«Подобно тому, как блеск золота служил путеводной звездой западноевропейским конкистадорам в деле открытия Америки, так след соболя на снежной равнине Сибири вёл за собой поморского охотника и «государева ясачного сборщика» всё глубже в неведомые страны Азии». Л.И.Бахрушин
Oт Каменного Пояса - древнего Урала - и до Тихого моря-океана в крепях таёжных да в кедровых сланиках и перестойных кедрачах испокон веку гнездится царь полевой пушнины - маленький грациозный хищник из семейства куньих - соболь.
Мех его исключительно тёплый, рассчитанный на защиту от лютых холодов - потому густой и пышный; в цветах варьирует от песчано-жёлтого до тёмно-коричневого и чёрного, иногда с сединкой, что редкостно и предельно дорого. Встречаются, к великому удивлению, из-за мутаций так называемые «корольки» - соболи голубые, кремовые, белые. Износостоек настолько, что не зря называют его «вечным мехом», а собольи шубы передают по наследству. Тактильно - необычайно лёгок, не стесняет движений и приятен на ощупь.
А вот о сединке: была история, когда на Ленинградском аукционе при покупке лота баргузинского кряжа с сединой два респектабельных джентльмена из Канады, не сойдясь в торге, банально учинили обоюдное рукоприкладство.
Неразгаданная магия соболиного меха в его цветовой гамме: она завораживает переливами коричнево-золотыми с чернинкой ости (длинного и жёсткого волоса в мехе прим. ред.) до серо-голубой оттени подпушка, побуждает непреодолимое влечение, жажду обладания необычным эталоном.
Чарами своими элитный мех соболя манил человека с незапамятных времён. Об этом свидетельствуют и русские былины, и скандинавские саги, и рыцарские песни, и легенда о «Тристане и Изольде».
Жаль, что на палеолитических стоянках, открытых у нас, в Сибири, пока не удалось обнаружить остатки набедренных повязок из меха соболя, хотя, полагаю, эти атрибуты у пещерных людей уже были в ходу.
После завоевания Искера казаки были ошеломлены, увидев у кучумцев вороха соболиных шуб, даже лыжи их были подбиты соболиным мехом.
Торгаши тех времён не утруждали себя арифметикой, используя поштучную форму расчётов: железный котёл, в котором можно было сварить тушу северного оленя, плотно набитый доверху пушниной, был эквивалентом торга.
Однако соболиный ясак был придуман далеко не ермаковскими казаками. Задолго до появления в Сибири стругов отчаянного атамана пушную подать уже собирали пронырливые князьки - тойоны, а местная знать - тайбугины - куталась в собольи меха.
Легенды о несметных богатствах упоминают в Ипатьевском списке летописи 1414 года: будто «мужи стари», оказавшись в Югре, видели там «целые тучи всякого рода пушного зверя, падав- шего с неба и разбегавшегося по земле».
Не случайно именно собольим мехом оторачи- вались венцы царские короны. Историки свиде тельствуют, что первой регалией была многоиз- вестная «шапка Мономаха», отправленная Ивану Калите в ХІѴ веке из Золотой Орды.
Но империи не вечны.
Как зачастую бывает, достоинства оборачиваются неприятностями, а то и бедой.
Всецело став предметом спроса, желанной добычей, невинный зверёк был обречён на уничтожение.
По приблизительно-ориентировочной статистике, в ХѴІІ веке добывали полмиллиона соболей, а на начало ХХ века - уже 15-20 тысяч.
В так называемые «боярские времена» соболь благоденствовал на всей территории тайги, его ареал распространялся даже до Вологды и Архангельска, а через триста лет он стал занимать лишь крошечные разрозненные пятачки. Начался процесс интенсивного убывания меньшинства.
Однако, используя в повествовании метод дедукции (от общего к частному), обратимся к нашим краям обетованным, к Обь-Иртышскому бассейну и иже с ним.
Доходчивее всего, на мой взгляд, суть нашей темы изложена в статье «Пушной промысел в системе хозяйства Тобольского Севера в 20-е годы ХХ века» (Гололобов Е.И.).
«На протяжении столетий пушной промысел играл важнейшую роль в системе северного хозяйства, являясь основой сибирского экспорта... За 1909-1913 гг. экспорт пушнины составил 56 млн. рублей, тогда как экспорт металлов - 21 млн. рублей, нефтепродуктов - 36 млн. рублей».
Да и полвека не пройдет, как вздрогнет соболь тобольского кряжа от первых взрывов на геодезических профилях, и непривычно терпкий запах нефти заполнит урочища и болотные просторы нашего региона.
А в те годы «Россия поставляла на мировой рынок из общего количества отдельных сортов пушнины 97% соболя, причём 61% всей русской пушнины давала Сибирь».
Стихийная погоня за «мягким золотом» началась уже в 1920-1921 годах в условиях экономического спада, после разрушительных для промышленности революции и последующей за ней гражданской войны.
«Продовольствие и необходимые промышленные товары на севере обменивались исключительно на пушнину, пушниной же выплачивалось жалование сослуживцам, взимались налоги и разверстка... Даже служители культа за отправление обрядов устанавливали плату в пушном эквиваленте. Само существование на севере в эти годы напрямую зависело от пушнины. В начале 20-х годов она являлась чуть ли не единственным источником валютных поступлений».
Поскольку соболь - наиболее рентабельный вид пушной продукции, на его добычу устремились не только «шкуропромышленники», но и профессиональные рыбаки.
Был бы мёд, а муха прилетит и из Багдада. Какие только организации, жёстко конкурирующие между собой, ни занимались заготовкой пушнины: Союзы охотников, Центро- и Кожсырьё, Северосоюз, Облгосрыбторг, Потребкооперация, Хлебопродукт и даже Уралтекстиль и другие.
Соболя активно добывали не только подружейным с лайками способом, но и капканами, плашками, кулёмками, черканами, силками, вентерями и обмётами.
Из-за несовершенства ловушек половина добычи погибала бесцельно, не попадая в руки охотника.
Мало того, ажиотажный промысел вёлся практически круглый год, поэтому четверть добываемой пушнины поступала на рынок в виде полуволосой, тонкой летней и весенней - невыходной, качественно малопригодной.
Ещё более ужасны для промыслового хозяйства Тобольского Севера на протяжении столетий были регулярно повторяющиеся пожары. Наиболее опустошительные датируются 1826, 1840, 1860, 1901 годами.
После одного из таких «двенадцать лет в урманах Тобольской губернии не водилось никакого пушного зверя».
К природным напастям прибавлялись вырубки коренных массивов, предоставляющих кормовую базу промысловых животных.
Конечно, и в те годы были попытки, направленные на сохранение фауны, спасение её от полного истребления.
Тобольский Союз охотников высказывался за запрещение охоты на соболя на пять лет, кроме того, в целях сохранения соболя предлагалось запретить массовые способы его добычи, разрешив лишь ружейную охоту с собакой.
Несмотря на отсутствие профессиональных кадров, появились первые попытки создания заказников и заповедников, выходили нормативные акты природоохранного законодательства.
Эффективность запретительных мер однако в реалии была ничтожно мала, ибо «правонарушения совершались в глуши лесов, в безмолвии северных тундр, в десятках и сотнях вёрст от жилья человека».
Судьба пушного зверя зачастую решалась в чиновничьих кабинетах: то роковые, то душеспасительные чаши весов работали регулярно, непропорционально сменяя друг друга.
С одной стороны, на правительственном уровне разрабатывались меры по поддержанию охотников - создавались охотничьи бригады, артели, промысловые колхозы, как в 1931 году по решению Совета Труда и Обороны; с другой - с 1935 по 1941 год вышел указ о полном запрете соболиного промысла.
Следом грянувшая война, когда охотники в большинстве своём ушли на фронт, подарила соболю благодатное перемирие.
1945 год. Страна - в руинах. Нужны деньги, много денег.
И опять над зверьком, олицетворяющим живую валюту, сгущаются тучи.
Хотя... стоп! Соболь - в урманах, его ещё надо суметь добыть, то есть - журавль в небе, а вот создать индустрию клеточного звероводства - это сподручнее!
По сути, звероводство - не новь. Им занимались ещё в XIV веке жители Крайнего Севера, выращивая в клетушках песца и лисицу, собирая молодняк во время наводнений.
Были в России и частновладельческие фермы, а к 1930 году было образовано более 20 звероводческих совхозов (в том числе и наш, Тобольский), отправляющих пушнину на экспорт.
К 1970 году отрасль преуспела: было создано 118 крупнейших предприятий, кроме того, активно работали более двухсот звероводческих кооперативов.
А что же соболь? И он не был списан со счетов упрямыми звероводами! Так, в Пушкинский зверосовхоз, созданный в 1928 году, были завезены отловленные в дикой природе соболи Енисейского, Уральского, Алтайского и Амурского кряжей.
За три года - ни одного приплода: не желали производить потомство носители царского меха в неволе! Не нравились самкам их женихи с охряным окрасом и большим горловым пятном, как у куниц.
Велика Россия-матушка!
И как тут не вспомнить, что в гигантском треугольнике между Витимом и Леной до 1935 года сохранился большой соболиный очаг.
Прыткий, с молниеносными движениями, чёрный, как антрацит, маленький по сравнению с другими, баргузинский соболь, жирующий в самом древнем на Руси заповеднике, созданном за два дня до 1917 года в Забайкальской области, произвёл фурор: самки, заключённые в клетки, стали давать приплод. И за тридцать лет сформировалась новая порода соболя, приспособленная к неволе. Разве что качество меха...
«В тот же миг из мерседеса выскочил наш старый знакомый и распахнул перед шефом пальто с меховой подкладкой.
- Ну, как пальтишко? - весело спросил Владимир. Внутри - соболь!
Я потрогал мех и сморщился.
- Соболёк - фуфло: он же клеточный - ворса почти нет, будто стриженый.
- Да? А какой настоящий?
Я расстегнул кожаную куртку, олигарх мгновенно запустил в мех пальцы и всё понял...».
(А.Кондауров «Белые волки» - прим. ред.)
Тем не менее реализация клеточного соболя позволила в какой-то степени существенно снизить ажиотаж соболиного промысла.
В дополнение к этому хороший подарок валютному зверьку сделали российские нормотворцы, введя с 1946 года лицензированную охоту на соболя: все, кто добыл соболя без лицензии либо сверх лимита, подлежали привлечению к административной, а в особых случаях - и уголовной ответственности.
Природоохранительные меры привели к тому, что в 50-е годы в стране восстановилась численность соболя применительно к статистическим данным ХѴІІ века.
Теперь с 1957 по 1979 годы в России ежегодно стали добывать по 150 тысяч соболей.
Столь великий пресс вряд ли мог выдержать какой-то иной представитель сибирской фауны. А он, соболь, зверушка со среднюю кошку, похоже, был неистребим: существо плодовитое (самка в год могла принести до восьми щенков), всеядное - в его меню входит не только о тетеревиных, но и зайцев, белок, косули-сеголетки. Выкосит, к примеру, туляремия мышевидных, а он тут же переключается на ягоды и кедровые орешки, особенно орешки. Мало того, что умеет добывать сам, он ещё по-бандитски разоряет захоронки и белки, и кедровки, и бурундука, причём кладовые находит безошибочно, не так, как бурый верзила наугад изрывает весь пол кедрача.
Послевоенные годы индустриализации властно требовали кардинального пересмотра во всех хозяйственных структурах, в том числе высокой степени организации пушного промысла.
Перед охотничьей отраслью были поставлены задачи не только по сохранению, воспроизводству и увеличению численности ценных пушных зверей, освоению отдалённых охотничьих угодий, но и повышению выхода продукции - закупать оборудование для фабрик и заводов можно было только за золото.
Сельская кооперация, основу которой в течение многих лет составляли заготконторы, с возросшими требованиями уже не справлялась.
В этот период создаётся сеть государственных охотничье-промысловых хозяйств, в частности «Кедровый» в Уватском районе. Это были многоотраслевые комплексные хозяйства, где кроме пушного промысла развивались рыболовство, сбор дикоросов, заготовка древесины, изготовление сувениров.
За ними закреплялись обширные территории, на которых по статусу они являлись вторичными лесопользователями, - реки, озёра, болотистые пространства. Новые предприятия при хорошей организации быстро становились рентабельными. Выдающимися показателями выделялся Ханты-Мансийский госпромхоз, которым руководил в течение двадцати лет охотовед Виктор Подпругин, легенда Югры.
Некоторые же промхозы сворачивали свою деятельность, другие объединялись, сливаясь в крупные хозяйства, больше всего «повезло» упомянутому выше госпромхозу «Кедровый» благодаря прекрасным угодьям-урочищам, густо населённым (опять же) соболем.
Опромышляемая площадь госпромхоза занимала поймы двух рек - Демьянки, истоки которой начинались в болотах Васюганья на северо-востоке Омской области (протяженность реки более тысячи километров), и её младшего брата Туртаса.
Понятно, где река - там дренаж почвы, там и лесная растительность: по низменным поймам - темнохвой, по закрайкам берегов - сосна, кедр, пихта, лиственница, а вширь лиственные породы: осина, берёза.
Берёзовые колки, светлые, лёгкие обиталища тетеревиных, смело перебегали междуречья, украшая приподнятые участки заболотья. И повсюду - рядками, огибающими бесчисленное множество лайд (заболоченных лугов на прибрежных равнинах прим. ред.), озёр, - царствовала рямовая (ущербная) сосна, где зимой жировали глухари, дикие олени копытили ягель. Поистине это рай, раздолье для дикого зверя и птицы.
Созданный в 1976 году, в год начала строительства Тобольского нефтехимкомбината, ГПХ «Кедровый» изначально ютился в школьном кабинете посёлка Демьянка.
Перед первым директором Виталием Викторовичем Соколовым, охотоведом по специальности, предстало широчайшее поле деятельности: в первую очередь из разрозненно проживающих в угодьях ханты, а также стихийно занимающих охотничьи участки охотников тобольских, уватских, тарских, усть-ишимских, тевризских следовало сформировать отделения, распределить и закрепить угодья, довести плановые задания, создать приёмную базу продукции.
Здравствующий и поныне Василий Гордек, запомнивший дату приёма на работу на должность старшего охотоведа - 16 мая 1977 года, энергично взялся за дело.
Будущий долгожитель - промхоз - обосновался по ул. Береговой, 10 села Уват.
... Мне несказанно повезло, я оказался в самом центре безлюдного государства! В начале сентября 1985 года вертолётом я был заброшен в вершины рек Малая и Большая Камельяга. На четыре месяца, без средств связи с внешним миром - рации были в роскошь, на всех не хватало. План-задание, где наряду с другой продукци ей были указаны лицензии на добычу пятнадцати соболей, - это всё, что напоминало о Центре.
Пока строилась избушка, не обученный таёжным искусствам беспородный пёс громогласно облаивал кедровок, снующих вокруг белок, гонялся за глухарями. Иногда я оставлял топор и бензопилу и уходил в глубь материка с целью увидеть присутствие соболя. Да, конечно, чернотроп (дорога, ещё не покрытая снегом - прим. ред.), и снежный покров ещё не скоро проявит обстановку, но я уже был рад, изредка находя на замшелых валежинах чёрные, похожие на вытянутые сосиски экскременты зверька. Несколько раз, воспользовавшись ночным затишьем, соболь, любопытствуя, приходил к стройке.
Ещё до зимы я успел, пользуясь лесоустроительными картами, проложить три замкнутых путика, на которые ушло около ста капканов «Грызун» первого номера.
Учился я охотничьему искусству у селькупов и русских промысловиков, но свой приобретённый опыт оказался бесценен.
«Промысловик обязан обустроенно жить и зарабатывать. Его главная добыча - соболь. Порой не было никакого смысла отвлекаться на белку при тогдашней цене согласно прейскуранту № 70-51 - 3 рубля 50 коп., тогда как за шкурку соболя можно было получить в 20 раз больше.
У промыслового охотника, согласно тарифно-квалификационному справочнику - «рабочего пятого разряда конно-ручных работ», нет окладов. Жалование он получает по факту: добыл, сдал - получите, распишитесь....
Когда вертолёт, причём в условиях плохой видимости, отыскал мою точку, мне было не стыдно отчитаться за первую половину промысла и пушниной: к десяти соболям и трём бунтам (связкам из шкурок - прим. ред.) по 100 штук белки, я сдал ещё две туши лося; но ни единой рыбки - она, несмотря на отсутствие на участке озёр, значилась в количестве 5 центнеров в стандартном плане-задании!
... И так год за годом.
Эхо лихих девяностых глухо долетало до нашей глубинки. Однако последствия их существенно начали сказываться.
Знаменитый Омский пушной холодильник законсервировался - государственная монополия на пушнину канула в лету.
В обществе всколыхнулась дремавшая муть: государственную нишу устремились заполнить разномастные проходимцы, обещавшие вмиг погасить кредиты.
Помню, как на горизонте появился некто Арон, предлагавший за пушнину ежегодно и впредь снабжать госпромхоз и кормить колбасой весь Уват.
Но суровые промысловики достаточно мудры, чтобы их можно было так задёшево развести.
«... не желали производить потомство носители царского меха в неволе!»
По окончании очередного сезона, упаковав несколько сот соболиных шкурок в картонные коробки, мы с директором Орловым Павлом Юрьевичем выехали в Москву, где вскоре встретились с американским пушным бизнесменом Майклом Хеннеси (нет, к французскому коньяку он не имел никакого отношения).
Как горели глаза у капиталиста, когда он увидел разложенное на длиннющем столе уватское золото! Царский мех, скрупулезно очищенный от засмолок, расчёсанный игольчатыми расчёсками, взбитый профессиональными встряхиваниями, предстал перед заморскими очами во всей своей магической красоте! Переводчица, дама бальзаковского возраста, увешанная с шеи до пояса враз потускневшим металлом, онемев, забыла про русско-английский перевод! А кадык у Майкла задёргался, когда мы предложили половинные цены. Ему захотелось создать акционерное общество, тут же оно было поименовано как «POLAR DREAM» (Полярная мечта), и был составлен проект договора купли-продажи по форме и со всеми реквизитами - так сказать, договор о намерениях.
Обрадованные донельзя, мы отметили ошеломительный успех в номере столичной гостиницы пивом с колбасами-балабасами, а приехавшего к нам с пустыми руками Арона, попросившего увезти какие-то бумаги в Уват, ехидно послали куда подальше.
Однако радость наша была преждевременна. Со второго полугодия 1992 года регулирование внешне-экономической деятельности стало осуществляться на новых условиях.
Во исполнение Указа Президента России № 628 МВЭС РФ от 22 июня 1992 года, согласно утверждённому временному Положению, пушнина была отнесена к стратегически важным товарам.
Хотя тогда мы были собственниками продукции, о лицензии на вывоз можно было не думать, и едва родившееся АО Госпромхоз «Кедровый» и американская пушно-меховая фирма «Теннеси Интернешил Груп Инк» приказали долго жить.
Вернувшись на родину, каждый из нас занялся своими делами.
Постепенно у меня выстроилась опытная схема: к базе добавилось ещё шесть переходничков-избушек (раннее строительство их оплачивалось в 120 рублей, в полтора соболя), обустроилось 11 путиков (лесных троп с охотничьими ловушками - прим. ред.) с потенциалом в 416 ловушек. «Самотопом», без снегоходной техники - весьма громоздко, явно не оптимально. Поэтому к десятому сезону я забросил три переходника и оставил пять путиков, что оказалось весьма рационально.
В постройке ловушек, пожалуй, я преуспел: в основном это были верховые; низовые же - обязательно с очепом (затягивающейся и вздёргивающей зверька петлей - прим. ред.). Издержки минимальны: за всю охотничью эпопею я потерял одного соболька, но впоследствии и он был найден вместе с капканом, но ценности уже не представлял.
В соболином промысле много всяко-разных тонкостей, есть различная практика, но в стратегии - в противоборстве с человеком - соболь уязвим.
Скоро грянет полвека, как создан был Уватский госпромхоз «Кедровый».
Многое изменилось: закреплённые когда-то угодья исполосованы мелкой (300х300 м) сеткой геодезических профилей, глухари вылетают теперь не на яры, чтобы набить зоб галькой, а на бетонные дороги да заглушенные буровые.
Но всё так же по осени тянутся охотники на улицу Береговую, 10: предприятие вывеску сменило, но специализацию не утратило.
Коренники-ханты, расселившиеся по Демьянскому водоразделу - на устье Тямки, в Яросино, Немском, в избах Лянтиных, Бабиковых, - по-прежнему живут древним укладом, занимаясь охотой и рыболовством; не покинули промысловые заимки многие профессиональные охотники; где-то в дальнем урочище, по слухам, ещё светится жёлтым от запёкшейся смолы боком моя первая изба.
А соболь? Он, как говорят охотники, не выносит культуры, уходит от «дыма». Но не вымирает. Это вид исключительной жизненной силы - об этом свидетельствует его способность жить на малых площадях.
Из недр земных пришедшее взамен ему чёрное золото, а также существенная утрата ажиотажного спроса на мех добавили соболю перспективы.
Его империя сохранилась, она - продолжается.
Анатолий КОНДАУРОВ