Январь в Ташкенте – черно-белое кино, Где слёзы грязно-серых тротуаров И гобеленовое снежное панно Мне кружат голову как пиво в барах, А судорожный воздуха глоток Похож на первый вздох новорождённой. Весь мир, не дав согласия, промок, Запоем летних засух измождённый. Рябит в глазах от лабиринта черных веток. Срывает ветер парус-капюшон. Его удар в лицо силён и меток: Вдруг нападёт из-за угла, ами-кошон. Но я люблю и слякоть, и насилье… Глубокая затронута струна: Ведь прадеды мои в Сибири жили. Во мне поёт далекая страна.
Январь в Ташкенте – черно-белое кино,
Где слёзы грязно-серых тротуаров
И гобеленовое снежное панно
Мне кружат голову как пиво в барах,
А судорожный воздуха глоток
Похож на первый вздох новорождённой.
Весь мир, не дав согласия, промок,
Запоем летних засух измождённый.
Рябит в глазах от лабиринта черных веток.
Срывает ветер парус-капюшон.
Его удар в лицо силён и меток:
Вдруг нападёт из-за угла, ами-кошон.
Но я люблю и слякоть, и насилье…
Глубокая затронута струна:
Ведь прадеды мои в Сибири жили.
Во мне поёт далекая страна.
