Стар я уже. В четырнадцать клинок я взял в руки. В шестнадцать - первую кровь принял на брани. На восемнадцатую весну - опытный уже стал, водил свой отряд, молодых учил и слушали они. Ухо срезано, пальцы рублены, рука битая не шаволится. Лицо моё - карта битв. Два шрама поперек, да нос ломаный ударом чужим. Старый рубака... пора на покой, да некуда. Вот и держат рядом. Зовут "Старый". Но - слухают меня. Могу и вдарить, ежели кто против наказа моего из строя лихоманит... Словом можно, но палкой быстрее доходит, когда после учения на брань идти надобно. И понятнее, что заместо палки в доброй моей руке чужое железо может встретится, а тогда - другая боль.
*****
- Старый, а где рубился?
- где встречал, там и рубился.
- а силачей видал чужих?
- нет там таких, брехня одна.
- а лыцарей? Что в железе все? - а богатыри есть у них? Видал таких?
Лезут молодые с вопросами назойливыми, не балагур я, на рынках людей завлекать языком, воин. Порой отвечу, порой - отмахнусь. Время придёт - всё сами увидят. Лезет из них жажда в бою себя показать, с победой выйти из рубки, да ведь не немощь им наперед выйдет, а сила злая, жадная до чужого - что денег, что земель, что крови. И биться с ними - не учебной палкой на тырле тыкать в друга своего, который тоже битву принять хочет, но и калечить не намерен своего ратника. Тогда я беру в руку палку и начинаю учить их не шутить с болью.
*****
- злобен он, что нелюдь какой, аж спина гудит, кожа на боку лопнула, вона как приложил...
- слыхал я, что нутро у него уже не человечье, заклятьем каким он себя продал, чтоб живым быть...
- дак он и живёт, пока бить кого может, а как перестанет - сразу иссохнется и в упыря обернется...
Я тоже так боль прятал, когда учили меня ратному делу. Слушал, что про старого наставника говорили, да поддакивал. А как поглядел, что творится, когда выходят воины разные тебя ломать, враз понял, что мало били, да боль быстро проходила та. Чужая - дольше тебя хватала железом рубящим, когда ночи терзали, да дни мучили чужой бедой из жара в холод с мокрым потом и тряпицами кровавыми на теле. Наставник тогда первым вышел принять рать чужую. Атаковал вепрем разъяренным, да разил ворогов без устали. Мысью* скользил неуловимой и страх навел изрядный на рать чужую. Как после битых собирали, нашли и его. Коль не он, может и меньше нас осталось бы.
(Мысь - куница на древне русском).
*****
А всё мне желанно найти себе невесту. Намедни вышел на рынок, да глянулась девица ладная. Прошла мимо походкой упругой, с почтением головой мне кивнула и уплыла, а я аж занемел. Стою очарованный и жизнь вся вокруг застыла. Нет мочи, как глянулась она мне. А как подойти, да заговорить, мне нет понимания. Нет сладу со страхом своим, вдруг обижу чем, аль на смех поднимет, а хуже того - обсмеёт меня, битого, да увечного лицом. Смотрел вослед, как завороженный и ничего боле не желал в этой жизни, как вновь ее увидать.
Как вернулся, уж не помню, как морок напал. А как учить стал отроков на рать выходить - немочь напала, палка из рук скользит, падает, да слова вязнут грозные, одна грусть из меня выходит. Гляжу на них, а не вижу, одно лицо у меня застыло в глазах.
..... ночь сидел на траве, глядел на луну. Страх во мне, надо встретить опять ту красоту, а боязно. А встречу - далее как быть? Сказать что, да вот что? И увечья мои вдруг страх на неё накличут и буду я немилым вовсе и начнет бежать от меня, чтоб не пугал её боле...
Думу я терзал до утра. Нет мочи ждать более. Как затеется рать какая, пойду с дружиной. Ведь ежели она отвернется, немилость покажет - страшно мне, боли я натерпелся разной, а уж о такой страшно и мыслить. Не будет больнее.
*****
Пора на рать выходить вместе с теми, кого учил, мож и помогу им первый бой принять и не сгинуть. Двадцать четыре года я уже проводил... кому старики нужны....