Давным-давно в спорах о том, какой должна быть поэзия — свободной от социального, юмористического или прикладного влияния или же открытой всем ветрам культуры, — страсти кипят нешуточные.
Если доводить всё до крайностей, то одни требуют «чистого» искусства, другие видят в таком подходе снобизм. Но, возможно, ответ уже давно найден — и лежит, например, в работах английского философа Робина Джорджа Коллингвуда (1889 – 1943).
В этой статье предлагаю не изобретать велосипед, а подтянуть матчасть.
Искусство vs. псевдоискусство: в чём разница?
В своей книге «Принципы искусства» (1938) Коллингвуд разделяет подлинное искусство и то, что он называет псевдоискусством. Последнее, хоть и выглядит как творчество, служит другим целям.
Философ выделяет несколько видов псевдоискусства, но подробно разбирает два:
- Магическое псевдоискусство – создаётся, чтобы вызвать определённые эмоции: воодушевить, утешить, сплотить. Это ритуальные песни, гимны богам, патриотическая лирика, даже некоторые формы религиозной поэзии.
- Развлекательное псевдоискусство – его цель — отвлечь, рассмешить, занять ум. Сюда можно отнести юмористические стихи, эпиграммы, легкомысленную любовную лирику.
Если с тем, что такое развлекательное искусство, всё понятно без объяснений, то термин «магическое» псевдоискусство нуждается в пояснении. Речь не идёт о волшебстве или деятельности первобытных шаманов. Так Коллингвуд называет совместные действия людей для достижения и закрепления общих эмоций. Это когда «нам песня строить и жить помогает». Как раз тот случай.
Интересно, что, по Коллингвуду, два указанных вида псевдоискусства связаны. Когда в обществе слишком много развлекательного искусства, люди устают от пустоты — и тогда на сцену выходит магическое, дающее сильное утешение:
«Магическое искусство стремится вызвать определённые эмоции, а развлекательное — отвлечь от них. Оба служат практическим целям, но не являются искусством в строгом смысле», — указывает философ.
Что же тогда настоящее искусство?
Подлинное искусство, по Коллингвуду, не обслуживает внешние цели — оно проясняет эмоции:
«Искусство — это не украшение жизни, а её прояснение. Оно не развлечение, а язык, с помощью которого мы осознаём свои эмоции».
Это не значит, что оно «лучше» или «выше» — просто его функция иная. Поэзия здесь становится языком, развивает понятийную систему существующего языка, с помощью которого человек осознаёт свои переживания.
Но самое любопытное — связь между искусством и псевдоискусством. Коллингвуд не считает их абсолютными врагами. Напротив, подлинное искусство часто вырастает из магического или развлекательного (вспоминается пресловутая цитата о «соре», из которого растут стихи, не ведая стыда). Искусство и псевдоискусство говорят на одном языке, используют одни знаки, просто применяют их по-своему:
«Подлинное искусство часто рождается из магического или развлекательного, как цветок из почвы. Они используют один язык, но говорят на нём по-разному».
Так нужна ли поэзии «чистота»?
Если следовать логике Коллингвуда, спор о «чистой» поэзии теряет смысл. Важно не то, смешивается ли поэзия с юмором, социальными темами или другими искусствами, а то, какую функцию она выполняет внутри указанных синтезов. Поэтому в военной песне может появиться пара строк подлинной поэзии. И наоборот — чистый поэт может оттолкнуться от магической или развлекательной практики общества.
Может быть, вместо того чтобы делить стихи на «высокие» и «низкие», стоит спросить: проясняет ли это стихотворение что-то во мне — или просто развлекает? И тогда окажется, что и шутка, и гражданская лирика, и даже «прикладные» стихи могут быть частью большого поэтического языка.
В этом смысле искусство вообще и поэзия в частности являются серьёзным, жизненно важным делом:
«Художник — не ремесленник, создающий красивые безделушки, а исследователь, который открывает новые границы человеческого опыта».
Как думаете, прав ли Коллингвуд? Или поэзия всё же должна быть «стерильной»?
Георгий Цеплаков специально для Издательства «СТиХИ»