Головченко Н.Н., Пилипенко С.А. Берестяной сосуд монгольского времени из урочища Раздумье (Верхнее Приобье) // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2025. 2. С. 103–114. https://doi.org/10.20874/2071-0437-2025-69-2-8
Сайт журнала: http://ipdn.ru/
Рассматривается берестяное изделие, обнаруженное при исследовании А.П. Уманским грунтового погребения 3, датированного монгольским временем (XIII–XIV вв.), на городище Раздумье-1, расположенном в Каменском районе Алтайского края. Предпринята попытка описания, реставрации и интерпретации изделия — берестяного сосуда типа «чуман». Получены новые достоверные данные о предмете, в научный оборот вводятся его схематическое и фотографическое изображения. Проанализирован ряд археологических и этнографических аналогий — однотипных берестяных вместилищ из разновременных погребальных комплексов. Авторы приходят к выводу, что широкое территориальное и хронологическое распространение представленного типа сосудов прежде всего объясняется доступностью сырьевой основы для их изготовления и простотой исполнения.
Ключевые слова: Верхнее Приобье, монгольское время, урочище Раздумье, берестяной сосуд, погребальная обрядность.
Находки из органических материалов в археологических памятниках юга Западной Сибири — явление довольно редкое. В полной мере данное наблюдение применимо и к различного рода вместилищам, изготовленным из бересты. Необходимость своевременного анализа и публикации подобных изделий очевидна, но не всегда оказывается возможной. Так, в многочисленном археологическом собрании Историко-краеведческого музея Алтайского государственного педагогического университета (АлтГПУ) есть один такой предмет, выявленный А.П. Уманским в ходе разведочных работ 1965 г. на городище Раздумье-1 (Каменский р-н, Алтайский край).
Актуальность обращения к вышеобозначенному, ранее фрагментарно опубликованному [Уманский, 1987], материалу обусловлена как редкостью сохранившихся берестяных изделий, происходящих из разновременных погребальных комплексов Верхнего Приобья, так и ограниченностью практики их реконструкции и интерпретации.
Целью настоящей статьи является введение в научный оборот новых материалов, полученных в ходе реконструкции хранящегося в собрании Историко-краеведческого музея АлтГПУ берестяного изделия из грунтового погребения на памятнике Раздумье-1. Задачи: проанализировать данное берестяное изделие, представить результаты предреставрационных работ, сопоставить анализируемый образец с аналогичными находками.
Результаты исследований, проведенных А.П. Уманским в урочище Раздумье в Каменском районе Алтайского края, еще нуждаются в целенаправленном осмыслении и комплексной публикации [Демин, 2023, с. 12]. Отдельные введенные в научный оборот материалы, к сожалению, пока не дают полноценного представления об этом сложном и интересном комплексе памятников. В силу того что анализируемые нами материалы единожды опубликованы более четверти века назад [Уманский, 1987, с. 89], имеет смысл кратко обозначить контекст обнаружения рассматриваемой находки.
Раздумье-1 — участок урочища, занятый городищем. Городище расположено на мысу, высота которого во время работ, проводившихся там А.П. Уманским, достигала 12–15 м, а над прилегающим участком поля — 2–3 м (рис. 1, 1).
![Рис. 1. Урочище Раздумье:
1 — мыс, на котором исследованы погребения 1–3 (фото из фондового собрания МБУК «Каменский районный краеведческий музей», 1960 г., КП 4830/1. Ф. 1093); 2 — план урочища и погребения 3 (по: [Уманский, 1987]); 3 — фрагмент берестяного «конверта» из погребения 1 (фото из фондового собрания МБУК «Каменский районный краеведческий музей», 1960 г., КП 4453/10. Ф. 1. 769).](https://avatars.dzeninfra.ru/get-zen_doc/271828/pub_684157a812f3291b255f4b7e_684159268178df2bb6293392/scale_1200)
В пределах городища в ходе полевых исследований были обнаружены захоронения, самые ранние из которых, по мнению А.П. Уманского, относятся к эпохе энеолита. Однако, как отмечает исследователь, хоронили там людей и после того, как было сооружено городище,— в эпоху железа, в монгольское время [Уманский, 1987, с. 89].
Могила 3 выявлена во время разведочных раскопок 1965 г., практически на краю мыса (рис. 1, 2). Представляла она собой прямоугольную яму размерами 1,5×0,6 м, глубиной 1,2 м, ориентированную по линии северо-восток — юго запад. Яма была перекрыта вдоль в два ряда березовыми жердями длиной до 1,7 м, толщиной 8–12 см. Перекрытие, по описанию А.П. Уманского, было застлано пластом бересты размерами 1,4×0,5 м, а дно ямы — берестяной подстилкой в два слоя. На подстилке лежал берестяной гроб, сшитый в форме «ладьи», с лентой-прошвой шириной 3–5 см по краю.
В гробу на спине, головой на северо-восток, с вытянутыми руками и ногами лежал скелет ребенка 7–8 лет плохой сохранности (определение возраста приводим по публикации А.П. Уманского). Около костей черепа отмечена прядь волос; у левого плеча — пятно коричневого тлена (возможно, от какой-то деревянной поделки), в области живота — берестяная «плошка» квадратной формы с остатками кашицы темного цвета внутри [Уманский, 1987]. Примечательно, что ранее, в августе 1960 года в погребении 1 Раздумья-1 А.П. Уманским уже был выявлен фрагмент похожего предмета. Оригинальная находка нам, к сожалению, неизвестна, но в фондах краеведческого музея г. Камень-на-Оби имеется его фотография (рис. 1, 3) (КП 4453/10. Ф. 1. 769). Сама «плошка» в работах А.П. Уманского не рассматривалась специально, более того, к сожалению, в первичной публикации автора не было представлено даже ее схематичное изображение. Хотя материалы этого и соседних погребений легли в обобщающую работу о погребальном обряде Алтая в монгольский период [Тишкин, 2009, с. 109–111].
Упомянутые берестяные детали погребальной конструкции и сосуд были осмотрены одним из авторов этой статьи в 2022 г. при изучении фондов археологических коллекций урочища Раздумье, хранящихся в Историко краеведческом музее АлтГПУ (рис. 2). После чего они были переданы на предрестраврационную обработку С.А. Пилипенко.
Переданные три берестяных артефакта подразделяются на две группы. Первые два были частью берестяной погребальной конструкции — часть стенки и углового заворота берестяного чехла, изготовленного по принципу короба (рис. 2), хорошо известного в монгольский период на территории Алтайского края по находкам на археологических памятниках Телеутский Взвоз-1 объект 11 [Тишкин, Грушин, 2002; Тишкин, 2009, рис. 77] и грунтовый могильник Калистратиха-3 погребение 5 [Грушин и др., 2015, с. 183, рис. 1, 4]. Аналогичные короба применялись в погребальном обряде средневекового населения Новосибирской, Томской и Кемеровской областей в начале II тыс. н.э. в предмонгольский и монгольский периоды (Кротовский Елбан-VI [Пилипенко, 2017, с. 133], Санаторный-1 [Савинов и др., 2008, рис. 65, рис. 122, 1–4], Сопка-2 [Молодин, Соловьев, 2004].
Артефакты второй группы представлены одной берестяной емкостью (рис. 2, 3). По классификации берестяной посуды, предложенной Е.Г. Федоровой, она может быть отнесена к категории низких плоскодонных предметов [Федорова, 1994, с. 77]. В то же время по технологическим особенностям изготовления из цельного куска бересты она относится к IV типу, выделенному А.А. Локтионовой на материалах берестяной посуды хантов и селькупов Западной Сибири XVII–XX вв. [Локтионова, 2014, с. 112, 113]. Такие берестяные вместилища в Сибири имеют разное наименование: кузов, чуман, куженька и др. Применительно к рассматриваемому в настоящей работе сосуду нами употребляется термин «чуман». Под чуманом понимается сосуд с низкими стенками и прямоугольным или квадратным донышком, изготовленный из невыделанной бересты, сложенной коробом и скрепленной в местах сгибов, предназначавшийся для хранения продуктов [Кочешков, 1997].
В момент передачи емкость представляла собой сплющенный, на вид двуслойный предмет. Поверхность сосуда была покрыта грязью и органическими высыпаниями белого цвета, внутренние складки заполняла земля (рис. 2, 3). Береста была сильно пересушена. Очевидно, изделие поступило в фонды музея и хранилось там без расчистки с момента раскопок в одной коробке с другими находками.
Берестяной сосуд был подвергнут поверхностной сухой расчистке щетками разной жесткости. В местах более сильных загрязнений и в складках сосуда для сухой расчистки применялись стоматологические зонды. Осмотр после расчистки показал хорошую степень сохранности бересты, что позволило нам принять решение о частичной пластификации находки под воздействием пара. После чего сосуд подлежал подконтрольной термообработке. Для этого его поместили на пластиковый поддон рядом с двумя банками, наполненными кипятком. Прямой контакт воды и находки исключался. Пакет, куда поместили емкости с кипятком и находкой, имел застежку, вся эта конструкция дополнительно была помещена в пластиковый прозрачный контейнер с крышкой. С интервалами в 20–30 минут мы отмечали изменения состояния бересты. Через 40 минут береста набрала достаточное количество влаги. Это позволило в процессе работы полностью восстановить первоначальную форму сосуда. Одна из его боковых стенок отпала еще в древности в результате давления земли на верхнюю часть внутримогильной конструкции. Чтобы придать восстановившему форму сосуду прочность и вернуть упавшую стенку в ее первоначальное состояние, мы произвели профподклейку миколентной бумагой в виде трех узких полосок с одной из внешних стенок через дно сосуда к нижней части изгиба противоположной продольной стенки. Края профнаклеек мы не стали выводить на внешнюю сторону целой поперечной стенки по эстетическим соображениям. Именно этой стороной и планируется экспонирование предмета в Историко-краеведческом музее АлтГПУ. При выравнивании формы сосуда внутрь помещалась повторяющая ее объемная прямоугольная основа, которая предварительно оборачивалась полиэтиленом. В случае появления финансирования специалист без труда сможет провести полную реставрацию сосуда, так как все предварительные работы уже выполнены без нанесения повреждения изделию (рис. 3).
В ходе проведенных нами манипуляций выяснилось, что сосуд однослойный. Изготовлен из прямоугольного листа бересты размером 16×12 см, белой частью наружу. Лист снят с дерева весной. Перед сборкой он был предварительно очищен от белой части ножом. Сосуд изготовлен путем поднятия на 3 см с четырех сторон стенок вверх с прижатием угловых заворотов к торцовым стенкам. После этого иглой были пробиты отверстия и сделано по два стежка для стяжки углов со стенками корпуса. В собранном виде сосуд имеет размеры 10×6×3 см (рис. 4, 2).
Анализ архивного снимка другого берестяного изделия, из погребения 1 могильника Раздумье-1, найденного в августе 1960 г., говорит о том, что, скорее всего, перед нами аналогичный описываемому в настоящей работе, сфотографированный с оборотной (донной) стороны (рис. 1, 3) сосуд. Вероятно, сосуды из погребений 1 и 3 аналогичны по конструкции. Описание и масштаб на снимке отсутствуют, но, учитывая, что этот, второй сосуд был внутри погребения, полагаем, что вряд ли эти изделия сильно отличались по размеру.
Сосуды, подобные рассматриваемой емкости, зафиксированы в археологических памятниках Северо-Западной Сибири эпохи раннего железа: Усть-Полуй [Могрицкая, 2018, рис. 2]; эпохи средневековья: Шеркалы [Кениг и др., 2020]; и этнографической современности, XVIII в. [Визгалов, Кардаш, 2011, рис. 4]. Они сохранились с десятками других берестяных изделий разного типа и назначения благодаря вечной мерзлоте. Такие сосуды известны среди материалов чулымских тюрок и южных селькупов XVII в. [Боброва, Локтионова, 2019, рис. 4].
Абсолютно идентичные как по конструкции, так и по размерам берестяные вместилища происходят из погребений хантов XVII–XX в. При этом часть подобных берестяных коробок имели крышки с квадратным отверстием посередине, особенно те из них, что были обнаружены слева от головы погребенного [Рындина и др., 2008, с. 101]. Предполагается, что именно этим отверстием отличались ритуально используемые в погребальной практике емкости от бытовых.
Ближайшей по географии и хронологии аналогией емкости из погребения 3 урочища Раздумье-1 является более крупное по размерам вместилище, также относящееся к группе низких плоскодонных предметов, происходящее из погребения 5 могильника Калистратиха-3 (рис. 4, 6). При этом данный сосуд использовался вторично, в качестве части берестяной комбинированной
подстилки внутри берестяного погребального короба [Грушин и др., 2015, с. 183, рис. 1]. Сохранившаяся часть этого сосуда имела размеры 25(?)×30×6 см. С торцовых частей он был дополнительно укреплен двумя широкими берестяными полосами. Кроме того, конструкция усиливалась ободом из деревянного прута с прошивкой, возможно, саргой (корень сосны) через край. Погребение из Калистратихи-3 датируется XIII–XIV вв.
Еще один подобный по конструкции сосуд XIII–XIV вв. происходит из Кемеровской области, из могильника Ур-Бедари, раскопки М.Г. Елькина. В собранном виде он имеет размеры 22×9×6 см (рис. 4, 2) [Илюшин, 2006, с. 159, рис. 1].
Поиск иных параллелей уводит в более ранние периоды истории региона. Так, еще несколько известных нам берестяных емкостей c аналогичной конструкцией происходят из раннесредневековых памятников юга Западной Сибири.
Первый сосуд — из погребения 2 кургана 12 могильника Сростки-1 в Алтайском крае. Он был изготовлен из цельного куска бересты тем же способом, что и предыдущие [Тишкин и др., 2013, с. 105, рис. 1]. Сосуд имеет размеры 20×12×6 см (рис. 4, 3). Могильник датируется второй половиной IX — первой половиной X в. н.э.
Два других — из Кемеровской области, из погребения 3 кургана 8 могильника Озерки-1 [Васютин и др., 2012, рис. 37], эти сосуды почти одинаковые по размеру: 12×10,5×4 см и 15×7×3,5 см (рис. 4, 1). После раскопок изделия были зарисованы, их отвезли на консультацию реставраторам в Академгородок, а после возвращения в Кемерово они, видимо, были утрачены. Могильник датируется IX — первой половиной XI в. н.э.
Известны и более ранние экземпляры емкостей рассматриваемой разновидности. Один из них найден в погребении 1 кургана 7 гунно-сарматского времени могильника Дялян в Горном Алтае вместе с берестяным колчаном (рис. 4, 5). Размеры его 10×9×6 см (рис. 4, 6). Могильник датируется V–VI вв. н.э. [Тетерин, Пилипенко, 2017, с. 124].
Другой происходит из погребения 3 могильника Степной Чумыш-2, расположенного в Целинном районе Алтайского края [Ширин, 2003, табл. XLV, 3]. Берестяной предмет сохранился частично в обугленном состоянии. Размеры сохранившейся части 7–8(?)×6,5×4 см (рис. 4, 4). По мнению Ю.В. Ширина, данное изделие выполняло функцию своего рода совка. Памятник датируется III–IV вв. н.э.
Определенные параллели рассматриваемым находкам можно усмотреть среди конструкций вместилищ, известных по разновременным археологическим памятникам сопредельных территорий. Например, в Хакасии, в могильнике таштыкского времени Черноозерье-2 [Готлиб, 2007, рис. 24], датирующемся I–II вв. н.э., обнаружены подобного рода изделия. Еще два сосуда — круглый и прямоугольный выявлены в тесинском могильнике Барсучиха-1 II–I вв. до н.э. [Пшеницына, 1975, с. 160, рис. 3]. На севере Минусинской котловины берестяное вместилище с вложенными в него туесами обнаружено в могильнике тагарской культуры Березовский [Вадецкая, 1999, с. 58, рис. 31, 2]. Кроме того, в этом же регионе зафиксированы случаи помещения в берестяные емкости кладов, предположительно носящих ритуальный характер [Бородовский, Ларичев, 2013]
Вместе с тем необходимо указать и на еще более раннюю достаточно широкую практику использования бересты населением Верхнеобского бассейна эпохи раннего железа в оформлении своих погребальных комплексов. Береста применялась в качестве настила над перекрытием, подстилки на дне могильной ямы, покрытия тела погребенного (включая вторичные захоронения); из бересты изготавливались посуда, предметы культа и, возможно, головные уборы, помещаемые в захоронения. В частности, фрагмент берестяной поделки — круг, предположительно, от сосуда или коробочки выявлен на Новотроицком некрополе [Шульга и др., 2009, с. 42], есть аналогичные фрагментированные находки и на других памятниках.
Активное использование березы в обустройстве погребальных сооружений надежно зафиксировано и для других археологических культур региона. В пазырыкской культуре Горного Алтая береста применялась в качестве перекрытия погребальных срубов и колод, при оформлении средств передвижения, для изготовления украшений седел и колчанов, но находок берестяных сосудов пока неизвестно. Однако среди алтайских материалов есть уникальный сосуд раннего скифского времени из могильника Чесноково-1 [Шульга, 1998], реконструкция его осуществлена одним из авторов данной статьи [Пилипенко, 2015]. Самыми же древними находками берестяной посуды на территории Алтая можно считать изделия, выявленные в погребении афанасьевской культуры могильника Бертек-33, датированного концом III — началом II тыс. до н.э. [Савинов, 1994, с. 48].
Завершая этот небольшой сравнительно-исторический экскурс, необходимо отметить, что, несмотря на широкий территориальный и хронологический охват, все представленные сосуды прежде всего объединяют распространенность использованной для их изготовления сырьевой основы и простота технологического исполнения (пластовый метод).
Рассматривая конструктивные особенности сосудов, относящихся к разновидности низких плоскодонных по классификации Е.Г. Федоровой, следует обратить внимание на способы сшивания их сложенных угловых элементов [Федорова, 1994, с. 77]. На важность технологического компонента при изучении берестяных изделий особо указала в одной из работ А.А. Локтионова [2014]. Казалось бы, при одинаковом сложении деталей сшиты рассматриваемые емкости по разному. Это можно объяснить различными периодами их бытования или отличиями культурных традиций, но важен сам факт поливариативности способов сшивания однотипных изделий (рис. 5).
Всего нами выявлено шесть разновидностей сшивания торцовой части берестяных вместилищ. В одном случае (рис. 5, 1) это сшивание торцевой части берестяного погребального короба из могильника Телеутский Взвоз-1 [Грушин и др., 2004, рис. 1]. Особенностью этой погребальной конструкции, выполненной в той же технике, что и изучаемые сосуды, является уникальный (на данный момент) способ крепления торца с прижиманием угловых заворотов конструкции к торцовой, а не к боковой стенке, как это отмечено нами у всех аналогичных погребальных конструкций с территории Новосибирской, Кемеровской областей и Алтайского края [Грушин и др., 2004, с. 182; 2015; Пилипенко, 2017]. Все выявленные случаи сшивания торцовых частей берестяных сосудов имеют разные конструктивные акценты: по горизонтали (рис. 5, 2, 3, 5, 6), вертикали (рис. 5, 1) или с опорой на обод сосуда с прошивкой через край (рис. 5, 4) или чуть ниже (рис. 5, 5).
Несмотря на то что сам материал изготовления берестяных сосудов прочно ассоциируется с одним из вариантов «вселенских» деревьев — березой и круговоротом жизни, связанным с ним, вероятно, назначение такого рода посуды в рамках погребальной церемонии было сугубо утилитарным. Сопроводительная пища нуждалась в определенном вместилище.
В ряде случаев в берестяной посуде рассматриваемого нами типа встречены остатки жертвенной или заупокойной пищи. Учитывая, что берестяная посуда встречается достаточно редко, сам факт фиксации пищевых остатков в ней весьма интересен. В сосуде из Раздумья, как уже отмечалось выше, А.П. Уманским зафиксированы «остатки кашицы темного цвета» [Уманский, 1987, с. 89]. К сожалению, образец ее не сохранился. В одновременном сосуде из могильника Ур-Бедари встречены «курдючные кости барана» [Илюшин, 2006, с. 160].
В аналогичном сосуде из погребения 3 кургана 12 могильника Сростки-1 были встречены «кости овцы» [Горбунов и др., 2013, с. 106; Горбунов, Тишкин, 2014, с. 60; 2022, с. 98]. Этот памятник датируется более ранним периодом — второй половиной IX — первой половиной X в. н.э. Там же остатки пищи были встречены еще в одном раннесредневековом берестяном сосуде, но другого конструктивного типа, не рассматриваемого в этой статье, а именно в берестяном туеске, в классическом понимании этого термина (т.е. цилиндрическом сосуде небольшого размера). В этом отношении любопытно, что в погребении 1 кургана 1 могильника Яровское-V зафиксированы остатки туеска с шелухой зерен, образец которой к сожалению, не сохранился [Тишкин, Горбунов, 2000, с. 405–410; Горбунов, Тишкин, 2022, с. 98].
Судя по составленной нами таблице, в самом древнем сосуде этого типа с территории Горного Алтая, найденном в погребении 1 кургана 7 могильника Дялян гунно-сарматского времени, также отмечено некое бело-розовое вещество, которое после изучения элементного состава было отнесено к искусственным смесям, связанным с родильной и погребальной обрядностью [Лбова и др., 2018, с. 179].
Таким образом, берестяная посуда в погребальном пространстве выполняла свою основную функцию — служила емкостью, в которую помещалось приличествующее моменту содержимое. Так же как оно помещалось в другие однотипные по назначению объекты из иных органических и неорганических материалов (на деревянные подносы и ковши, блюда, сделанную из глины, кожи или рога посуду). В социальном плане объединяет все обозначенные нами погребальные комплексы то, что они не могут быть интерпретированы как элитарные, принадлежавшие богатым, состоятельным людям.
Результаты проведенного нами анализа берестяного изделия из погребения 3 Раздумья-1 следующие. Были выявлены два ранее неизвестных науке берестяных сосуда из погребений 1 и 3 могильника Раздумье-1. Установлена морфология и осуществлена реставрация одного из них. Рассмотрены аналогии данному изделию и определен значительный по географии ареал берестяной посуды типа «чуман» на юге Западной Сибири (рис. 6): условно от г. Камня-на-Оби на западе (Раздумье-1) до Кемеровской области на востоке (Ур-Бедари, Озерки-1) и от Барнаула на севере (Калистратиха-3, Сростки-1) до Горного Алтая (Дялян) на юге — в период с III по XVIII в. н.э. Бытование этого типа берестяных вместилищ зафиксировано для этих же территорий и в этнографическую современность на рубеже XIX–XX вв. [Федорова, 1994, с. 82–83], что отражает неразрывность технологических и бытовых традиций населения юга Западной Сибири на значительном временном отрезке. Вероятно, «секрет» такого многовекового долголетия вместилищ типа рассматриваемой нами емкости заключается в простоте их изготовления и преемственности архаичных технологических стереотипов в обработке распространенных и широкодоступных материалов в среде народов, проживавших на одной и той же территории, даже при полной археологической смене этноса или культуры.
Благодарности. Авторы выражают признательность за предоставленные фото урочища Раздумья и находок 1960 г. сотруднику МБУК «Каменский районный краеведческий музей» М.Р. Ивановой.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Боброва А.И., Локтионова А.А. Технологические приемы изготовления берестяных изделий чулымских тюрков и южных селькупов в XVII в.: (Археолого-этнографический анализ) // Урало-алтайские исследования. 2019. № 2 (33). С. 7–15.
Бородовский А.П., Ларичев В.Е. Июсский клад: (Каталог коллекции). Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2013. 120 с.
Вадецкая Э.Б. Таштыкская эпоха в древней истории Сибири. СПб.: Петерб. востоковедение, 1999. 440 с.
Васютин А.С., Васютин С.А., Онищенко С.С. Калтышинский археологический микрорайон в конце VIII – первой половине XI в. н.э.: Природа и культура (степное Присалаирье). Кемерово: Изд-во ОФСЕТ, 2012. 213 с.
Визгалов Г.П., Кардаш О.В. «Остяцкая усадьба» в посаде города Березова XVIII в. (по материалам археологических исследований 2008 г.) // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2011. № 1 (14). С. 87–97.
Грушин С.П., Пилипенко С.А., Бельгибаев Е.А. Берестяной короб из могильника Телеутский Взвоз-I: Опыт археолого-этнографической реконструкции // Интеграция археологических и этнографических исследований. Алматы; Омск: Наука, 2004. С. 182–185.
Грушин С.П., Фролов А.В., Пилипенко С А. Берестяная погребальная конструкция монгольского времени из грунтового могильника Калистратиха 3 (Верхнее Приобье) // Интеграция археологических и этнографических исследований. Барнаул; Омск: Наука, 2015. С. 182–188.
Горбунов В.В., Ситдиков А.Г., Тишкин А.А. Новые результаты изучения курганного могильника Сростки-I в Бийском районе Алтайского края // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края.
2013. Вып. XVIII–XIX. С. 102–107.
Горбунов В.В., Тишкин А.А. Курганный могильник Сростки-I: История изучения и современные исследования // Известия АлтГУ. История. Политология. 2014. № 4/2 (84). С. 54–67. https://doi.org/10.14258/izvasu(2014)4.2-07
Горбунов В.В., Тишкин А.А. Курганы сросткинской культуры на Приобском плато. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2022. 320 с.
Готлиб А.И. Ярусные захоронения таштыкского могильника Черноозерье II в Хакасии // Таштыкские памятники Хакасо-Минусинского края. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2007. С. 8–38.
Грушин С.П., Фролов Я.В., Пилипенко С.А. Берестяная погребальная конструкция монгольского времени из грунтового могильника Калистратиха-3 (Верхнее Приобье) // Интеграция археологических и этнографических исследований. Барнаул; Омск: Наука, 2015. С. 181–185.
Демин М.А. Алексей Павлович Уманский и мемориализация его наследия (к 100-летию со дня рождения) // Полевые исследования в Верхнем Приобье, Прииртышье и на Алтае (археология, этнография, устная история и музееведение). 2023. Вып. 18. С. 4–13.
Илюшин А.М. Уникальные находки посуды в средневековых древностях Кузнецкой котловины // Вестник Кузбасского государственного технического университета. 2006. № 4 (55). C. 159–162.
Кениг А.В., Зайцева Е.А., Родионова А.В., Пархимович С.Г., Липс С.А. Городище Шеркалы 1: Страницы истории и новые открытия // Вестник угроведения. 2020. Т. 10. № 1. С. 188–197. https://doi.org/10.30624/2220-4156-2020-10-1-188-197
Кочешков Н.В. Тюрко-монголы и тунгусо-маньчжуры: Проблемы историко-культурных связей на материале народного декоративного искусства XIX–XX вв. СПб.: Наука, 1997. 173 с.
Лбова Л.В., Тетерин Ю.В., Митько О.А., Половников И.С., Губар Ю.С. Элементный состав сухой смеси из могильника Дялян (хунно-сарматское время, Горный Алтай) // Universum Humanitarium. 2018. № 1. С. 169–181. https://doi.org/10.25205/2499-9997-2018-1-169-181
Локтионова А.А. О способах классификации берестяной утвари народов Западной Сибири // Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2014. Вып. 1 (3). С. 108–114.
Могрицкая В.Ю. Орнаментированные берестяные изделия Усть-Полуя (I в. до н.э. — I в. н.э.) // Археология, этнография и антропология Евразии. 2018. Т. 46. № 1. С. 51–58.
Молодин В.И., Соловьев А.И. Памятник Сопка-2 на реке Оми. Т. 2: Культурно-хронологический анализ погребальных комплексов эпохи средневековья. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2004. 184 с.
Пилипенко С.А. Реконструкция раннескифского берестяного сосуда с бронзовыми заклепками из предгорий Степного Алтая // Ранний железный век от архаики до рубежа эр. Центры, периферии и модели культурных
взаимодействий: Материалы тематич. науч. конф. СПб.: Скифия-принт, 2015. С. 83–87.
Пилипенко С.А. Новое средневековое погребение из многослойного грунтового могильника Кротовский елбан в Сузунском районе Новосибирской области // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. 2017. Вып. XXIII. С. 130–135.
Пилипенко С.А., Жадаева А.В., Башмакова К.Е. Предварительные результаты изучения деталей одежды древнетюркского времени из кургана №19 могильника Сапогово с территории Кузбасса // Сборник материалов VII Всерос. Нижневолж. археол. конф. Астрахань: Изд. Сорокин Роман Васильевич, 2023. С. 123–129.
Пшеницына М.Н. Третий тип памятников тесинского типа // Первобытная археология Сибири. Л.: Наука, 1975. С. 150–162.
Рындина О.М., Боброва А.И., Ожередов Ю.И. Ханты Салымского края: Культура в археологоэтнографической ретроспективе. Томск: Изд-во ТГУ, 2008. 412 с.
Савинов Д.Г. Могильник Бертек-33 // Древние культуры Бертекской долины (Горный Алтай, плоскогорье Укок). Новосибирск: Наука, 1994. С. 39–49.
Савинов Д.Г., Новиков А.В., Росляков С.Г. Верхнее Приобье на рубеже эпох: (Басандайская культура). Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2008. 424 с.
Тетерин Ю.В., Пилипенко С.А. Берестяное изделие хунно-сарматской эпохи могильника Дялян (Горный Алтай) // Вестник НГУ. Сер. История, филология. 2017. Т. 16. № 7: Археология и этнография. С. 117– 124. https://doi.org/10.25205/1818-7919-2017-16-7-117-124
Тишкин А.А., Горбунов В.В. Результаты исследования курганов сросткинской культуры на Приобском плато // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2000. Т. VI. С. 405–410.
Тишкин А.А., Грушин С.П. Захоронение ребенка в берестяном коробе на могильнике Телеутский Взвоз-I в Алтайском Приобье // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2002. Т. VIII. С. 466–467.
Тишкин А.А. Алтай в монгольское время (по материалам археологических памятников). Барнаул: Изд-во АлтГУ, 2009. 208 с.
Тишкин А.А., Ситдиков А.Г., Горбунов В.В. Новые результаты изучения курганного могильника Сростки-1 в Бийском районе Алтайского края // Сохранение и изучение культурного наследие Алтайского края. 2013. Вып. XVIII–XIX. С. 102–107.
Уманский А.П. Археологические памятники урочища Раздумье //Археологические исследования на Алтае. Барнаул: Изд-во АлтГУ, 1987. С. 81–100.
Федорова Е.Г. Берестяная утварь народов Сибири: Конец XIX — первая половина XX в. // Памятники материальной культуры народов Сибири. СПб.: Наука, 1994. С. 76–119.
Ширин Ю.В. Верхнее Приобье и предгорья Кузнецкого Алатау в начале I тысячелетия н.э.: (Погребальные памятники фоминской культуры). Новокузнецк: Кузнецкая крепость, 2003. 288 с.
Шульга П.И. Раннескифское погребение на р. Чарыш из могильника Чесноково-1 // Древности Алтая. 1998. Вып. 3. С. 58–69.
Шульга П.И., Уманский А.П., Могильников В.А. Новотроицкий некрополь. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2009. 329 с.