Алексей с трудом проснулся и разлепил глаза. Вроде бы и выходной, и назойливый будильник не трезвонит – спи, сколько душа пожелает. Ан нет, какая-то усталость, тяжесть и муть в голове. Он уже давно спал урывками, то и дело выныривая из неглубокой дремоты от тычков жены.
- Леша! Опять храпишь!
- Леша! Я сейчас в другую комнату уйду.
- Леш, на бочок повернись.
Леша – мужик крупный и неповоротливый, а за последний год набрал еще с пяток килограмм. Помимо дурного сна еще и постоянные ангины. Ему уже порядком надоело покупать в аптеке один и тот же дежурный набор: Ф…т – это рассасывать, чтобы мучительная, колющая при каждом глотке боль отступила, А…в – убить поганые микробы, потому что больше двух дней ему на работе все равно отлеживаться не дадут, А…с – с ним легче глоталось, просыпалось, дышалось и в целом жилось.
Районный ЛОР, к которому Леша зимой еще с огромным трудом записался в «емиасе» долго чего-то бубнила, щелкая по клавишам, а потом и сказала вдруг:
- Батенька, а давайте мы их вам вырежем?
Все, что Леша знал про удаление миндалин, сводилось к смутным воспоминаниям детства – школьный друг Петька через такое прошел и любил рассказывать новым знакомым пацанам про то, как «кровища хлестала, гланды наживую дергали, орал как резаный, а врача даже не укусить – такую штуку в рот вставляют…как кольцо что ли! Да ты б там не выжил, юшкой бы истек! А мне папа потом три дня подряд по килограмму мороженого покупал!». Давно уже и Петьки того не сыскать, разошлись пути-дорожки, а память вон какая – услужливая…
- Ничего никто не рвет! Тем более наживую. Все под наркозом! Заснете, проснетесь. Всех дел – на полчаса ровно. Я вам сейчас направление на госпитализацию сделаю, а вы не тяните, собирайте анализы. Что не дособерёте – может на месте досдадите, навстречу пойдут. Храп вредно! Ангины вредно! Вы понимаете, что у вас сердце может пострадать?
В назначенный день Леша с колотящимся сердцем подошел к окошку больничной регистратуры. Заведующая отолоро…ринолоро, а попросту – «главная ЛОР» оказалась очень милой и общительной женщиной, он ее мельком видел за неделю до «закладки», когда приходил разузнать – чего да как.
- Вас сейчас терапевт еще посмотрит и наш анестезиолог. Полных лет 45?
- С утра было… А в поликлинике меня и так уже терапевт смотрел. Может сразу? Меня на работе и так еле отпустили…
К сожалению Леши и будто бы даже – к неудовольствию милой заведующей, но бородатый и молодой терапевт его «забраковал». Старенький тонометр с уже не липнущей «липучкой» показал аж 160 «верхних» миллиметров ртутного столба… Леша попытался было объяснить, что это все – от волнения, и что мотор у него – хоть куда, но тщетно. С другой стороны, не без плюсов – заведующая кому-то позвонила, куда-то сбегала, пока Леша сидел в коридоре отделения рядом с постом медсестры и слушал доносящиеся из кабинета голоса (раза три прозвучало «непрофильная койка», и еще пару раз что-то про поликлинику), а потом его проводили на этаж ниже, в отделение терапии, где он и провел три захватывающих дня на границе меж сном и явью. Помимо неудобной узенькой койки спать мешали собственный храп и храп неблагополучного на вид дедушки-соседа. Третья койка пустовала. Лешу всего обвесили датчиками, отправили делать ЭКГ (в какой уже по счету раз), и даже выполнили УЗИ сердца. На третий день в палату заглянул терапевт, ухмыльнулся в бороду:
- Рябушкин? На выписку хотите?
Еще бы Леша не хотел. Постоянно названивала жена, дома ждала дочка… Эх, ребенок. У восьмилетней дочки – инвалидность, умница и разумница, прекрасно говорит, читает, но... Ноги… На одну дочка не наступала почти совсем, проволакивала ее… Вторая упрямо смотрела внутрь. Леша новым знакомым не говорил о своих семейных «особенностях». Всем занималась Катя, все на ее плечах. Курсы реабилитации в разных городах, в специальных центрах. Море, каждый год обязательно – после первой операции на сухожилии оно будто бы очень помогло. И лекарства. И недешевые занятия ЛФК. И массажи. И бассейн. Все влетало в копеечку…
Леша вернулся домой, и теперь каждое утро начиналось не с кофе, и даже не с похода в санузел, где он когда-то сам пыхтел и клал светло-зеленую плитку. Каждое утро Катя наливала стакан воды, чего Леша не любил – вода, простая, «без всего» – такая невкусная, но что поделать?...
- Таблетки пей. Эти в обед выпьешь, кладу в коробочку.
Терапевт сказал, что у Леши – гипертоническая болезнь. И выписал ему Э…л, и настоял купить домой тонометр, измерять оное давление дважды в день, а на случай «скачка» еще и М…н купили. Розовенькие маленькие таблетки Леше нравились больше, но блистер так и лежал нераспечатанным.
Кашлять он стал даже больше. Спать – хуже. В детстве Леша ребенком был слабым, страдал бронхиальной астмой, которую годам к двадцати вроде бы перерос. Еще в институтские годы в барсетке валялся маленький жестяной баллончик, а потом и он куда-то исчез. Временами Леша вообще забывал, что он астматик. Вспоминал, когда Катя после шумных первосентябрьских празднеств приносила домой удушливо пахнущие лилии. Лилии выбрасывались, дочка расстраивалась. По этой же причине не заводили кошку и собаку, хотя дочка очень просила. У Катиной мамы дома жил кот Пушок, тем и обходился ребенок, так любящий гладить пушистую шкурку.
Новая госпитализация была назначена на май. Все же с заведующей они пообщались, она очень долго рассматривала Лешино «горло», попросила зачем-то «порычать и похрюкать» не закрывая рта. Объяснила, что можно одним выстрелом убить двух зайцев – убрать причину ангин, злосчастные миндалины, и подрезать какой-то язычок.
- Это не язык, – успокоила заведующая. – Это вот такой небольшой, сверху сидит и вибрирует. Небо у вас мягкое и ленивое. Образуется храп ночной. А когда вы храпите – вы не дышите. Вот у вас каждую ночь удушье, получается… Поэтому так плохо. Мы вам подрежем, уберем, и будете хорошо и глубоко спать.
- Доктор, а домой когда отпустят?
- Ну денек-другой точно надо полежать, понаблюдаться. Чтобы убедиться, что кровь не идет в большом количестве. А потом и домой можно, да.
Если бы она только знала…
Меж тем, заканчивался апрель.
Продолжение следует.