Туркестанская серия картин создавалась в двух поездках в Среднюю Азию в 1867–1868 и 1869–1870 гг., в Париже зимой 1868–1869 гг. и в Мюнхене в1871–1873 гг.
Летом 1867 г. В. В. Верещагин узнал, что назначенный туркестанским генерал-губернатором и командующим войсками Туркестанского военного округа генерал Константин Петрович Кауфман подбирает себе в свиту художника. Через друзей он добился встречи с генерал-губернатором и показал ему свои кавказские рисунки. Молодой человек заинтересовал К. П. Кауфмана и был зачислен на службу в чине прапорщика. При этом он выговорил разрешение не носить военную форму и получил обещание не давать ему очередные чины.
Из Петербурга художник выехал в августе 1867 г. Дорога была долгой – от столицы до Оренбурга, далее до Ташкента и Самарканда. Он останавливался в Орске, Ташкенте, Туркестане, Чимкенте, во встречных селениях, фортах и на почтовых станциях. Впечатления от поездки В. В. Верещагин описал в путевых заметках «От Оренбурга до Ташкента». В конце марта 1868 г. по поручению генерал-губернатора художник, в сопровождении слуги, переводчика и казака, отправился в поездку по Сырдарьинской и Семиреченской областям с целью этнографического исследования. Его путь лежал из Ташкента в Ходжент и далее в Самарканд. В поездке он осматривал архитектурные постройки, общался с местными жителями, делал многочисленные зарисовки. В Самарканде и в его окрестностях В. Верещагин «осматривал мечети, базар, училища, особенно старые мечети, между которыми уцелело еще немало чудесных образцов; материала для изучения и рисования было столько, что буквально трудно было решиться, за что ранее приняться: природа, постройки, типы, костюмы, обычаи – все было ново, оригинально, интересно». Здесь же художнику довелось также стать очевидцем и непосредственным участником военных действий, когда Самаркандскую крепость с немногочисленным гарнизоном (в 500 человек) атаковали солдаты бухарского эмира, поддержанные горожанами.
Осада продолжалась в течение семи суток. В письме В. В. Стасову от 2 октября (20 сентября) 1882 г. В. В. Верещагин так описал оборону крепости: «Самарканд был уже взят. Кауфман, не укрепивши достаточно цитадель, ушел вперед. Я остался с намерением поехать в путешествие, так как пыль и крики мало знакомили с настоящею войною. В это время массы неприятеля обложили крепость и через день пошли на штурм. Я, как услышал выстрелы и крики «ура!» на стенах, <…> схватил револьвер и побежал в самое опасное место, где пробыл 9 дней. <…> Я поспевал всюду, на всех вылазках был впереди, несколько раз схватывался в рукопашную, и только вовремя подоспевшие солдаты выручали из верной смерти, так как накидывалось на меня иногда по нескольку человек. Когда уставшие солдаты не двигались с места, я нагружал трупы на арбы. Около меня было убито (второй день штурма) 40 человек, из которых некоторые залили кровью мое пальто. Я получил страшный удар камнем, которых сыпался на нас град из-за сакль, в ногу; крови вытекло немало, но я стыдился показать себя раненным камнем, как это сделали некоторые офицеры. <…> Кажется, мне приписали спасение нашей пушки, по крайней мере офицеры тут же после битвы поздравляли меня с первым крестом, что мне было дико, так как все это я делал для забавы. Долго рассказывать все отдельные случаи отбития штурмов днем и ночью. <…> Весь гарнизон звал меня Василий Васильевич – честь». За проявленные при обороне Самаркандской крепости героизм и мужество В. В. Верещагина наградили Георгиевским крестом 4-й степени. Художник гордился этим, хотя обычно к наградам относился довольно равнодушно.
Первое «знакомство с войной» произвело на В. В. Верещагина сильное впечатление. В Ташкенте он написал две картины «по мотивам обороны Самаркандской крепости» – «После удачи» и «После неудачи»; также писал этюды маслом и делал зарисовки архитектурных пейзажей и местных жителей. В конце 1868 г. художник уехал в Париж, чтобы продолжить учебу в Парижской Академии.
Весной 1869 года В.В. Верещагин возвратился в Санкт-Петербур. В столице была устроена этнографическая выставка, целью которой было показать широкой публике новый край в составе Российской империи. На ней были представлены многие рисунки и картины художника. По окончании работы выставки В. В. Верещагин снова отправился в Среднюю Азию, считая, что туркестанская тема им разработана недостаточно. На этот раз он ехал через Сибирь. Летом 1869 г. художник путешествовал по Семиреченской области, и вдоль границы с Китаем, побывав в Верном (современный город Алматы), Аккенте, Коканде и, предположительно, Самарканде. Во время второй поездки В. Верещагиным было сделано множество рисунков и этюдов маслом. В конце 1870 г. он покинул Туркестан. Творческим итогом двух поездок в Среднюю Азию стала Туркестанская серия картин, работа над которой продолжалась в 1870 – 1873 гг. Основная часть живописных полотен была написана в Мюнхене.
Туркестанскую серию В. Верещагина принято делить на бытовые и батальные картины. К бытовым относятся «Продажа ребенка-невольника», «Самаркандский зиндан», «Двери Тамерлана», «У дверей мечети», «Богатый киргизский охотник с соколом», «Опиумоеды» и другие. К батальным – «Смертельно раненный», «Пусть войдут», «Вошли», «Забытый» и другие.
Ряд картин художник объединил в цикл и назвал его «Варвары»: «Высматривают», «Нападение врасплох», «Представляют трофеи», «Торжествуют» и т.п.
Самая известная работа Туркестанской серии – «Апофеоз войны», которую он посвятил «всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим».
Впервые Туркестанская серия была показана в апреле 1873 г. в Лондоне на персональной выставке художника. Успех был грандиозный! В марте 1874 г. состоялась знаменитая выставка картин В. В. Верещагина в Петербурге, в здании Министерства внутренних дел, которая также имела оглушительный успех. Туркестанская коллекция была приобретена Павлом Михайловичем Третьяковым за девяносто две тысячи рублей.
«Апофеоз войны», самая знаменитая, знакомая нам с детства по репродукциям в учебниках: гора черепов на фоне разрушенного города, черные птицы — символ смерти — летающие над ними. Картина была создана под впечатлением рассказов о том, как деспот Кашгара — Валихан-торе казнил европейского путешественника и приказал голову его положить на вершину пирамиды, сложенной из черепов других казнённых людей. Надпись на раме гласит: «Посвящается всем великим завоевателям — прошедшим, настоящим и будущим».
В. В. Верещагин «делал в Туркестане многое множество этюдов и рисунков, по которым и написал потом свои картины из Туркестанской войны». «Все единогласно хвалили Верещагина за необыкновенную правдивость и своеобразность, за блестящие краски и безукоризненный рисунок и пророчили ему европейскую известность».
Из Каталога выставки картин и этюдов В. В. Верещагина в Москве. Санкт-Петербург, 1883. С. IV
Художник пытался представить идею упадка некогда величественной и страшной цивилизации, которой он также посвятил произведение «Двери Тимура (Тамерлана)».
Вот что писал художественный критик Владимир Стасов:
«Действительно, эти два древних среднеазиата из среды полчищ Тамерлановых, сторожащие в полном, живописном своём вооружении дверь своего страшного владыки, были написаны… до такой степени совершенно, что никогда не могли с ними равняться все лучшие подобного рода картины Жерома (Жан-Леон Жером, французский художник XIX века, как и Верещагин, увлекался темой Востока. — Ред.) и других талантливейших его товарищей. Чудесно-художественная скульптура двери, солнце, упавшие тени, рельефы человеческих фигур, правда живых, по-восточному пестрящих красок — всё это было несравненно».
Однажды во время поездки из Ташкента в Хойджент Верещагину и его спутникам пришлось пережить землетрясение. А незадолго до этого он участвовал в праздновании байрама. Разумеется, он не выпускал из рук блокнот и карандаш, Но вот местные жители твердо верили, что если художник-чужеземец перенесет их изображения или изображения их домов на лист бумаги, то их ждут какие-то глобальные несчастья. Так что Верещагину или приходилось долго задабривать потенциальных натурщиков, или зарисовывать их тайком.
"После неудачи" Туркестанская серия произвела на современников ошеломляющее впечатление. То, что показал Верещагин, было ново, оригинально, неожиданно: это был целый неведомый мир, представленный замечательно ярко в своей правде и характерности. Изумляли краски и новизна письма, техника, не похожая на технику русских современников, казавшаяся необъяснимой у молодого художника-любителя, всего лишь несколько лет всерьез занимавшегося живописью. Верещагин не увидел в Туркестане тот гармоничный и цельный мир, каким Восток открылся Делакруа. Он пишет ослепительное солнце Средней Азии, но видит и темные, дикие стороны восточной жизни, то, что именует "азиатским варварством" и что вызывает в нем негодование и протест.
Императорской чете более всего понравились две жутковатые картины «После удачи (победители)» и «После неудачи (побежденные)», которые были центральными экспонатами выставки. Этот специфический диптих Верещагин еще в Самарканде подарил А.К.Гейнсу, но владелец, узнав об интересе к нему монарших особ, передарил обе картины Александру II.
Император пожелал встретиться с художником лично, но тут у Верещагина случилась какая-то болезнь, которая и помешала ему прибыть в Зимний дворец. Его биографы иногда утверждают, что болезнь эта была скорее дипломатического плана, поскольку он ненавидел всяческий официоз, но, вполне может быть, что Верещагин не лгал, и действительно подцепил какую-то хроническую заразу во время своих путешествий.
Но тем не менее, художник чувствовал, что его знакомство с Туркестаном еще не закончено, и что он обязательно должен туда вернуться.
Кукнар – очень одуряющий напиток, приготовляемый из шелухи обыкновенного мака: шелуху эту разбивают на мелкие кусочки и кладут в горшок с водою,
которую нагревают; когда шелуха поразмокнет, ее выжимают руками в воде, делающейся от этого красноватою, мутною и горькою; горечь кукнара так неприятна, что я не мог никогда проглотить его, хотя не раз
был угощаем приветливыми диванами.
В подобных же конурах устраиваются лавочки и для
курения опиума; каморка такая вся устлана и обита
циновками – и пол, и стены, и потолок; курильщик ложится и тянет из кальяна дым от горящего шарика
опиума, который маленькими щипчиками придерживается другим у отверстия кальяна. Одурение от курения опиума едва ли еще не сильнее, чем от приема
его внутрь; действие его можно сравнить с действием табака, но только в гораздо сильнейшей степени;
подобно табаку, он отнимает сон, сон натуральный,
укрепляющий; зато, говорят, он дает сны наяву, сны
беспокойные, скоропроходящие, галлюцинации, сменяющиеся слабостью и расстройством, но приятные.Едва ли можно сомневаться, что в более или менее
продолжительном времени опиум войдет в употребление и в Европе; за табаком, за теми приемами нар-
котиков, которые поглощаются теперь в табаке,
Мир Туркестана был тогда совершенно не известен в Европе, а наркотики во Франции считались приятным и безобидным времяпровождением. Опиум и крепчайший напиток на полыни абсент, вызывающий галлюцинации, тогда считались в Европе признаками исключительности, присущей лишь аристократам и творческим натурам. Это зелье считали надежным обезболивающим лекарством, легким средством от алкоголизма. Опиум давали при малейшей зубной и головной боли как успокаивающее и при запоях, чтобы человек перестал пить. А то, что он довольно скоро становился наркоманом, как-то не замечали. Он же теперь не буйный! Некоторые исследователи и сейчас считают, что многие картины импрессионистов были написаны ими в состоянии легкого наркотического опьянения. Под сильным-то ничего не создашь. Тогда наркотики воспевали в романах и стихах, чем привлекли новых желающих приобщиться к клану особенных людей. Увлечение опиумом пришло из Китая. Наркотики из Индии навезла и «королева морей» Англия. Богема — известные артисты, художники, писатели, поэты — создавали закрытые клубы любителей опиума.
В них избранное общество погружалось в наркотические галлюцинации, а потом делилось впечатлениями. Такой клуб курильщиков опиума в одном из рассказов описал Конан Дойль. Его любимый герой Шерлок Холмс «по делам службы», расследуя очередное дело, оказывается в опиомокурильне – в притоне таких же «опиумоедов», каких описал Верещагин. И в рассказе нет ни слова об опасности такого увлечения. Там все тихо, пахнет. Все так изысканно! А вот отрывок из статьи в парижском журнале “Свет и тени” (1879), прославляющей наркотик: “Он лежит перед вами: кусок зеленой мастики, величиною в орех, издающий неприятный, возбуждающий тошноту запах. В нем-то и заключается счастье, счастье со всеми его сумасбродствами. Глотайте без страха — от этого не умирают! Ваш организм нимало не пострадает от этого. Вы ничем не рискуете…». Ну как после этого не попробовать китайское «счастье»! И вдруг русский художник показывает мрачный притон, одурманенных зельем людей в диковинных одеждах… Неужели они сродни изысканной парижской богеме?! Одна картина на выставке в Париже сразу была запрещена, но ее успели многократно воспроизвели многие европейские газеты, и она, уже снятая с выставки, наделала шума еще и в Петербурге. Все хотели ее видеть. Сам Верещагин до Туркестана знал, что существуют наркотики, но в России они тогда еще не были так широко распространены, как в Туркестане. А там он жил в Самарканде, Ташкенте, Коканде, бывал среди кочевников в киргизских степях, изучал нравы, традиции и обычаи восточных народов, порой довольно жестокие. Для Верещагина Восток был открытием нового мира – увлекательного, необычного. Однако художник увидел и страшное: опиум уносит жизни людей, как самый свирепый завоеватель.
Художник был очень внимательным наблюдателем и к тому же борцом за социальную справедливость. Он просто не мог не обратить внимание на губительное пристрастие среднеазиатских жителей к опиуму. Впервые лично увидев «опиумоедов», Верещагин был потрясен: «Наркотики у них заменяли собой алкоголь, который на Востоке, в силу культурных и религиозных традиций, был мало распространен», написал он. Вот как рассказывает в мемуарах о своих впечатлениях сам художник. «Пришедши раз довольно холодным днем в календархан (в притон), я застал картину, которая врезалась в моей памяти: целая компания опиумоедов сидела вдоль стен, все, скорчившись, как обезьяны, прижавшись один к другому; большая часть недавно, вероятно, приняла дозу опиума; на лицах тупое выражение; полуоткрытые рты некоторых шевелятся, как будто шепчут что-то; многие, уткнувши голову в колени, тяжело дышат, изредка передергиваются судорогами. Близ базара есть множество конур, в которых живут диваны (дервиши), опиумоеды. Это маленькие, темненькие, грязные, полные разного сору и насекомых каморки. В некоторых стряпается кукнар, и тогда каморка получает вид распивочной лавочки, постоянно имеющей посетителей; одни, выпившие в меру, благополучно уходят, другие, менее умеренные, сваливаются с ног и спят вповалку по темным углам. Кукнар – очень одуряющий напиток, приготовляемый из шелухи обыкновенного мака…» Верещагин подробно рассказывает, как готовят кукнар. Не станем распространять этот рецепт. Художник так оценивает напиток: «Горечь кукнара так неприятна, что я не мог никогда проглотить его, хотя не раз был угощаем приветливыми диванами. В подобных же конурах устраиваются лавочки и для курения опиума; каморка такая вся устлана и обита циновками – и пол, и стены, и потолок; курильщик ложится и тянет из кальяна дым от горящего шарика опиума, который маленькими щипчиками придерживается другим у отверстия кальяна. Одурение от курения опиума едва ли еще не сильнее, чем от приема его внутрь; действие его можно сравнить с действием табака, но только в гораздо сильнейшей степени; подобно табаку, он отнимает сон, сон натуральный, укрепляющий; зато, говорят, он дает сны наяву, сны беспокойные, скоропреходящие, галлюцинации, сменяющиеся слабостью и расстройством, но приятные». Именно это впечатление и отразил художник в картине «Опиумоеды». Запрещенная в Париже, по копиям и открыткам она стала известна в Петербурге. О ней стали говорить в художественном мире. Известный критик В. Стасов тогда написал: «Со скульптурной осязаемостью передан в картине грязный угол притона и изображены фигуры его нищенствующих посетителей. Все эти несчастные оборванцы, отчаявшиеся бедняки, едва-едва прикрытые жалкими лохмотьями, обнажающими иссушенное нищетой и пороком тело. Шестеро исковерканных жизнью и обездоленных людей дошли до притона разными дорогами, через различные горести и страдания, но всех их привело сюда стремление хотя бы при помощи яда забыть безрадостную действительность…»
Художник подмечал массовый характер нищеты и связь бедности с попыткой иллюзорного бегства от нее — трагедию наркомании. Художник написал: «Почти все диваны — записные пьяницы, почти все опиумоеды… Я скормил раз одному целую палку… опиума и не забуду, с какою жадностью он глотал, не забуду и всей фигуры, всего вида опиумоеда: высокий, донельзя бледный, желтый, он походил скорее на скелет, чем на живого человека; почти не слышал, что кругом его делалось и говорилось, день и ночь мечтал только об опиуме. Сначала он не обращал внимания на то, что я говорил ему, не отвечал и, вероятно, не слышал; но вот он увидел в моих руках опиум – вдруг лицо его прояснилось, до тех пор бессмысленное, получило выражение: глаза широко раскрылись, ноздри раздулись, он протянул руку и стал шептать: дай, дай… Я не дал сначала, спрятал опиум – тогда скелет этот весь заходил, начал ломаться, кривляться, как ребенок, и все умолял меня: дай бенг, дай бенг!.. (бенг – опиум). Когда я, наконец, подал ему кусок, он схватил его в обе руки и, скорчившись у своей стенки, начал грызть его потихоньку, с наслаждением, зажмуривая глаза, как собака гложет вкусную кость. Он сгрыз уже половину, когда близ него сидевший опиумоед, давно уже с завистью смотревший на предпочтение, оказанное мною скелету, вдруг вырвал у него остальное и в одну секунду положил себе в рот. Что сделалось с бедным скелетом? Он бросился на своего товарища, повалил его и начал всячески теребить, бешено приговаривая: «Отдай, отдай, говорю!» «Календарханы — приюты для нищих, а также нечто среднее между нашим кафе-рестораном и клубом… Там народа всякого, болтающего, курящего, пьющего и спящего всегда немало. Мне случалось встречать там лиц довольно почтенных, которые, впрочем, как бы стыдились того, что я, русский тюра (господин), заставал их в компании опиумоедов и кукнарчей». В.В. Верещагин своими картинами и «Записками» реалистично показал нищету и убогость тех, кто привык к опиуму. Художник не романтизировал и не идеализировал этот порок, как было тогда в Европе. Он как в воду глядел, когда предупреждал: «Едва ли можно сомневаться, что в более или менее продолжительном времени опиум войдет в употребление и в Европе; за табаком, за теми приемами наркотиков, которые поглощаются теперь в табаке, опиум естественно и неизбежно стоит на очереди». Но даже мудрый и проницательный Василий Васильевич не предполагал, какой трагедией обернется как для народов Азии, так и Европы распространение наркотиков.
Иногда, в полемическом запале, современные спорщики начинают упрекать друг друга, кто первый принес в наши края зло наркомании или алкоголизма. Бессмысленное занятие! Ответ на этот вопрос был дан еще Х1Х веке. Еще в 1885 году, по заказу губернатора Туркестанского края А.К. Абрамова, ученым С. Моравицким было проведено специальное исследование о распространении наркотиков на «новых территориях» — в Туркестане. Врачи уже тогда с тревогой сообщали, что «коренное население прививало пришлому гашишизм». Офицеры, картографы, ученые, совершая служебные поездки, сообщали вышестоящему начальству, а некоторые и самому царю, «любопытные факты», такие, например, как о поставках в наши края опиума китайскими купцами. Разведчики считали: «на 20 млн. мусульманского населения (1880г.) приходилось до 800 тыс. потребителей только гашиша. И это число считалось заниженным». Понимая серьезность проблемы, император Николай II, 7 июля 1915 года утвердил Закон «О мерах по борьбе с опиокурением». Было приказано уничтожать посевы мака, что вызвало протесты его сеятелей. И это во время первой мировой войны! Что было потом и куда исчез император Николай II, полагаю, знают все. К борьбе с наркотиками многие страны пришли в 20-е годы ХХ века, но мы свидетели тому, кто ныне побеждает в этой борьбе. Уж очень выгоден для кого-то этот смертельный для человечества бизнес!
Для начала несколько слов о невольничьих караван-сараях и торговле рабами. Правда, что ни невольничьих караван-сараев, ни торговли рабами теперь
уж не существует в Ташкенте, тем не менее сказать
кое-что по этому поводу будет, думаю, неизлишне и
небезынтересно. Здания для этой торговли в городах
Средней Азии устраиваются так же, как и все караван-сараи; только разделяются они на большее число маленьких клетушек, с отдельною дверью в каждую; если двор большой, то посредине его навес для
вьючного скота; тут же, большею частью, помещается и продажный люд, между которым малонадежные
привязываются к деревянным столбам навеса. Народу всякого на таких дворах толкается обыкновенно
много: кто покупает, кто просто глазеет.
Покупающий расспросит товар: что он умеет делать, какие знает ремесла и т. п. Затем поведет в ка-
морку и там при хозяине осмотрит, нет ли каких-нибудь телесных недостатков или болезней. Женщины
молодые большею частью на дворе не выставляются, а смотрятся в каморках и осматриваются не самим
покупателем, а опытными пожилыми знахарками.
Цены на людей, разумеется, различны, смотря по
времени и большему или меньшему приливу «товара». Под осень обыкновенно торг этот идет шибче, и в
городе Бухаре, например, под это время в каждом из
десятка имеющихся там невольничьих караван-сараев бывает, как мне говорили, от 100 до 150 человек,
выставленных на продажу. Так как больше всего доставляют рабов Средней Азии несчастные, смежные
с туркменскими племенами персидские границы, то
удачи или неудачи охотничьих подвигов туркменцев
в этих местах главным образом устанавливают цену
на рабов в Хиве, Бухаре и в Коканде; но иногда войны и неизбежные при этом обращения в рабство всех
пленных, если они не мусульмане сунитского толка (в
противном случае захват и перепродажа всех рабов
побежденной стороны), значительно и разом на всех
этих рынках изменяют цены: в таких случаях человек
идет за очень дешевую цену – за несколько десятков
рублей, иногда даже за 10 рублей. Вообще, мужчин в продаже гораздо больше, чем
женщин, между прочим потому, что туркмены, прода-
вая охотно мужчин, больше удерживают у себя женщин. Красивая молодая женщина стоит очень дорого,
рублей до 1000 и более.
В хорошей цене также стоят хорошенькие мальчики: на них огромный спрос во всю Среднюю Азию. Мне
случалось слышать рассказы бывших рабов-персиян
о том, как маленькие еще они были захвачены туркменами: одни в поле, на работе, вместе с отцом и братьями, другие просто на улице деревни, среди белого
дня, при бессильном вое и крике трусливого населения. Истории следующих затем странствований, перехода этих несчастных из рук разбойника-туркменца
в руки торговца рабами и отсюда в дом купивших их
крайне печальны и нельзя не порадоваться, что благодаря вмешательству русских этот грязный омут стал видимо прочищаться Влияние русское на торговлю рабами сказалось в трех наиболее выдающихся фактах: во-первых, вообще уменьшилось число рабов, потому что во всей присоединенной к России стране они сделались свободными; во-вторых, вообще уменьшился спрос на новых рабов, потому что во все эти новоприобретенные страны нет более сбыта их, а в такие города, как Ташкент, Ходжент, Самарканд и другие, сбыт их был не мал; в-третьих, торговля эта значительно упала,уменьшилась в размере и во всех соседних варварских государствах Средней Азии по тому простому и не лишенному смысла предположению, что русские
не сегодня-завтра могут пожаловать в каждый из них, и так как в каждом из них хорошо знают, что рабов русские немилосердно освобождают, то и все покупки и сделки этого рода принимают теперь малонадежный, неблагодарный вид. другой сорт рабов, который не поименован такобидно ни в одном учебнике, но который тем не менеепредставляет самый ужасный вид невольничества –
матери, жены, дочери среднеазиатских дикарей, разве не испытывают медленного, но неотразимого влияния на их положение и судьбу кяфирских («кяфир» –неверный) законов и всех кяфирских порядков? Без сомнения, да; и чтоб не ходить далеко, достаточно послушать осторожные, но горькие жалобы, которые изливает в беседе со мною хозяин моего дома, старик аксакал.«Последние дни приходят!» – говорит он и машет отчаянно рукою. «Что так?» – «Да как же! Чего же еще ожидать, и жену свою муж не поучи: станешь
бить – стращает, что к русским уйдет»… В самом деле, как не смутиться азиатцу, когда его собственность, его вещь, правильно приобретенная, законно закабаленная, начинает заявлять о каких-то своих правах и прежде всего о праве не быть по произволу битою! Как не огорчиться таким расколом и как не угадать виновников всей этой ереси!.. О незаслуженно униженном положении восточной женщины было уже говорено немало многим множеством путешественников, и здесь повторять общих мест не буду; скажу только, что судьба женщины в Средней Азии, говоря вообще, еще печальнее судьбы ее сестры в более западных странах, каковы Персия, Турция и другие. Еще ниже, чем у последних, ее гражданское положение, еще сильнее замкнутость и
отверженность от ее властителя-мужчины, еще теснее ограничение деятельности одною физическою, животною стороною, если можно так выразиться. С колыбели запроданная мужчине, неразвитым, неразумным ребенком взятая им, она, даже в половом отношении, не живет полною жизнью, потому что к эпохе сознательного зрелого возраста уже успевает состариться, задавленная нравственно ролью самки и физически работою вьючной скотины. Все умственное движение, все развитие может сказываться поэтому только в самых низших проявлениях человеческого ума – в интриге, сплетне и т. п., зато и удивляться нечего, что они интригуют, сплетничают…
Такое крайне униженное положение женщин составляет главную причину, между прочим, одного ненормального явления, каким представляется здеш-
ний «батча». В буквальном переводе «батча» значит мальчик; но так как эти мальчики исполняют еще какую-то странную и, как я уже сказал, не совсем нормальную роль, то и слово «батча» имеет еще другой смысл, неудобный для объяснения.
Работорговля — позорная страница истории человечества, которая сотни лет существовала на разных континентах. В конце ХIХ века, путешествуя по Средней Азии, художник Василий Верещагин столкнулся с этим варварством. Особенно его поразила торговля детьми. На полотне «Продажа ребёнка-невольника» он изобразил беззащитного, беспомощного мальчика в качестве «живого товара».
Картина была написана в 1872 году. Своей кистью Верещагин гневно обличал эту мрачную сторону среднеазиатской действительности.
Продажа ребёнка-невольника
Центральным персонажем картины Верещагин сделал обнажённого мальчика лет пяти-шести. Рядом с ним несколько богатых, вальяжных торговцев. Несложно представить судьбу ребёнка. Очевидно, что будущее не сулит ему ничего хорошего, а сейчас он просто предмет торга для работорговца и покупателя, который цинично осматривает детское тельце.
Солнечный свет ярко освещает фигуру мальчика. Именно благодаря этому освещению покупатель может тщательно рассмотреть свою будущую покупку.
Малыш непонимающе смотрит в лицо своего будущего хозяина, который по сути отнимает его свободу и детство. Ребёнку придётся навсегда забыть о материнской любви, семье, добрых отношения. Тельце героя напряжено, щёки пунцовые, выпирающие лопатки смотрятся маленькими крылышками… Не взирая на возраст, он чувствует, что впереди жестокость и унижения…
Туркестан
Василий Верещагин несколько раз посещал Туркестан. В результате этих полных опасностей и приключений путешествий художник создал большую серию этюдов и рисунков. На них он изображал быт и традиции народов Средней Азии накануне и в период присоединения ханств к России. В конце ХIХ века в Туркестане господствовали отсталые феодальные отношения, существовали дикие обычаи и обряды. Рабство и работорговля были обычным делом.
Религиозный фанатизм мусульманского духовенства процветал среди страшной бедности и невежества населения. Один феодальный клан воевал с другим, селения горели от рук своих же, народ бедствовал. Всё это произвело сильное впечатление на чуткого художника.
Крамской в своей переписке с Репиным подытоживает, что искусство Верещагина как «событие…завоевание России, гораздо большее, чем завоевание Кауфмана». До Верещагина все батальные картины изображали парады и маневры, фигуры располагались в красивых позах, «чистенькие убитые» были аккуратно расположены на полотнах для проформы. Толстой в своем романе «Война и мир» разрушил образ «причесанной» войны, а Верещагин сделал тоже самое в живописи. Он разоблачил войну как грязное, жестокое, кровавое злодейство. За эту смелость одни его полюбили, а другие возненавидели.
И еще фантастический факт. В 1912 году картины Верещагина должны были отправиться на выставку в Америку… на «Титанике», но организаторы не успели оформить нужные документы, и картины остались в порту до следующего рейса. Судьба?
Когда «Туркестанская серия» была продемонстрирована широкой публике, когда сам царь благосклонно отозвался о работах художнике, Верещагину в 1874 году было присвоено звание профессора Академии художеств. Однако... Верещагин решил отказаться от этого. Дело в том, что завистники художника, те, кто узнал за какую сумму Третьяков выкупил картины цикла (по тем временам баснословные 92 тыс рублей) развили крайне негативные отзывы. Они буквально вынудили Верещагина с гневом и горечью сжечь некоторые работы «Туркестанской серии» и отказаться от звания. Кроме того, свой отказ Верещагин мотивирует тем, что считает «все чины и отличия в искусстве безусловно вредными». Этот поступок получает широкий резонанс: по существу, Верещагин первый из русских художников решается гласно, открыто, демонстративно поставить себя вне традиционных порядков — делает то, «что мы все знаем, думаем и даже, может быть, желаем; но у нас не хватает смелости, характера, а иногда и честности поступить так же», — как прокомментировал его поступок Крамской.
Таким предстал великий Русский художник, он настолько реально и фотографически изображал действительность что порою казалось, что это не кисть, а снимок. Настолько живо была воспроизведена действительность на картинах художника.
Ну вот и собрана очередная и интересная страничка, она собрана из множества отзывов разных изданий и думаю вы многое смогли почерпнуть из этой необычной странички.
Всего вам доброго дорогие друзья, я рад что сумел вас познакомить с этим интересным человеком.
Все использованное в открытом пространстве использовал Источник: https://kulturologia.ru/blogs/250520/46291/ Источник: https://history1752.su/turkestanskaya-seriya-xudozhnika-batalista-vereshhagina/ Источник: https://history1752.su/turkestanskaya-seriya-xudozhnika-batalista-vereshhagina/ Categories:Orientalist paintings by Vasily Vereshchagin Russian Turkestan Russian conquest of Turkestan Источник: https://kulturologia.ru/blogs/250520/46291/