Кабинет в управлении пахнул кофе, прокуренной бумагой и легким холодом из плохо утепленного окна. Воронцов разложил на столе новые фотографии с места происшествия. Снимки делали ночью, свет фонарей выхватывал из мрака лишь страшную обугленную массу, напоминающую человеческий силуэт, но без формы.
Судмедэксперт Соколов, в белом халате, с глазами, красными от бессонницы, стоял, держа в руках протокол.
— Посмотри на это, Алексей, — он ткнул в фотографию. — Температура горения, судя по локализации, была не ниже 1 000 градусов, понимаешь? Но вокруг — ничего. Шторы целы, деревянные стулья — только немного подкопчены. Как это возможно?
Воронцов провёл рукой по затылку. На лбу выступил пот.
— А запах? — хрипло спросил он.
— Знаешь, что странно? — Соколов понизил голос. — Вонь тухлого мяса, а потом… как будто химический растворитель. Но ни следов бензина, ни ацетона — ничего.
— Ты хочешь сказать, что это не поджог?
Соколов пожал плечами.
— Я хочу сказать, что это что-то, чего у нас в протоколах нет. Спонтанное самовозгорание? — он усмехнулся, но в глазах его мелькнула тревога. — Если это оно, то мы с тобой можем не дожить до пенсии...
Воронцов шёл по коридору отдела. На стенах висели выцветшие объявления о внутренней безопасности, фотографии оперативников, пожелтевшие вырезки из газет. Около двери своего кабинета он встретил напарницу — капитана Шатрову.
— Слышала про это дело? — она вскинула брови.
— Конечно, — отозвался он, устало кивая. — Тела, а вокруг всё целое. Соколов говорит — температура адская, а поджога нет. И как это писать в отчёте?
— А экспертиза что говорит? — Шатрова нахмурилась.
— Ни бензина, ни керосина. Следов веществ нет. Тело — обугленная масса. И всё. Будто горел изнутри, а не снаружи.
Шатрова вздохнула.
— Алексей, у тебя взгляд такой, будто ты сам скоро сгоришь.
Воронцов помолчал, потом показал ей папку.
— А тут ещё клуб был — «Огненный круг». Нашёл упоминание в районной газете за девяносто пятый год.
В папке лежала вырезка из «Северного курьера» от 1995 года:
«В посёлке Октябрьский закрыли собрание мистиков, называвших себя „Огненным кругом“. Местные жители жаловались на странные ритуалы, горящие факелы, запах серы и крики по ночам. По слухам, лидер группы пропал без вести, а двое участников отправлены в психбольницу».
Рядом была ещё одна заметка, потрёпанная временем:
«Странные пожары продолжают волновать жителей посёлка. Погибло уже трое человек — тела полностью выгорели, а вокруг мебель и обои почти не пострадали. МЧС в растерянности. Местные жители уверены: это дело рук дьявола».
Воронцов провёл пальцем по строкам. На затылке снова зачесалось. Пламя внутри человека. Чистота через огонь. Эти слова звучали в голове, словно приговор.
На следующий день он поехал в лабораторию криминалистов. Там пахло озоном и дезинфицирующими средствами. Техник в белом халате, молодой парень с подбитым глазом (вчера на футболе словил локоть), махнул рукой.
— Вот, Алексей Николаевич, — сказал он, подавая металлический поднос. — Нашли это на стене рядом с местом самовозгорания. Символы какие-то. Сначала думали, детские рисунки, но они выцарапаны чем-то острым. Может, ножом.
Воронцов наклонился. Символы напоминали языки пламени, переплетающиеся в круг. В центре — странный треугольник с точкой внутри.
— Что это за знак? — спросил он.
— Я в интернете смотрел, — пожал плечами техник. — Похоже на алхимический знак огня. Только видоизменённый.
Воронцов провёл пальцем по металлу. Символы словно пульсировали в воздухе.
— Значит, это не просто совпадение, — сказал он тихо. — Кто-то оставляет их специально...
В кабинете Воронцов сидел с Шатровой и Соколовым. Лампа мигала, бросая на стену пляшущие тени.
— Это не секта в классическом смысле, — начал Соколов, листая старое дело. — Они называли себя «путеводителями огня». Считали, что внутри человека скрыт «внутренний костёр», и что если его пробудить, можно освободиться от всех страхов и даже стать бессмертным.
— А как они его «пробуждали»? — спросила Шатрова.
Соколов постучал пальцем по листу.
— Психотропные вещества. Гипноз. Возможно, электрошок. Кто-то из выживших говорил, что они впрыскивали сыворотку, а потом читали какие-то заклинания.
Воронцов закрыл глаза. В груди защекотало тепло. Он вспомнил слова того безумца в психбольнице: «Огонь внутри тебя». Он вдруг ощутил, что это не просто слова...
По наводке коллеги они нашли старый подвал в промышленной зоне — бывший склад химреактивов. Дверь была взломана. Внутри пахло гарью, прогорклым маслом и ржавчиной. Вдоль стен стояли столы с колбами, ампулами и какими-то порошками.
На полу валялись ампулы с надписью «Rex Ignis» и формулы, написанные мелом: «Homo ignis — initium et finis» (Человек-огонь — начало и конец).
Шатрова зажгла фонарь и осветила стену, исписанную кроваво-красной краской.
— Это уже не просто сумасшествие, — сказала она. — Это чей-то культ.
Воронцов подошёл к колбе с тёмной жидкостью. Внутри плавали сгустки неизвестного происхождения. Он почувствовал, как сердце застучало чаще. «Огонь внутри тебя». Он вдруг понял, что это может быть не метафора.
В ту ночь Воронцов снова проснулся в холодном поту. Грудь горела изнутри, как будто кто-то развёл костёр прямо под рёбрами. Он встал, шатаясь, и подошёл к зеркалу. В глазах отражался огонь — живой, пульсирующий.
Телефон зазвонил. Голос был сиплым, хриплым, но пугающе спокойным.
— Ты нашёл их, Воронцов. Теперь ты — часть огня. Его нельзя остановить. Мы внутри тебя.
Он хотел ответить, но не смог. Рот пересох, язык не слушался.
Утром в ангаре нашли только пепел. На полу — круглый знак с языками пламени. Символ истины и огня.
В отчётах написали: «Самовозгорание». Воронцова больше никто не видел.
А в тёмных коридорах управления, в прокуренных кабинетах и на старых газетных страницах осталась лишь тень. Тень того, что человек способен сгореть изнутри. Достаточно лишь искры.