоящая за стеклом. Молча.
Она наблюдала. И ждала.
Эпизод №7
С утра дул ветер. Не шквальный, не злобный, но такой, что забирался под воротник и прошивался сквозь кожу до костей. Илья стоял у старого сарая и смотрел, как Марина развешивает страницы газет на импровизированной сушке — проволоке, натянутой между досками. Она нашла их в архиве накануне. Половина пожелтела, половина была обуглена по краям, будто их кто-то пытался сжечь, но потом передумал.
— Здесь всё, — сказала она, держа в руках тонкую папку с гербовой печатью. — Все исчезновения. С 1959-го по 1971-й. Они не прекратились. Просто замолчали. И знаешь, что самое страшное?
— Что?
— После каждого случая деревня продолжала жить. Как будто ничего не произошло. Родители не писали заявления. Участковые не расследовали. Люди... молчали. Добровольно. Все, как один.
Илья провёл рукой по щетине. Он не брился уже три дня. В зеркале за сараем его отражение казалось чужим. Впалые щеки, красные глаза, губы, стиснутые в тонкую линию. Не следователь. Не волонтёр. Просто мужчина, которого что-то изнутри выжигало без огня.
— Я нашла ещё кое-что, — продолжала Марина. — Старую фотоплёнку. Чёрно-белую. На ней дети. Стоят полукругом. Улыбаются. А за ними... чёрная дыра в земле. Как вход в пещеру. Только на заднем плане — ни деревьев, ни домов. Пустота. Земля и дыра.
Илья взял пленку, поднёс к свету. Снимок был размытым, но он различил: лица детей и... что-то позади. Тень. Не тень — очертание. Длинное. Как человек, только вытянутый. Он вспомнил, что видел его. Во сне. В зеркале. За окном.
— Где это?
— Я не знаю, — Марина пожала плечами. — Но я думаю, мы должны найти это место.
•
Они вышли в поле ближе к обеду. Света шла медленно. Словно каждый шаг был ей дорог. После той ночи она изменилась. Молчаливая, спокойная, но временами её глаза напоминали Илье те, что он видел у потерпевших на допросах. Людей, которых уже не вернуть.
— Ты уверена, что справишься? — спросил он.
— Я должна. Я чувствую, что это важно. — Она говорила шёпотом, но теперь — без нитей.
Путь занял час. Они пересекли бывшее пастбище, обошли промёрзший овраг и вышли на равнину, где когда-то стояли фермы. Теперь там — только остатки фундамента и обломки железа, которые торчали из земли, как ржавые кости. Марина шла первой. У неё в руках был снимок.
— Вот. Вот тут стояли дети. А вход... должен быть здесь.
Они обыскали всё. Переворачивали камни, расчищали снег, искали щели в земле. И только Илья заметил, как снег проваливается. Едва заметно, но — систематически. Будто дышит.
— Сюда.
Он встал на колени и стал раскапывать. Через минуту под слоем земли и льда показалась крышка. Железная, с кольцом. Вся в символах, выцарапанных лезвием: круг, восемь линий, руну молчания и ещё одну — незнакомую, похожую на сплетение ветвей.
— Господи... — прошептала Марина. — Это вход.
Света сжалась.
— Я… слышу их.
— Что они говорят?
— Они молчат. Но я слышу молчание. Оно… давит.
Илья снял перчатки, взялся за кольцо. Резкий холод ударил в ладони, но он не отпустил. Потянул. Крышка не поддавалась. Тогда он позвал Марину. Вместе они рывком сдвинули люк. Под ним — темнота. Влажная, пахнущая плесенью и чем-то старым, забытым. Из глубины тянулся туман.
— Пошли, — сказал Илья. — По одному. Я первый.
•
Под землёй было тесно. Проход вел вниз, вглубь, спиралью. Стены — каменные, покрытые ржавчиной и мхом. Местами — руны, выцарапанные на стенах. Марина шла сзади, Света — посередине. Они спускались долго. На шестом повороте Илья услышал, как стены шепчут.
Нет слов. Только звуки. Кашель. Вскрики. Плач.
Он сжал челюсти.
— Не вслушивайтесь, — сказал он. — Не повторяйте.
Внизу проход вышел в зал. Низкий, круглый, как улей. По периметру — куклы. Десятки. Сотни. Самодельные, из соломы, ткани, шкур. У каждой — рот зашит чёрной нитью. А в центре — чаша. Каменная. Тёмная. Сухая, но с каплями засохшей крови по краям.
— Это... алтарь, — прошептала Марина. — Здесь совершались жертвоприношения.
Илья подошёл ближе. На полу — следы. Детские. Босые. Свежие. Они вели дальше — в узкий тоннель, уходящий в глубь скалы.
— Здесь всё начиналось, — сказал он. — И здесь всё закончится.
— Мы должны провести ритуал, — сказала Марина. — Я нашла записи. Его можно остановить. Если правильно сделать.
— И что нужно?
— Молчание. Кровь. И память.
Илья взглянул на неё.
— Память?
— Кто-то должен отдать своё прошлое. Добровольно. Всё, что делает его собой.
Он молча опустил взгляд.
— А если никто не отдаст?
Света заговорила:
— Тогда они заберут. Сами.
Илья подошёл к чаше.
— Начинай, — сказал он.
Марина достала амулет. Положила в чашу. Прочитала шёпотом первую часть заклинания — старославянским, с голосом, который не был её. Илья вытащил нож, сделал надрез на ладони. Капли крови упали на камень.
— Нужно больше, — сказала Марина. — Кто-то ещё.
Света подошла. Без слов. Подставила руку. Илья колебался, но она кивнула. Он надрезал. Кровь капнула. Камень начал гудеть.
— Осталась память, — прошептала Марина.
И тогда кто-то спустился.
Шаги. Тяжёлые. Знакомые.
— Денис? — окликнул Илья.
Из темноты вышел Денис. Лицо — как маска. Глаза — стеклянные. Он держал в руках куклу. Маленькую. С черными нитями.
— Они хотят её, — сказал он. — Свету.
Илья бросился вперёд, но Денис оказался быстрее. Он толкнул Илью, выхватил нож, схватил Свету за волосы. Но Марина встала между ними.
— Возьми меня, — сказала она.
— Что?
— Я помню всё. Я записывала. Я хранила. Я — книга. Если ты возьмешь меня, они будут сыты.
Денис застыл. И на миг его глаза стали живыми.
— Ты уверена?
— Да.
Он передал нож Марине.
— Тогда ты — последняя страница.
Она перерезала себе ладонь. Кровь стекла в чашу.
— А теперь — молчи.
Света, дрожа, закрыла глаза. Илья зажал рот рукой.
Марина стояла, заливая кровью камень, пока не упала на колени.
Потом — гул. Стены задрожали. Куклы заплакали. Шёпот разорвался криком.
И всё исчезло.
•
Они выбрались из подземелья на рассвете.
Снег лежал спокойно. Ветер утих. Деревья молчали.
Марина не говорила. Её глаза были пусты. Как будто она забыла язык.
— Ты слышишь? — спросил Илья.
— Нет, — ответила Света.
И он понял — всё кончилось.
Или… началось снова. В другом месте.
Но сейчас — тишина. И в этой тишине — спасение.
Эпизод №8
Дом трещал. Не от ветра, не от мороза — от чего-то другого. Словно дерево скрипело в страхе, будто старые стены наконец поняли, что пришло их время. В углу на стуле, накрывшись покрывалом, сидела Света. Её руки были в бинтах, лицо — бледное, почти прозрачное, а глаза… пустые. Без страха, без надежды, без звука.
Марина лежала на кровати, вглядываясь в потолок. Она не произнесла ни слова с тех пор, как они выбрались из подземелья. Её губы были целы, но молчание прилипло к ней, как кожа, — её нельзя было сорвать, не содрав всё остальное.
Илья стоял у окна. Он не знал, сколько времени прошло — день, ночь, несколько часов? За стеклом всё так же шёл снег, а вдалеке, за линией деревьев, стояла та самая тишина — глухая, будто по ту сторону мира кто-то дышал, медленно и глубоко, ожидая, пока они совершат ошибку.
— Нам нужно уходить, — сказал Илья, не оборачиваясь.
Света не ответила. Он слышал только, как потрескивают доски под её ногами, когда она поднялась и сделала шаг.
— Мы не можем остаться здесь, — повторил он. — Они насытились, да. Но ненадолго. Кондрат говорил, что зло — это не тварь, которую можно убить. Это жажда. Оно голодно снова и снова.
Марина не шевельнулась.
— Она не слышит тебя, — тихо сказала Света. — Она всё отдала. Они её выпили. И оставили только оболочку.
— Значит, мы должны её вытащить, — сказал Илья. — Пока ещё не поздно.
Он отвернулся от окна и подошёл к Марине. Присел. Взял её за руку. Тёплая. Пульс есть. Но глаза — стеклянные, мокрые.
— Марина. Посмотри на меня.
Она моргнула.
— Они всё забрали, — прошептала она. — Я — пустая. У меня нет воспоминаний. Ни одного.
— Это неправда, — сказал он. — Вспомни. Архив. Мы были там. Ты нашла статью. Помнишь? Ты сказала: «Они возвращаются». Ты помнишь.
Она долго молчала. Потом прошептала:
— Я помню слово. Одно. «Шуликуны».
•
К полудню ветер усилился. Дом дрожал уже не внутри, а снаружи. Всё вокруг будто сопротивлялось их присутствию. Словно сама земля выталкивала их отсюда.
Илья пытался связаться с внешним миром, но рация только трещала. Батарея на телефоне давно села. Генератор — сгорел. Единственный шанс — внедорожник. Но с утра они обнаружили, что под капотом нет аккумулятора. Просто исчез. Как будто его никогда не было.
— Кто-то вытащил его, — сказал Илья. — Нам оставили только один путь — ждать.
— Или идти пешком, — сказала Света. — До деревни сорок километров. По снегу. Без связи. С женщиной, у которой нет памяти. И с существами, которые под землёй слышат каждый шаг.
— Альтернатива?
Света не ответила.
Они знали — ждать означало погибнуть. Но идти было почти равнозначно.
И тогда дверь открылась.
На пороге стоял Артур. Живой. Закутанный в плащ, с ружьём за спиной. В глазах — ярость.
— Вы с ума сошли? — выдохнул он. — Что вы творите?!
Илья встал.
— Ты…
— Да, я! — закричал Артур. — Я ночевал в амбаре. В одиночестве. Вы думаете, это шутка? Вы все с ума сошли! Кондрат — сумасшедший. Эта девчонка — еле живая. А эта… — он кивнул на Марину, — просто мёртвая с открытыми глазами.
Илья подошёл к нему вплотную.
— Она спасла тебе жизнь. Нам всем.
Артур фыркнул.
— Спасла? Это она во всём виновата! Притащила нас сюда со своими «фольклорами». Сказками про духов. Про Шуликунов. Да это всё чушь! Я больше не собираюсь тут сидеть и ждать, пока один из вас сойдёт с ума и начнёт резать остальных.
— Что ты предлагаешь?
Артур бросил на пол свернутую карту.
— Я вызвал технику. Экскаваторы. Всё это место пойдёт под ковш. Землю сравняют. Всё сожгут. И не останется ничего. Ни этой школы. Ни ваших страшилок. Ни этих подземных катакомб.
— Ты не понял, — сказал Илья. — Это не поможет.
— Это — реальность! — рявкнул Артур. — Вы все просто увлеклись. Сыграли в мифологию, и теперь верите, что это реально. А я верю в бетон. В землю. В собственность. Завтра сюда приедут мои люди. И этот чёртов колхоз исчезнет.
Света поднялась с кресла. Медленно подошла к нему. Смотрела прямо в глаза. Без злобы. Только страх.
— Ты подписал себе приговор, — сказала она.
Он усмехнулся.
— Нет, девочка. Я подписал контракт.
И вышел, хлопнув дверью.
•
Поздно ночью дом застонал снова. На этот раз — от боли.
Илья проснулся первым. Потом Света. Марина уже сидела на кровати, качаясь вперёд-назад.
— Он пропал, — сказала она. — Артур.
— Что?
— Он не дошёл до сарая. Я… Я видела.
— Где?
— Во сне. Он шёл по снегу. С фонарём. А за ним — тени. Высокие. Длинные. Они обняли его. И подняли. Как марионетку.
Илья выскочил на улицу.
Снег. Тишина. Следы — в лес. Один фонарь валялся в сугробе, ещё светился. Вдали — сосна. И на ней — нечто.
Артур висел вверх ногами. За ноги. Лицо выжжено. На груди — руна молчания.
Марина подошла рядом. На её губах дрожала молитва.
— Они начали ритуал, — прошептала она. — Но не по нашей воле.
•
Илья стоял, глядя на труп. Кровь не капала. Всё высушено. Как будто не убили — а выжали.
— Они не хотят, чтобы мы уезжали, — сказал он. — Они хотят завершения.
— Какого? — спросила Света.
Марина посмотрела на небо.
— Жертвоприношение началось. И кто-то из нас — финальный штрих.
— Мы не позволим, — сказал Илья.
— Если не позволим, они возьмут всех.
Он посмотрел на них. Потом — на лес.
И понял: это место живёт по своим законам. Здесь нельзя бороться силой. Только пониманием. Или жертвой.
— Утром. — Он вытер кровь с губы. — Мы решим. До рассвета.
Света подняла голову.
— Либо мы — их.
— Либо они — нас.
•
И дом снова замолчал. До утра.
А снег шёл. Медленно. И в его падении была музыка. Старая. Знакомая. Колыбельная. Из детства. Которое больше не принадлежало никому.
Эпизод №9
Снег продолжал падать. Тихо, размеренно, как будто само небо решило заглушить шаги тех, кто всё ещё оставался в этом месте. Над колхозом «Октябрь» нависло молчание — не то, что успокаивает, а то, от которого звенит в ушах, будто кто-то внутри головы накрутил громкость страха на максимум.
Илья стоял у окна. Он почти не двигался, только пальцы сжимались на подоконнике, как будто могли остановить то, что приближалось. За спиной — слабое дыхание Светы, сидящей в кресле у печки. Она вновь стала говорить. Но слова её были короткими, будто лишние фразы могли что-то разбудить. Марина по-прежнему молчала. С тех пор, как она «отдала себя», как говорили они, она лишь изредка смотрела в одну точку и записывала в блокнот… символы. Никаких букв. Только линии, круги и знаки.
Утро принесло не рассвет, а звук мотора.
Он был старый, хриплый — как кашель умирающего. Из-за поворота выехала «Нива». Пыльная, с вмятиной на крыле. За рулём сидел человек в форме.
Илья вышел на улицу, щурясь в белую пелену.
— Участковый?
— Михаил, — подтвердил тот, открывая дверь.
Он был невысоким, с потёртым лицом, на котором жили морщины тревоги. Не страх, нет. Тревоги. Как у тех, кто знает слишком много, чтобы верить в спокойствие.
— Меня вызвал Кондрат, — сказал он. — Сказал, что «началось». Я сперва не поверил, а потом вспомнил… — он замолчал.
— Что? — спросил Илья.
— Мою дочь. Она исчезла здесь. В шестнадцатом. Сама пошла в лес. Мы искали. Всё перерыли. Ни следа. А потом мне приснился сон. Сначала я думал, что это просто горе. Но теперь… я чувствую. Она там. Всё ещё там.
Михаил осмотрел разрушенные здания, старую школу, покосившийся птичник, чьи стены всё ещё хранили следы когтей. Затем перевёл взгляд на Илью:
— Вы хотите, чтобы я поверил? Не надо. Я уже верю. Слишком поздно не верить. Вопрос только в том, что делать дальше.
Илья кивнул.
— Мы нашли вход. Под землёй. Алтарь, куклы, следы. Мы провели ритуал. Но этого было недостаточно. Они всё ещё здесь.
— Они хотят закончить, — сказал Михаил. — Цикл.
Он вышел из машины, открыл багажник. Вынул старый военный рюкзак.
— У меня с собой еда, вода, оружие. И книга. Та самая. Моя жена нашла её перед смертью. Записи монахини. Там описано, как закрыть проход. Навсегда.
— Жертва? — спросил Илья.
Михаил кивнул.
— Кто-то должен остаться. Кто-то, кто знает. Кто видел.
•
Они собрались в доме. Михаил говорил медленно, но чётко. Марина снова начала записывать слова — словно её память вернулась кусками. Света смотрела на участкового с восхищением и страхом. Он был другим. Не как Кондрат — не хранителем, не шёпотом. Он был решением. Человеком, который пришёл не говорить, а действовать.
— Кондрат сказал, что проход откроется снова этой ночью, — проговорил Михаил. — Потому что цикл — это не случайность. Он привязан к времени. Дата исчезновения моей дочери совпадает с сегодняшним днём. Это не совпадение. Это — повтор.
Илья поднялся.
— Тогда мы должны быть там. Все. Чтобы закончить это.
•
Ночь наступила внезапно. Ветер стих, но тишина была громче любого шума. Они шли по следам — знакомым, уже протоптанным в прошлую ночь. Под ногами — лёд. В воздухе — пепел. Как будто кто-то жёг воспоминания прямо в небе.
Проход в подземелье всё ещё был открыт. Михаил первым спустился вниз. За ним — Илья, потом Света и Марина. Внутри пахло старой солью, кровью и молитвами, оставленными на стенах, как заклинания.
Они вошли в зал. Куклы снова висели. Но теперь — глаза у них были открыты. Прорезанные. А в центре алтаря — новая чаша. Белая. Каменная. На ней — узоры, которых раньше не было.
— Последний ритуал, — сказал Михаил. — Он не просто изгоняет. Он отрезает.
— Что? — спросила Света.
— Всё. Их путь. Их воспоминания. Даже тех, кто выжил. Даже вас.
Марина замерла.
— То есть…
— Вы не будете помнить ничего. Ни друг друга. Ни кто вы. Ни почему вы здесь. И это — цена. Выживете. Но без себя.
Молчание повисло в зале.
Илья посмотрел на Марию, на Свету. И понял: это конец. Но не тот, о котором мечтают. Это конец, в котором надо уйти, чтобы спасти.
— Я согласен, — сказал он.
— Я тоже, — прошептала Света.
Марина ничего не сказала. Но подошла к чаше и положила в неё амулет.
Михаил достал фотографию. Девочка лет семи. В шапке, с косичками. Он поцеловал её и положил на камень.
Потом — спичка. Один взмах. Пламя охватило чашу. Воздух сжался. Куклы заплакали.
Из-под пола поднялся гул. Глубокий, как сердце мира. И из стен вылезли тени. Длинные, гибкие, с руками, как ветви. Они смотрели. Без глаз. Без лиц. Но смотрели.
Михаил вошёл в круг.
— Помните. Даже если забудете.
И шагнул в огонь.
Он не кричал. Он просто исчез.
•
Когда всё стихло, куклы обратились в пепел. Резкие, рваные звуки исчезли. Шёпот утих. Алтарь треснул. С потолка осыпалась соль. А из-под камней потянулся свет. Мягкий. Тёплый.
•
Утром Илья открыл глаза.
Он лежал на скамейке в автобусной остановке. В кармане — пусто. Ни документов. Ни телефона.
Рядом сидела женщина с тетрадкой. Она записывала что-то. На полях — круги. Знаки.
— Вы… — начал он.
— Знаете, как добраться до райцентра? — спросила она.
Он пожал плечами.
— Не знаю. Мне кажется… я здесь впервые.
Она улыбнулась. Грустно.
— Мне тоже.
С другой стороны остановки к ним подошла девушка. В глаза бросались перевязанные запястья. Она смотрела на них так, будто знала, кто они. Но не помнила, почему.
— А вы тоже… из Октября? — спросила она.
Они переглянулись. Никто не ответил.
Издалека доносился шум мотора.
Автобус приближался.
В салоне будет тепло.
И никто не вспомнит ничего.
Но, когда автобус скроется за поворотом, на поле останется лишь трещина в земле.
Молчаливая. Как и положено. Шуликуны ушли.
Пока.
Эпизод №10
Холод накрывал деревню, как мокрое одеяло. Было еще темно, но утро уже подбиралось к горизонту, ползло, скребло когтями по заледеневшим стеклам старого птичника. Свет внутри просачивался сквозь полуразбитые окна — лампа на батарейках стояла на ящике с гнилыми перьями, отбрасывая длинные тени по обшарпанным доскам.
Илья замер у входа. На двери, вырезанной ножом, проступали слова: ОНА УВИДЕЛА СЛИШКОМ МНОГО.
Сердце отстукивало рваный ритм. Его ладони были покрыты инеем, губы обветрены, пальцы онемели. Но он не чувствовал ни холода, ни усталости. Внутри него осталась только решимость — густая, вязкая, как нефть.
Он толкнул дверь.
Внутри птичника было тихо. Ни скрипа, ни шороха. И всё же он знал — здесь кто-то есть.
На полу, прямо под перекладиной, лежала Света. Её руки были раскинуты, будто она упала с высоты. Пальцы подрагивали. Глаза были вывернуты, белки обращены к потолку. А рот… рот был снова зашит. Чёрной нитью, грубой, неестественно толстой. Стежки пересекали губы крест-накрест, как будто кто-то сшивал её изнутри.
— Чёрт… — выдохнул Илья.
Он бросился к ней, опустился на колени, проверил пульс. Живой. Слабый. Но живой.
Рядом, на полу, в пыли и перьях, виднелись следы. Маленькие, босые. Детские. Ведущие вглубь птичника — туда, где начинались ячейки с сетчатыми стенами. Он провёл фонарём — и на мгновение показалось, что между решетками мелькнула тень. Тонкая, вытянутая, с руками до пола.
Он поднял Свету на руки.
— Я вытащу тебя. Слышишь? Ты ещё не всё увидела.
Света не шевельнулась.
Он вынес её на улицу. На крыльце стояла Марина. Глаза распухшие, лицо серое.
— Что с ней? — спросила она.
— Она жива. Но рот снова зашит. Как в первый раз.
— Почему?
— Не знаю. Может, сказала что-то. Может, увидела. Мы не услышали — а они услышали.
Он передал ей Свету. Марина осторожно приняла её на руки, как хрупкую куклу.
Илья вернулся в птичник. Подошёл к месту, где лежала Света. На досках — круг, выжженный прямо в древесине. Внутри круга — отпечаток руки. Шесть пальцев. А на стене над ним — руна: молчание, перечёркнутая поперечной линией.
— Они изменили правила, — сказал он вслух. — Теперь даже молчание не спасает?
Тишина ответила гулом. В глубине птичника заскрипели доски.
Илья вышел и запер дверь. Он знал: туда больше не возвращаются.
•
Они перенесли Свету в дом. Уложили на кровать. Марина подогрела воду, вытерла с её лица грязь и кровь. Стежки дрожали, но держались — как будто вшиты в плоть.
— Я не знаю, как это снять, — прошептала Марина. — Мы не можем просто разрезать. Ты помнишь, что было в прошлый раз? Она задыхалась. Кричала — внутри головы.
Илья сел рядом. Глаза его были полны усталости.
— Она увидела их. По-настоящему. Не тени. Не сны. Лицо.
— А я видела, — сказала Марина. — Сегодня ночью. Сидела у окна. И вдруг — зеркало. Оно было всё в инее, но я увидела отражение. Я думала, это я. Но потом поняла — руки длиннее. Лицо не моё. И взгляд… пустой.
— Что ты сделала?
— Я не отвернулась. Просто смотрела. И оно исчезло.
Илья взглянул на неё:
— Ты сильнее, чем думаешь.
Она усмехнулась.
— Нет. Я просто уже ничего не чувствую.
•
К полудню они услышали гудок.
Сначала показалось — воет ветер. Потом — нет. Это был сигнал. Далёкий. Механический. На подъезде — военный грузовик. Из него вышли трое в форме. На лицах — маски. В руках — автоматы.
Впереди шёл человек в штатском. Высокий. С портфелем.
— Илья Горшков? — спросил он.
— Да.
— Мы получили сигнал от участкового Михаила. Выжившие есть?
— Трое. Света — без сознания. Её рот снова зашит. Она была найдена в старом птичнике. Мы думаем, они… наказали её.
— Кто «они»?
Илья не ответил.
— Где Михаил?
— Погиб. Провёл ритуал. Принёс жертву.
Чиновник замолчал. Потом достал из портфеля папку. Раскрыл. Достал лист.
— Здесь указано, что в 1963 году аналогичный случай был зафиксирован в деревне Заозёрье. Шесть пропавших детей. Один выживший. Девочка. Она потом ослепла и до конца жизни повторяла одно и то же: «Не слушай».
— Я знаю, — сказал Илья. — Они не исчезли. Просто спали. А теперь… проснулись.
— Мы должны вывезти вас. Всех. Немедленно.
— А колхоз?
— Мы закроем его. Территорию обнесут. Архивы — изымем. Местность перекроем. Вы — не говорите об этом никому. Понимаете?
— Понимаю. Только это не поможет.
— Почему?
— Потому что они не в земле. Не в стенах. Они — в нас.
•
Илья помог загрузить Свету в машину. Марина села рядом с ней. Он сел последним. Дверь захлопнулась.
Мотор взревел.
Они тронулись.
И только тогда Илья взглянул в зеркало заднего вида.
На обочине стоял Кондрат.
Старый, согбенный. Он не махал рукой. Только смотрел.
А за ним — в снегу — уже поднималась тень.
Слишком длинная.
Слишком тихая.
Илья отвернулся.
•
На выезде из деревни был установлен шлагбаум. За ним — мир. Обычный. Без следов босых ног. Без выжженных рун. Без шёпота.
Впереди — дорога.
Илья закрыл глаза.
Он знал: впереди — не конец.
Просто новая сцена. И если они заговорят… Всё начнётся снова.
Эпизод №11
Снег продолжал ложиться безмолвным покрывалом, укрывая следы, которых и не должно было быть. Илья сидел в углу, обхватив голову руками. Древняя боль пульсировала где-то в затылке, словно кто-то изнутри вколачивал ржавый гвоздь в его череп. Он не спал вторую ночь подряд. И не потому, что не хотел. Он боялся.
За окном темнело, хотя солнце не вставало уже третий день — лишь мутная белесая завеса света, которая больше напоминала цвет трупного воска, чем рассвет. Марина сидела у окна, сжимая в руках старую книгу. Та самая — найденная в метеостанции, привезённая сюда Михаилом. Обложка из грубой кожи, страницы — хрупкие, как пепел, пропитаны временем и страхом.
— Здесь есть ответ, — тихо сказала она.
Илья поднял голову.
— Что?
— В дневнике монахини. Здесь описано, как изгнать Шуликунов.
— Мы уже провели ритуал, — отозвался он. — Михаил погиб. Мы пожертвовали памятью, кровью, собой. Этого оказалось недостаточно?
Марина повернулась. В её взгляде было то, чего прежде не было — решимость, неистовая, как у обречённого солдата.
— Это был ритуал сдерживания. Временное затишье. Но чтобы изгнать — окончательно — нужно другое.
— Что?
— Истинное имя.
Илья хмыкнул.
— Имя? Чудовище, скрывающееся под землёй, боится, что мы произнесём его имя?
— Это не имя как у людей, — объяснила она. — Это слово, которое связывает их с этим миром. Истинное обозначение, что вписано в саму структуру ритуала. Монахиня назвала его «закрывающим кругом».
— Где оно?
Марина развернула книгу. На последней странице — символ, странный, составленный из нескольких рун. Он пульсировал. Буквально. Глядя на него, Илья почувствовал, как где-то под полом старого дома что-то сдвинулось.
— Этого нельзя произносить вслух, — продолжила Марина. — Только мысленно. В круге. В полном молчании.
— Кто-то должен это сделать?
— Да. И сделать это в самом сердце — там, где открывается проход. В месте жертвоприношения.
Илья вытер лицо.
— Мы снова туда пойдём?
— Нет. Не мы. Один.
Он встал.
— Тогда я пойду.
— Нет. Не ты.
Она поднялась. В её руках книга дрожала.
— Я. Только я могу прочитать. Только я держала это в голове. Если ты пойдёшь — ты не знаешь слова. Даже если я его запишу — оно не сработает. Оно должно быть услышано изнутри.
Илья резко подошёл к ней.
— Я не позволю тебе идти туда одна.
Марина коснулась его лица.
— Ты не понял, Илья. Я уже была там. Частично. Когда мы впервые вошли в подземелье. Они коснулись меня. И теперь я… связана. Мост. Они слушают через меня. И если я пройду в центр круга — они будут там.
Света вошла в комнату. Медленно, шаг за шагом. Её лицо было спокойным, взгляд — чистым. Больше не было боли. Только знание.
— Она говорит правду, — сказала Света. — Это её путь. Я чувствую это.
Илья сжал кулаки.
— Я не позволю вам погибнуть.
Марина посмотрела ему в глаза.
— Мы все уже наполовину мертвы. Просто кто-то должен закончить это. Сейчас. Иначе всё начнётся заново.
•
В ночь они пошли молча. Ни звука. Только снег, скрипящий под ногами, и ветер, перебирающий кроны деревьев, как струны сломанной скрипки. Проход к алтарю был всё там же. Он не изменился, но теперь его окружали знаки. Новые. Свежие. Вырезанные в камне: длинные линии, замкнутые круги, обрывки слов.
Марина шагнула вперёд первой. В руках — книга. В глазах — огонь.
— Когда я встану в круг, никто не должен говорить. Ни думать. Ни звать. Это будет считаться за нарушение. Поняли?
Илья кивнул.
Света молча взяла его за руку.
Они вошли в подземелье.
Внутри стало теплее. Но не от огня — от чего-то иного. Будто стены дышали. Будто кто-то здесь ждал. Ждал веками.
В центре — круг. Каменный. Гладкий. Рядом — та же чаша. Только теперь внутри неё пульсировало что-то — как сердце, покрытое пленкой.
Марина вошла в круг. Встала у чаши. Взглянула на Илью.
— Прощай.
Он шагнул, но Света удержала.
— Не сейчас.
Марина закрыла глаза. Раскрыла книгу. Положила руки на страницу со знаком.
И прошептала. Беззвучно. Только губы двигались.
Мгновенно стены задрожали.
Из-под пола вырвался ветер. С потолка посыпалась пыль. И в воздухе возникла фигура.
Та самая.
Существо без глаз. С длинными руками. Вытянутое. Чёрное. Оно шагнуло в круг — и остановилось.
Марина смотрела на него. И продолжала шептать.
Тварь вскрикнула.
Не голосом — эхом. Сотней голосов. Сотней криков. Сотней умирающих детей.
Камень под её ногами раскололся. Свет прорвался сквозь трещины. Существо попыталось уйти. Но было поздно.
Слово произнесено. Круг замкнут.
Всё взорвалось светом.
•
Когда Илья открыл глаза, он был на поверхности. Лежал в снегу. Света рядом. Жива. Смотрела вверх.
— Она… — прошептал он.
Света покачала головой.
— Нет. Она там. Но мы — здесь.
Он встал.
Из-под земли больше не тянулся гул. Не было шорохов. Только снег. И звёзды.
•
Они вернулись в дом. Утром придут машины. Люди. Но в книгах ничего не будет написано. В газетах не появится статья. И по телевизору не скажут ни слова.
Потому что Шуликуны были изгнаны.
Имя забыто.
И теперь — только тишина.
Марина не вернулась.
Но из глубины дома, в ночи, слышался еле уловимый шёпот.
Не угрожающий. Не страшный.
Просто — шёпот.
Как память о тех, кто спас. И ушёл.
Слишком далеко, чтобы вернуться.
Но достаточно близко, чтобы помнить.
Эпизод №12
Ночь сползала с неба медленно, как старая ткань, теряя плотность и силу. Огонь в железной печке трещал вяло, будто тоже устав от всего произошедшего. В доме пахло золой, кровью и чем-то ещё — странным, будто дерево гнило изнутри. Илья сидел у стены и смотрел, как Света накрывает Марину одеялом. Та лежала неподвижно, но дышала. После ритуала она словно ушла вглубь себя, как человек, погрузившийся в воду с открытыми глазами. Её губы были сжаты, кожа бледная, как у фарфоровой куклы.
— Она вернётся? — спросила Света тихо, не оборачиваясь.
— Не знаю, — ответил Илья.
Он не знал, как это объяснить, но чувствовал, что Марина не исчезла. Она была рядом. Просто... теперь между ними стояла тень. Не тьма, а именно тень — как занавес между сценой и пустым залом.
Кондрата не было. С тех пор, как они вернулись из подземелья, он не появлялся. Словно его роль завершилась. Как и Михаила. Только их имена остались — в памяти, в пустых словах, в записях, которых никто больше не прочтёт.
За окном бушевал снегопад. Но ветер утих. Илья знал: это не буря — это тишина, которая стелется по миру после шторма. Шуликуны ушли. Или были изгнаны. Или спят. Как бы то ни было, под ногами больше не дрожала земля, а воздух не нашёптывал чужие слова.
— Я чувствую, — проговорила Света. — Как будто внутри меня осталось что-то чужое. Не их, но от них. Словно след.
— Это след. Но не их. Твой, — сказал Илья. — Твоя память. Твоя боль. Она теперь часть этой земли.
Света села рядом, обхватив колени. Они оба молчали долго. Не потому, что не знали, что сказать. Просто не хотели разрушить хрупкое равновесие, которое возникло после всего.
— Ты останешься здесь? — спросила она.
— Не знаю.
— А я… не хочу уезжать.
Он посмотрел на неё.
— Почему?
— Я должна остаться. Не ради них. Ради неё. — Света кивнула на Марину. — Она отдала себя, чтобы мы выжили. Я не могу просто собрать вещи и исчезнуть. Мне нужно понять.
— Что?
— Как жить после этого.
Илья кивнул. Он понимал её.
•
Утром — или чем-то, что должно было быть утром — подъехали машины. Три внедорожника с московскими номерами. Люди в чёрных куртках, без опознавательных знаков. Один из них был высокий, с сединой на висках и глубоко посаженными глазами. Он не представился.
— Мы заберём её, — сказал он, глядя на Марину.
— Куда? — спросила Света.
— В безопасное место. Ей нужен уход. Особый. У нас есть специалисты.
Илья усмехнулся.
— У вас нет специалистов. Вы понятия не имеете, с чем столкнулись.
Мужчина кивнул, не споря.
— Верно. Но у нас есть инструкции. И задача — изолировать это. Навсегда.
Он бросил взгляд на карту, что лежала на столе. В центре — выжженный круг, обведённый красной ручкой.
— Этот район будет закрыт. Полностью. Мы заморозим проект застройки. Поднимем вопрос на федеральном уровне. Территория будет признана особо охраняемой. Никто больше сюда не войдёт.
— До следующего раза, — сказал Илья.
Мужчина ничего не ответил. Только вытащил из папки бланк.
— Вам нужно подписать. Что вы не будете разглашать. Ни слова.
Света встала.
— Они исчезли, потому что мы молчали. И теперь вы хотите продолжить?
— Мы хотим избежать паники, — ответил он спокойно.
Илья взял ручку. Подписал. Света — нет.
— Я сохраню молчание. Но не по бумаге, — сказала она. — А потому что знаю, что каждое слово — это дверь.
•
Когда Марину увезли, снег начал идти сильнее. Машины исчезли за поворотом. Света и Илья остались стоять у старого дома, слушая, как ветер шепчет что-то в кронах деревьев. Но это был уже другой шёпот. Не злобный. Не из-под земли. А просто… ветер.
— Мы ведь всё ещё живы, — сказала Света.
— Похоже на то.
— Тогда надо учиться жить дальше.
Илья посмотрел на неё. Потом — на небо.
— Я всё же уеду. Не сейчас. Позже. Но уеду.
— А я останусь.
— И что будешь делать?
— Буду молчать. И помнить. Потому что молчание — это не забвение. Это охрана.
Он кивнул.
•
Через два дня они спустились в подвал. Он был пуст. Куклы исчезли. Рун больше не было. Только трещины в стенах. И одна надпись, выцарапанная глубоко, будто ножом:
Не зовите. Они слышат.
Илья провёл пальцем по символу.
— Ты думаешь, они ушли навсегда?
Света села на камень, где раньше стояла чаша.
— Я думаю, что зло не уходит. Оно просто ждёт. Как старый волк под снегом. Ждёт запаха крови.
— Тогда почему мы живы?
— Потому что кто-то встал между нами и тьмой. И остался там.
Он посмотрел на неё.
— Ты о Марине?
— О ней. О Михаиле. О Кондрате. О всех, кто не стал просто наблюдать.
Они вышли наружу. Солнце всё ещё не показывалось. Но в небе было светло. По-своему.
— Надо замести следы, — сказал Илья. — Заколотить двери. Запереть люк.
— Мы не остановим тех, кто захочет искать, — возразила Света.
— Но, может быть, замедлим. А там — кто-нибудь другой успеет предупредить.
Они долго шли по снегу. Молчали. И в этом молчании было больше слов, чем в любых криках.
•
Позже, когда Илья уехал, Света осталась одна. Она поселилась в маленьком домике на краю бывшего колхоза. Каждое утро она обходила территорию. Проверяла замки. Очищала снег. Иногда ей казалось, что кто-то идёт следом. Но оборачивалась — и никого.
Она знала: это не страх. Это память.
И каждый вечер она садилась у печки. И открывала блокнот Марины. Там всё ещё были символы. Круги. Линии. И один рисунок.
Амулет.
Она его нарисовала. Он исчез вместе с книгой. Но след остался.
Света смотрела на страницу и шептала:
— Мы помним.
Но вслух — больше никогда.
Потому что теперь она знала: слово — это вызов.
И иногда лучше молчать.
Даже когда хочешь кричать.
Эпизод №13
Подвал зернохранилища был стар, мёртв и пропитан запахом тлена, будто под этой землёй хоронили не зерно, а души. Стены покрыты плесенью и рунами, выжженными в камне, как клейма на шкуре. В глубине шёл плач. Не громкий. Прерывистый, детский, как будто кто-то долго держал его взаперти, а теперь он медленно просачивался наружу.
Илья шагал первым. Фонарь в его руке слабо освещал проход, отбрасывая на стены длинные искажённые тени. За ним — Михаил, молчаливый, сосредоточенный. Денис плёлся последним, тяжело дыша, как будто каждый шаг давался через боль.
— Здесь когда-то был склад зерна, — сказал Михаил шёпотом, будто сам звук голоса мог спровоцировать что-то. — А потом… место молитвы. Или не молитвы. Приношения.
— Ты был здесь? — спросил Илья.
Михаил кивнул.
— Один раз. В девяностых. Следом за стариком, который искал брата. Мы нашли только кольцо на гвозде. И этот запах. Он остался в носу на годы.
Проход расширялся. Потолок становился ниже, стены — влажнее. Появились куклы. Сотни, может, тысячи, висящие на верёвках, как засохшие плоды. У каждой — рот зашит, глаза выколоты.
— Господи, — прошептал Денис.
Илья почувствовал, как внутри сжимается что-то древнее, животное. Этот страх не был обычным — не от темноты, не от звуков. Это было чувство присутствия.
Они подошли к кругу.
Прямо в центре подземелья — старый, каменный, с глубокими выбоинами. Внутри — чаша. Утопленная в пол, как рана. На стенах — свежие знаки. Теплые на ощупь. Будто только что выжжены.
— Это центр, — сказал Михаил. — Это и есть пасть.
— А вход? — спросил Илья.
Михаил опустил взгляд.
— Он не снизу. Он — сверху. Сквозь нас.
Они молчали. Слышался только плач — тихий, как дыхание.
— Что теперь? — спросил Денис.
— Мы должны его закрыть, — сказал Илья. — Как Кондрат. Как монахини.
— У нас нет книги, — заметил Михаил.
— У нас есть кровь, — произнёс Денис.
Он подошёл к чаше, достал нож, не колеблясь, и провёл по ладони. Кровь закапала. Камень зашипел. Из темноты поднялся ветер.
— Ты уверен? — спросил Илья.
— После того, как они забрали Влада? Да. Уверен.
Капли крови падали. Камень поглощал их, как губка. Ветер усилился. Стены застонали.
Илья почувствовал — они не одни.
Из мрака начали проступать силуэты. Высокие, вытянутые. Без лиц. Без глаз. С руками, что тянулись по земле, царапая камень.
Они не нападали. Они смотрели.
— Последняя жертва, — сказал Михаил.
— Нет, — сказал Илья. — Мы уже отдали кровь.
— Этого мало.
Михаил достал из кармана фотографию. Девочка. С косичками. Улыбка — хрупкая, как лёд на лужах.
— Это моя дочь, — сказал он. — Пропала здесь. Много лет назад. Я пришёл сюда тогда. Кричал. Звал. А потом молчал. И остался жив.
Он поднёс фото к огню лампы. Поджёг. Пламя охватило бумагу, лизнуло пальцы. Михаил не отдёрнул руку.
— Я — их мост. Их ухо. Их память. И я добровольно замыкаю круг.
Он шагнул в центр круга. Куклы закачались.
Илья бросился к нему:
— Подожди! Мы можем найти другой способ!
Михаил улыбнулся.
— Нет. Мы — не герои. Мы — узел. И я развязываю его.
Он упал на колени. Из камня вырвался свет. Сила. Всё внутри закрутилось.
Их отбросило.
Тени взвыли.
И Михаил исчез.
Без крика.
Без тела.
Просто исчез.
•
Прошло несколько минут. Или часов. Никто не знал точно.
Подземелье стало тише. Воздух — чище. Куклы рассыпались прахом. Камень — треснул. Свет погас. Осталась только тишина.
— Он сделал это, — сказал Денис.
— Он завершил, — кивнул Илья.
Они вышли наружу.
Небо было серым. Но снег больше не падал.
А над холмом, где раньше был амбар, теперь — только гладь.
•
Позже они сидели у печки. Света — уже очнувшаяся — заваривала чай. Марина спала. Илья смотрел в окно.
— Конец? — спросил Денис.
— Временное затишье, — ответил Илья. — Но на этот раз... длинное.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что кто-то наконец молчал — по-настоящему.
В углу стоял амулет. Он потускнел. Руки больше не двигались. Он стал просто куском металла. Или, по крайней мере, притворялся.
Илья не знал, вернутся ли они.
Но пока была тишина.
А в этом месте — это было уже многое.
Эпизод №14
Снег пошёл внезапно — плотный, холодный, как будто небо решило укрыть землю последним покровом перед чем-то, что уже давно зрело под её кожей. Илья стоял на крыльце старого дома, курил и молчал. Пальцы мерзли, но он держал сигарету, как якорь. Никто не говорил вслух, что это было окончание. В таких историях нет настоящих концов. Есть паузы. Тишины между событиями. И вот она наступила.
Дом был пуст. Марина по-прежнему лежала без движения. Света уехала утром — на попутке с лесниками. Сказала только: «Я буду писать. Мне нужно рассказать это… но молча». Илья не возражал. Он просто кивнул и закрыл за ней дверь. Он не знал, увидит ли её снова. И не был уверен, хочет ли этого.
Он вошёл в дом. Печь трещала. Воздух пах копотью, железом и чем-то неуловимым, что въелось в стены за последние недели — смесью страха, молитвы и соли.
На столе лежал старый блокнот Марины. Открытый. Последняя страница была пуста, за исключением одного знака, выцарапанного ногтем: круг с прерывистой линией по краю. Илья не знал, что это значит. Но знал, что не он должен понимать. Он просто запомнил.
Он подошёл к кровати. Марина всё ещё дышала. Глаза её были открыты, но не смотрели — просто отражали слабый свет лампы. Он присел рядом. Взял её руку. Холодную. Лёгкую, как лист бумаги.
— Слушай, — сказал он. — Они ушли. Или затаились. Но ты победила. Не мы. Не ритуал. Ты. И если когда-нибудь проснёшься… расскажи им, что молчание — это тоже оружие.
Она не ответила.
Он встал. Подошёл к печке. Подбросил полено. Огонь вспыхнул, осветив углы, где прежде жили тени. Теперь их не было. Или они прятались лучше.
На улице снова послышался двигатель. Грузовик. Старый «Урал». Из кабины вышел человек. Плотный, в сером тулупе и вязаной шапке. Подошёл, тяжело ступая по снегу.
— Илья Горшков? — спросил он.
— Да.
— Я от Михаила. Ну, то есть… по его следам. Я из группы, что наблюдает за закрытыми зонами. Нам сообщили, что здесь была активность.
Илья кивнул.
— Была.
— И больше не будет?
— Надеюсь. Но обещать не могу.
Незнакомец вытащил из-за спины папку. Протянул.
— Тут бумаги. Соглашение. О неразглашении. Архив. Мы изымаем. Деревню зачищаем. Дом останется — как пост наблюдения.
— Я здесь останусь, — сказал Илья.
Мужчина замер.
— Вы уверены? Здесь ведь…
— Я знаю. Именно потому.
— Но зачем?
Илья вытащил сигарету. Зажёг. Пожал плечами.
— Кто-то должен быть на месте. Если вернутся. Или если кто-то придёт искать. Чтобы не наступили снова на те же грабли. А ещё — ради неё.
Он кивнул на окно, за которым лежала Марина.
— Она? Жива?
— Тело — да. Остальное… где-то в другом месте.
Мужчина вздохнул. Протянул лист.
— Подпишите. И тогда мы вас не тронем. Официально — здесь никого нет.
Илья взял ручку. Подписал. Как подписывают приговор — не себе, а для порядка.
Когда незнакомец уехал, снег пошёл сильнее. Он ложился на крышу, на забор, на следы — стирал всё. Делал мир заново чистым. Но Илья знал: под этой белизной — та же земля. Та же история. Та же боль.
Он сел на крыльце. Смотрел, как ветер играет с деревьями. Из леса доносился тонкий скрип — может, ветка. А может, нечто большее.
Он достал амулет. Тот самый. Изгрызенный, покрытый трещинами. Его металл поблёскивал в свете фонаря. Тихо. Почти по-доброму.
— Ты всё ещё здесь? — спросил он. — Или тоже ушёл?
Он положил амулет на перила. И не трогал больше.
•
Неделя прошла в тишине.
Илья чистил снег. Топил печь. Ухаживал за Мариной. Писал. Не слова — символы. Круги. Руноподобные знаки. Не для других. Для себя. Чтобы помнить. Чтобы тишина не стала забвением.
Однажды ночью он проснулся. От звука. В доме было темно, но он знал, что это не ветер. Он поднялся. Подошёл к комнате, где лежала Марина. Открыл дверь.
Она сидела. Ровно. Глаза — открытые. Рот — полуоткрыт. И в глазах — не пустота. Смысл.
— Ты здесь? — прошептал он.
Марина кивнула.
— Где ты была?
Она не ответила. Но её рука потянулась к тетради. Она открыла чистую страницу. Написала одно слово.
СЛУШАЙ.
Он смотрел на это слово. И понял: молчание было не концом. Оно было началом.
— Я слушаю, — сказал он.
И впервые за много дней в доме снова появился звук. Тёплый. Живой. Как дыхание.
•
Через месяц Марина начала говорить. Сначала односложные слова. Потом фразы. Потом — рассказы. Она говорила не вслух. Шептала. Писала. Иногда — смотрела в окно и улыбалась.
Илья остался с ней. Они не ждали никого. Но каждый день были готовы. К шороху. К скрипу. К возвращению. И каждый день записывали знаки. Символы. Чтобы, если придёт кто-то новый, оставить ему карту.
Не к сокровищам.
К памяти.
К тому, что важно не забыть.
Никогда.
Потому что шёпот не исчезает.
Он ждёт.
Всегда.
Эпизод №15
Снег за окном ложился медленно и плотно, будто кто-то наверху решил укрыть всё — и землю, и страхи, и воспоминания — одним белым покрывалом. Зима в этих местах была не просто временем года. Она была ритуалом — длинным, молчаливым, почти похоронным. Слишком много историй начинались здесь со слов: «Это было зимой». И слишком многие заканчивались — навсегда.
Илья проснулся в пять утра. Внутри было тихо, но это была не та тишина, что приходит с миром. Это была тишина натянутая, звонкая — как проволока, натянутая на пределе перед разрывом. Он накинул старую армейскую куртку, проверил топку. Печь ещё дышала жаром, медленно и равномерно. Марина спала в другой комнате — уже не в коме, но всё ещё на полпути между сном и реальностью. Она почти не говорила. Лишь иногда писала. Редко. По ночам.
Он заварил крепкий чёрный чай, закурил, открыл окно. Снег пошёл внутрь — холодный, липкий, будто вода из чужих снов. На подоконнике, как всегда, лежал амулет. Потускневший. Он не пульсировал, не светился, не грел ладонь. Просто лежал. Молча.
Илья смотрел на него и думал: а если это не конец? Если всё, что они сделали, — лишь отсрочка? Разве не говорил Михаил, что такие силы не умирают, они лишь уходят вглубь?
На рассвете он вышел наружу.
Небо было светлым, без солнца. Белым, как бумага, на которой ещё никто не написал — но кто-то обязательно напишет. По дороге к старой школе он заметил ворону. Чёрную, жирную, с блестящими глазами. Она сидела на заборе и смотрела на него.
— Опять ты, — сказал Илья.
Птица не каркнула. Не улетела. Только повернула голову набок, как будто ждала.
Он прошёл мимо, вошёл в здание, которое когда-то было школой, а потом — храмом памяти. Внутри пахло сырым деревом, плесенью, старыми книгами. На стенах — те самые рисунки. Рунные круги, глаза, символы молчания. Никто их не трогал. Никто не осмеливался стирать.
Он подошёл к тому месту, где когда-то стоял алтарь. Теперь там было пусто. Только пол потрескался, будто камень под ним вздохнул с облегчением. Илья присел на корточки и положил руку на доски.
— Я здесь, — сказал он.
Тишина была ответом.
•
Марина проснулась в полдень. Вошла на кухню, села напротив. Волосы были собраны в пучок, под глазами — синяки. Руки дрожали. Она не смотрела на него — только на чашку с чаем.
— Сегодня было не так тихо, — сказала она.
— Что ты слышала?
— Не звук. Не голос. Тепло. Изнутри. Как будто кто-то звал — без слов.
Илья напрягся.
— Где?
— В лесу. За старой телестанцией.
— Ты уверена?
— Я чувствую.
Он встал, взял куртку.
— Пойдём.
•
Они дошли до окраины леса за час. Снег был плотный, вязкий. Илья шёл первым. Марина — за ним. Она не говорила. Только останавливалась, закрывала глаза и прислушивалась. У телестанции снег был втоптан. Как будто кто-то ходил по кругу. Но следов не осталось. Только воронка — едва заметная, как провалившийся наст.
— Здесь, — прошептала Марина. — Под этим снегом — вход.
— Мы закрыли все проходы, — возразил Илья.
— Тогда это новый.
Они начали разгребать снег. Сначала осторожно, потом быстрее. Под сугробом оказался круг — каменный, чёрный, с едва заметными надписями по краю. Знакомые символы. Молчащие.
— Это ловушка? — спросил он.
— Нет. Это зеркало. Отражение прошлого. Оно снова открылось.
— И что теперь?
— Мы должны войти.
Илья покачал головой.
— Мы же знаем, чем это заканчивается.
— Знаем. Но если мы уйдём сейчас — кто-то другой найдёт это место. Кто-то слабее. Любопытнее. Шёпот начнётся снова.
Он достал фонарь. Марина — блокнот. Она открыла последнюю страницу. Там была запись.
Имя.
— Ты хочешь произнести его?
— Нет. Я хочу услышать, как оно исчезает.
Они встали на край круга. Прислушались. Сначала — тишина. Потом — звук. Тонкий. Далёкий. Как детский плач, сквозь стену времени.
Илья шагнул вперёд.
Свет погас.
•
Внутри было не темно — скорее, пусто. Пространство вокруг пульсировало, как сосуд. Кровь — звуки. Сердцебиение — стены. Они шли, не говоря ни слова.
В центре — фигура.
Высокая. Неопределённая. Без лица. Без глаз. Но с голосом.
— Вы пришли.
Голос не звучал. Он был в голове.
— Мы пришли завершить, — сказал Илья.
— Завершения нет.
— Тогда — начать.
Фигура протянула руку. На ладони — светящийся амулет. Только новый. Без трещин. Без изломов.
— Возьми. И запомни.
Илья протянул руку. Касание было тёплым.
В тот миг он увидел — всё. Всех. Михаила. Кондрата. Влад. Девочку из леса. Тень, идущую через поле. Слова. Книги. Круги. Он понял: зло — не существо. Оно — память. И только молчание может его сдержать.
•
Они вышли на поверхность под вечер. Снег утих. Ветер замер. Амулет в руке Ильи тлел, но не горел.
— Мы сделали всё, что могли, — сказал он.
Марина кивнула.
— Теперь — передать. Без слов.
Они вернулись домой. На входной двери Марина выцарапала знак. Не молчания. Не страха. А памяти. Круг с точкой в центре.
Илья понял: теперь это их работа.
Хранить.
Не героизм.
Не борьба.
А тишину.
Потому что в ней — спасение.
И если кто-то когда-нибудь спросит — «что было?», они не ответят.
Они просто передадут амулет.
И научат слушать.
А не говорить.
Эпизод №16
Снег продолжал падать беззвучно, как он и привык падать в этих краях — не спеша, равномерно, будто кто-то наверху ритмично встряхивал простыню, засыпая всё следами своей забвенной вины. Илья сидел у окна, глядя в серую дымку за стеклом. Пальцы его привычно скользили по поверхности амулета — холодной, поблекшей, но всё ещё чужой. Марина сидела у стола, склонившись над блокнотом. Она писала каждый день. Не предложения. Не рассказ. Символы. Повторяющиеся, перекрученные, будто растущие один из другого. Он не спрашивал зачем. Просто знал: это нужно.
После того, как они вернулись из круга у телестанции, дни потекли вязко, без событий. Илья следил за домом, проверял ловушки по периметру, носил дрова, стирал одежду вручную. Марина молчала всё чаще. Иногда они не говорили неделями, и всё равно понимали друг друга.
Но в тот день что-то изменилось.
Утром Марина подошла к нему и положила перед ним свежий лист бумаги. На нём была схема — карта. Он сразу узнал очертания старого колхоза, амбара, телестанции, школы. Но в правом нижнем углу был нарисован вход. Новый. Там, где по всем расчётам ничего не должно было быть.
— Это где? — спросил он.
— Заброшенная насосная, — сказала она. — У болота. Помнишь?
Он кивнул. Место проклятое. Даже местные раньше туда не ходили.
— С чего ты взяла?
— Мне приснилось. Но это был не сон. Я слышала шаги. Плач. И потом — увидела вот это, — она провела пальцем по символу в углу карты. Круг с чёрточкой, перечёркнутой рваной линией.
Илья побледнел.
— Это…?
— Да. Руна прорыва. Их возвращения.
Он не стал спорить. Они вышли в путь через час. За плечами — старые рюкзаки. Внутри — фонари, еда, ножи, блокнот, амулет. И тишина — как броня, как договор, как память.
•
До насосной станции добирались долго. Сугробы скрывали дорогу, но Илья знал её вслепую. Место стояло у черты болота — мёртвое, со сгнившими бетонными опорами, скрученными железными трубами и разбитым баком, в котором ещё шевелилась вода.
Марина остановилась у стены, провела рукой.
— Здесь, — сказала она. — Под этим слоем.
Они принялись разгребать снег, сбивать лёд. Через полчаса показалась крышка. Металлическая, с рунами — свежими. Вырезанными чьей-то неровной, но сильной рукой.
— Кто-то уже был тут, — сказал Илья. — Недавно.
— Или ещё здесь.
Он кивнул. Достал монтировку. Поддел крышку. Тяжёлая, ржавая. С треском она пошла в сторону. Под ней — тьма. Не просто отсутствие света. Настоящая тьма. Живая. Дышащая.
— Мы должны идти, — сказала Марина.
— Да. Пока не поздно.
•
Проход был узким. Сырым. Стены из бетона поросли лишайником, пахло влажной тканью и железом. Первые сто метров они шли молча, только фонарь выхватывал символы на стенах — старые, похожие на те, что были в школе. Но здесь они были другими. Перекрученные, изменённые. Как будто кто-то пытался их исказить. Или — адаптировать.
— Смотри, — Марина показала на перекрестие. — Это новая структура. Они не просто ждут. Они строят. Создают сеть.
— Для чего?
— Чтобы вернуться. Масштабно.
Илья почувствовал, как пот пробежал по спине.
— То есть… всё это — подготовка?
— Да. И мы пришли не к финалу. Мы пришли в начало.
•
В глубине тоннеля стояла дверь. Деревянная. Старая. Но новая. Не по материалу — по энергии. Она дрожала. Как сердце. Как живая плоть, затянутая в дерево. На ней — та самая руна. Руна прорыва.
Илья протянул руку.
— Не открывай, — сказала Марина. — Сначала послушай.
Он остановился. Приложил ухо к дереву.
Шёпот.
Тысячеголосый. Нежный. Без угрозы. Но с просьбой. С мольбой.
— Они хотят, чтобы мы открыли, — сказал он.
— Конечно. Они не могут сами. Им нужно разрешение. Слово. Мысль. Намёк.
Марина достала амулет. Поднесла к замку. Тот зашипел.
— Здесь нужна жертва. Но не кровь.
— А что?
— Память.
Он замер.
— То есть…
— Один из нас должен остаться. Или… забыть. Всё.
Он вздохнул.
— Тогда это я.
— Нет, — твёрдо сказала она. — Я слышала зов. Значит, я связана. Если я останусь — они смогут вернуться через меня. Но если ты… забудешь — то станешь замком. Без воспоминаний. Без имени. Ты — последний сторож.
— Я не боюсь.
— А я боюсь. Поэтому не могу.
Она подошла к двери. Приложила лоб. Прошептала имя. То, что было в блокноте, на последней странице. Илья не расслышал. Но дверь затрещала. Задрожала. За ней — свет. Тёплый, жёлтый. Но не солнечный. Искусственный. Обманчивый.
— Готов? — спросила она.
— Да.
Он шагнул вперёд.
И всё исчезло.
•
Илья очнулся в доме. Один. Печь теплилась. Снег за окном падал медленно. Он не помнил, кто он. Не помнил, где он. Только слово — «слушай» — и амулет на груди. Руки сами взяли карандаш. Нарисовали символ.
Марина исчезла. Но её голос звучал в голове.
Слушай. Храни. Не говори.
Он смотрел в окно. И знал: они придут. Рано или поздно.
Но теперь он был готов.
Он — молчаливый.
Он — страж.
Последний.
Эпизод №17
Снег выпал за ночь — свежий, пушистый, как покрывало, наброшенное на пустую кровать. Он засыпал следы на поляне, стер границы между прошлым и настоящим, между тишиной и страхом. Поляна, где вчера выл ветер и шептали тени, теперь выглядела мертвой. Но Илья знал: это не смерть. Это — молчание.
Михаил ушёл. Не просто умер. Его забрали. Он выбрал — и остался. А взамен пришла тишина. Настоящая. Не угроза, не ожидание. А глубокая, ясная пустота, в которой не осталось места для шепота.
Илья стоял у края круга. Снег залепил следы крови, запорошил чашу, в которой ещё вчера бурлило заклятие. Марина рядом молчала. Она держала блокнот крепко прижатым к груди, будто он был якорем, удерживающим её в этом мире. Денис сидел на камне, закрыв лицо руками. Света стояла чуть поодаль, запрокинув голову, подставляя лицо снегу.
Она улыбалась.
— Я снова могу говорить, — сказала она. — Я… свободна.
Марина вздрогнула, будто эти слова больно ударили её. Илья не обернулся. Он смотрел в снег, и в каждой снежинке видел глаза. Детские. Чёрные. Те, что смотрели на него во сне. Те, что когда-то смотрели из-под пола старой школы.
— Всё? — спросил Денис. — Мы закончили?
Света обернулась.
— Они ушли. Или спят. Не знаю. Но больше не шепчут.
Марина подняла взгляд.
— Мы заплатили. Каждый по-своему. Это было нужно. Теперь — молчание.
— До конца? — спросил Илья.
— Пока не начнётся снова.
Они стояли так ещё долго. Пока ветер не усилился, пока снег не закружился в вихрь, будто прощаясь. Потом Илья повернулся к ним:
— Надо уходить.
•
Они добирались до деревни пешком. Внедорожник остался без аккумулятора, как и всё в этом месте. Он, казалось, просто исчез, испарился. Им пришлось идти по старой дороге, среди сугробов и изломанных деревьев. Они не говорили. Только шли. И в этом молчании было больше, чем во всей их жизни до того.
Первым заговорил Денис — уже у окраины деревни.
— Я не знаю, кем стану теперь, — сказал он. — Всё, что знал, осталось там. Под землёй. Даже Влад… даже он не чувствуется. Как будто стёрли.
— Это и была их цель, — ответила Марина. — Не убивать. Стирать. Молчание — это не защита. Это — ластик.
— И мы теперь — пустые? — спросила Света.
— Нет, — сказал Илья. — Мы — страницы. Чистые. Но всё ещё опасные.
•
В деревне их встретил одинокий свет в окне старой бани. Там жила баба Тася — последняя из местных. Её лицо было, как пергамент. Морщины резали кожу, как следы когтей. Но она молча открыла дверь, впустила, поставила чайник. Не задала ни одного вопроса.
— Ты знала, — сказал Илья, когда они сели за стол.
— Всегда знала, — ответила она. — Мои трое братьев исчезли в шестьдесят третьем. Никто не спрашивал. Никто не искал. Только одна монахиня тогда сказала мне: «Молчи, девочка. Иначе они тебя услышат». Я и молчала.
— Почему не уехала?
— Кто-то должен был остаться. Хранить. Следить. Ждать.
— А теперь?
Старая женщина посмотрела на него. В её глазах не было страха. Только усталость.
— Теперь — ты.
•
На следующий день они разъехались. Денис поехал с охотниками. Света — с фельдшером. Марина осталась. Сказала, что хочет ещё раз пройтись по местам, собрать записи. Илья тоже остался. Дом Кондрата был открыт. В нём пахло старым деревом, пылью и солью. Он прибрался. Починил печь. Разложил карты. Начал писать — не слова, а символы. Чтобы помнить.
Они говорили мало. Молчание стало привычкой. Защищало. Но иногда, по вечерам, когда снег скрипел под окнами, Марина всё же читала вслух. Не сказки. Отчёты. Статьи. Записи о других исчезновениях.
— Это всё — они? — спрашивал он.
— Не все. Но след один и тот же. Шёпот. Пустота. Пропажа. И молчание.
— Значит, где-то они ещё есть?
— Или готовятся вернуться.
Они не знали, сколько дней прошло. Здесь время не шло — оно кружилось. Но однажды к дому подъехала машина. Чёрная. Без номеров. Из неё вышел человек в длинном пальто. Без слов предъявил удостоверение. Потом папку.
— Дети начали исчезать снова, — сказал он. — В другом районе. Нижнее Заволжье.
Марина посмотрела на Илью. Он не дрогнул.
— Идите к ним, — сказал он. — Мы здесь останемся.
— Почему?
— Потому что если всё начинается снова, здесь будет отклик. Перекличка. Резонанс.
Чиновник кивнул. Передал письмо. Внутри — копия протокола. Силуэт с длинными руками. Свидетельский рисунок. Подпись: «Девочка, 9 лет».
Илья сжал бумагу.
— Ты идёшь? — спросил он Марину.
— Нет. Я остаюсь. Кто-то должен записывать. Иначе они победят.
•
Поздно ночью Илья стоял у окна. Амулет — в руке. Тот самый. Он больше не мерцал. Не горел. Но был тёплым. И когда он положил его на подоконник, услышал шаги.
Снаружи, за снегом, у леса.
Он вышел. Молча. И увидел фигуру. Высокую. Человеческую.
Михаил.
Он не говорил. Только смотрел. А потом кивнул — и растворился в белом.
Илья вернулся в дом. Закрыл дверь. Посмотрел на Марину.
— Он был там.
— Он и есть там. Всегда будет.
Она достала новый блокнот. На первой странице — только одно слово.
МОЛЧАНИЕ.
— Это наше оружие, — сказала она. — И наша вина.
Он кивнул.
— И наша память.
И они замолчали.
На долгие годы.
Пока кто-то не позовёт их снова.
Уважаемые читатели! Ссылка на следующую часть: https://dzen.ru/a/aESPasodsG8H_gBL