Воздух там чист, как молитва ребенка,
И люди, как вольные птицы, живут беззаботно..
Лермонтов
В детстве Лермонтов побывал на Кавказе, по одним сведениям три, по другим два года сряду.
«Он вообще был весьма золотушным ребенком, страдал “худосочием”и этому-то, между прочим, приписывала бабушка оставшуюся на всю жизнь кривизну ног своего внука. Желание искоренить следы этой болезни и вообще поправить слабый организм Мишеля побудило ее взять его на кавказские воды» (П. А. Висковатый. Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова, 1891).
В начале лета 1825 года бабушка Лермонтова, Елизавета Алексеевна Арсеньева (урождённая Столыпина), привезла его на Воды на все лето, желая поправить здоровье внука. Останавливалась в Горячеводске, у подножия Машука, в усадьбе своей родной сестры, Екатерины Алексеевны Хастатовой (урождённой Столыпиной).
«Достойная представительница рода Столыпиных, Екатерина Алексеевна, отличалась своеобразным и независимым характером. Ее замужество вызвало в семье настоящий переполох. Избранник дочери, кавалер орденов Св. Владимира и Св. Георгия А.В. Хастатов, в прошлом адъютант А.В. Суворова и активный участник русско-турецких войн, армянин по происхождению, имел один существенный недостаток – он увозил Екатерину на Кавказ. Но это обстоятельство нисколько не смутило молодую девушку, она не побоялась пойти против воли отца, сумела отстоять свой выбор и вскоре уехала вслед за мужем на Кавказ, в его имение Шелкозаводское близ Кизляра на Тереке».
В списке посетителей и посетительниц Кавказских вод в 1825 году по июль, помещенном в «Отечественных записках» значатся: «Столыпины: Марья, Агафья и Варвара Александровны, коллежского асессора Столыпина дочери, из Пензы, Арсеньева Елизавета Алексеевна, вдова порутчица из Пензы, при ней внук Михайло Лермантов, родственник её Михайло Пожогин, доктор Ансельм Левиз, учитель Иван Капа, Гувернёрка Христина Ремер… Шангерей Павел Петрович, отставной штабс-капитан, из Кизляра… Хастатов Макар Захарович, титулярный советник из Астрахани… Столыпин Александр Алексеевич, коллежский асессор из Симбирска, его супруга Екатерина Александровна… Петров 3-й Павел Иванович, командир Моздокского казачьего полка, подполковник из Наура, жена его Анна Екимовна, дочери Катерина и Марья… Гнедич Николай Иванович, коллежский советник, Императорской публичной библиотеки помощник библиотекаря, из С.-Петербурга…» («Отечественные записки». – 1825. – № 64, август).
Хозяйка усадьбы, бабушка Екатерина поддерживала любознательность подрастающего внучатого племянника и охотно рассказывала ему о жизни горцев, об их обычаях и нравах, о перестрелках и набегах, в которых сама участвовала, защищая свой дом и детей. Дом Хастовых стоял на границе боевых действий русских войск и в непосредственной близости к горским аулам.
На юного Лермонтова поездка на Кавказ произвела огромное впечатление. «В голове мальчика тогда бродило уже многое. Чуткий ко всем явлениям природы, черпая из них нескончаемый материал для жизни фантазии, Лермонтов не мог не поддаться обаянию величественного Кавказа. Впечатления эти коснулись отзывчивой души мальчика и вызвали новый мир жизни и любви» (П. А. Висковатый).
«Синие горы Кавказа, приветствую вас! Вы взлелеяли детство мое, вы носили меня на своих одичалых хребтах: облаками меня одевали; вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю о вас да о небе. Престолы природы, с которых как дым улетают громовые тучи! Кто раз лишь на ваших вершинах Творцу помолился, тот жизнь презирает, хотя в то мгновение гордился он ею!
Часто во время зари я глядел на снега и далекие льдины утесов: они так сияли в лучах восходящего солнца, в розовый блеск одеваясь; они, между тем как внизу все темно, возвещали прохожему утро, и розовый цвет их подобился цвету стыда: как будто девицы, когда вдруг увидят мужчину купаясь, — в таком уж смущенье, что белой одежды накинуть на грудь не успеют.
Как я любил твои бури, Кавказ! те пустынные, громкие бури, которым пещеры, как стражи ночей, отвечают. На гладком холме одинокое дерево, ветром, дождями нагнутое; иль виноградник, шумящий в ущельи; и путь неизвестный над пропастью, где, покрываяся пеной, бежит безыменная речка; выстрел нежданный, и страх после выстрела: враг ли коварный иль просто охотник… Все, все в этом крае прекрасно…
Воздух там чист, как молитва ребенка,
И люди, как вольные птицы, живут беззаботно;
Война их стихия, и в смуглых чертах их душа говорит.
В дымной сакле, землей иль сухим тростником
Покровенной, таятся их жены и девы, и чистят оружье,
И шьют серебром, в тишине увядая
Душою, желающей, южной, с цепями судьбы незнакомой…»
(М. Ю.Лермонтов. Акад. изд., т. I),
«Едва ли к чему-либо так пристрастилось сердце Лермонтова, как к Кавказу. На него он излил всю свою любовь, им он дышал. Кавказ открыл ему свои объятия, величественные, как душа поэта, и объятия эти заменили ему ласки рано умершей матери, а позднее — любовь родной души, дружбу близких и далекую родину. В 1830 году в упомянутых черновых тетрадях через несколько страниц после воззвания к Кавказу он посвящает ему же еще стихотворение.
Хотя я судьбой, на заре моих дней,
О, южные горы, отторгнут от вас!
Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз.
Как сладкую песню отчизны моей,
Люблю я Кавказ.
В младенческих летах я мать потерял,
Но мнилось, что в розовый вечера час
Та степь повторяла мне памятный глас,
За это люблю я вершины тех скал,
Люблю я Кавказ.
Я счастлив был с вами, ущелья гор!
Пять лет пронеслось, все тоскую по вас.
Там видел я пару божественных глаз.
И сердце лепечет, вспоминая тот взор:
Люблю я Кавказ».
(П. А. Висковатый. Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова, 1891).
8-го июля того же 1830 года, шестнадцатилетний Лермонтов делает описание своей ранней страсти:
«Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея 10 лет от роду? …Мы жили большим семейством на водах кавказских: бабушка, тетушка, кузины. К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет девяти; я ее видел там. Я не помню, хороша собою была она или нет, но ее образ и теперь еще хранится в голове моей. Он мне любезен, сам не знаю почему. Один раз, я помню, я вбежал в комнату. Она была тут и играла с кузиной в куклы: мое сердце затрепетало, ноги подкосились. Я тогда ни о чем еще не имел понятия, тем не менее это была страсть сильная, хотя ребяческая, это была истинная любовь; с тех пор я еще не любил так. О, сия минута первого беспокойства страстей до могилы будет терзать мой ум. И так рано!.. Надо мной смеялись и дразнили, ибо примечали волнение в лице. Я плакал потихоньку, без причины, желал ее видеть; а когда она приходила, я не хотел или стыдился войти в комнату, не хотел говорить о ней и убегал, слыша ее название (теперь я забыл его), как бы страшась, чтобы биение сердца и дрожащий голос не объяснили другим тайну, непонятную для меня самого. Я не знаю, кто была она, откуда… И поныне мне неловко как-то спросить об этом: может быть, спросят и меня, как я помню, когда они забыли; или тогда эти люди, внимая мой рассказ, подумают, что я брежу, не поверят ее существованию, а это было бы мне больно… Белокурые волосы, голубые глаза, быстрые, непринужденность…» (М.Ю. Лермонтов. Записка 1830 г., 8 июля).
Очевидно, к этому эпизоду детской любви относится стихотворение «Первая любовь», написанное в 1830 году:
В ребячестве моем тоску любови знойной
Уж стал я понимать душою беспокойной;
На мягком ложе сна не раз во тьме ночной,
При свете трепетном лампады образной,
Воображением, предчувствием томимой,
Я предавал свой ум мечте непобедимой:
Я видел женский лик — он хладен был как лед —
И очи… этот взор в груди моей живет;
Как совесть, душу он хранит от преступлений;
Он след единственный младенческих видений…
И деву чудную любил я, как любить
Не мог еще с тех пор, не стану, может быть!
Когда же улетал мой призрак драгоценный,
Я в одиночестве кидал свой взгляд смущенный
На стены желтые, и, мнилось, тени с них
Сходили медленно до самых ног моих…
И мрачно, как они, воспоминанье было
О том, что лишь мечта, и между тем так мило.
Нет, с тех пор я ничего подобного не видал, или это мне кажется, потому что я никогда не любил, как в тот раз. Горы кавказские для меня священны…»
( М.Ю. Лермонтов. Акад. изд., т. IV).
